Полетай со мной

      - Это было сразу после сдачи последнего экзамена, 20 января, - медленно начала Анна. – Мне захотелось как-то отметить, и я купила себе билет на концерт итальянского струнного оркестра. Помню, когда девочки позвали меня в кафе, а я сказала, что иду на концерт, глаза у них были просто круглые. Но для меня музыка – лучший способ расслабиться, и программу на том концерте обещали очень интересную. Единственной проблемой было то, что место находилось в незнакомом для меня районе, какой-то маленький частный зал. Но мне так хотелось попасть… В общем, я посмотрела в интернете, как туда проехать, даже на телефон карту сфотографировала. Лучше бы навигатор установила… - Анна помотала головой, вздохнула, потом продолжила. – Туда-то я добралась нормально. Концерт был отличный, там звучали довольно редкие произведения Вивальди, Скарлатти и Марчелло. Я отчетливо помню, что в конце чувствовала какой-то невероятный подъем от этой музыки, словно не было никакой сессии, и энергии хоть отбавляй. Не знаю, почему это ощущение врезалось мне в память, может, просто на контрасте с тем, что случилось дальше, может, просто потому, что мне было так хорошо, что хотелось впитать все позитивное и сохранить в себе подольше. Отчасти поэтому я была настолько задумчива, что вышла из автобуса на неверной остановке: там, как назло, не работал динамик, и я просто в какой-то момент решила, что раз куча людей выходит, то и мне пора. И только когда автобус уехал, поняла, что ошиблась. Но места были знакомые, я узнала ларек, в котором не раз покупала воду, потому что поблизости жила моя преподавательница по общему фортепиано, и я несколько раз ездила к ней заниматься. Я обрадовалась, решила, что дойду до общежития пешком, хотя было холодно, даже как-то морозно. Не помню, в какой момент свернула не туда, мне все время казалось, что я иду правильно. Думала, пройду мимо дома учительницы, оттуда недалеко до общежития. А вместо этого оказалась во дворах, а там даже и спросить не у кого было. И главное, я ведь даже не подумала повернуть назад, боялась заблудиться еще больше.       Анна остановилась, отстраненно глядя куда-то в одну точку. Владимир не торопил ее, ожидая, когда она вновь соберется и продолжит рассказ. Несмотря на то, что он старался сейчас играть роль врача, внутренне ему было неспокойно, как и в тот раз, когда слушал Лизу. Несправедливо, как же все-таки это до омерзения несправедливо, что подобное случилось именно с ней; Анна не заслуживала такого удара, борясь за каждый счастливый момент в жизни. В любой религии есть более-менее одинаковая мысль о том, что бог не дает людям испытаний, с которыми они бы не справились. Но почему-то, по какой-то проклятой иронии на долю лучших выпадает самое худшее.       - Когда на меня напали, я уже думала о том, что лучше было бы как-то вернуться назад, - тихий голос Анны вырвал Владимира из задумчивости. – В первое мгновение я даже ничего толком не поняла, потом стала вырываться. Если бы… он был один, быть может, я смогла бы пнуть его ногами и убежать, но их оказалось двое. И меня вдруг словно сковало страхом. Именно сковало, другого слова не подберешь. Я даже заплакать не могла, не то что пошевелиться. Потом, в больнице, мне часто снилось это жуткое ощущение, и сейчас, когда я говорю об этом, становится страшно. – Анна опять замолчала, обхватив голову руками, потом продолжила: - Меня затащили в гараж. Машины там не было, но очень сильно пахло бензином и маслом. И крепким алкоголем… Еще какие-то инструменты на полу… Один из них держал меня за руки, и я до сих пор помню, как он хрипло дышал мне в шею, от него отвратительно несло, я задыхалась, но не могла вырваться. Кричала… Просила, умоляла… Но они словно не слышали, я только голос сорвала. Повалили меня на пол, стали раздевать. Вернее, просто разорвали блузку, а потом второй, который держал за ноги, начал стаскивать брюки. Он сидел на мне сверху, и у него были грубые, шершавые руки…       - Ты помнишь много деталей, - заметил Владимир. – Может, они обращались друг к другу по имени?       - Нет, - покачала головой девушка. – Я действительно помню практически все, до самого конца, хотя лучше бы сразу потеряла сознание… В гараже было темно, я не видела света снаружи, значит, двери тоже закрыли. Они мало говорили. Просто делали то, что хотели, - в голосе Анны зазвучала горечь. – Когда я поняла, что лежу практически голая, мне вдруг стало все равно. Не знаю, почему, внутри все протестовало, вопило, что нужно что-то делать, но сил не осталось, так что даже если бы меня тогда отпустили, я бы так и лежала.       - Жертвенная апатия, - кивнул Владимир. – Ты винишь себя в том, что перестала сопротивляться?       - А следовало бы? – задала встречный вопрос Анна. – Это ничего не изменило бы… Я много в чем себя винила, но тогда мне просто. Было. Больно. – Она резко отвернулась, и Корфу до зуда в руках захотелось обнять ее, но он знал, что от этого Анна лишь расклеится и не сможет говорить. Жестоко, да. Он возместит ей все с лихвой, а сейчас…       - Продолжай, пожалуйста, - попросил он. Анна взглянула на него, и Владимир невольно вздрогнул: никогда еще в ее глазах не было столько холода и пустоты. Анне же казалось, что сейчас напротив нее сидел не ее Владимир – заботливый, нежный и добрый, а совершенно чужой человек. Она снова вспомнила слова гинеколога о доверии, но доверять этому Владимиру было куда сложнее. Между ними было не более полуметра, и девушка с легкостью могла бы встать и сесть к нему на колени, прижаться к теплой груди, ощутить размеренное движение грудной клетки при дыхании; но отстраненная поза молодого человека – сцепленные замком руки под подбородком, одна нога закинута на другую, брови слегка хмурятся, а серые глаза не спускают с нее цепкого, но безразличного взгляда – не давала ей даже двинуться вперед, к нему. Он сказал забыть, но как можно стереть из сердца того, кого любишь, пусть даже ненадолго? Это все равно, что предать себя. Один раз она уже так поступила, и, наверно, от того было куда хуже, чем от насилия.       Анна откинулась на спинку кресла, закрыв глаза. Что делать дальше? Знакомое ощущение черного липкого страха, ленивой, но неотступной волной наползавшее на нее, мешало мыслить четко. Ее угнетала тяжелая тишина, повисшая между двумя креслами, потому что слишком много невысказанного теснилось в ней. Болезненные воспоминания яркими вспышками проносились в мозгу: пальцы внутри нее, причиняющие резкую боль, растягивая в разные стороны; шершавые прикосновения к внутренней стороне бедер – она пытается свести ноги, но один держит колени, а другой наваливается сверху. Что-то горячее, твердое и влажное прижимается к животу, скользит ниже, оказываясь у входа во влагалище, и через секунду та боль, что была раньше, кажется незначительной по сравнению с той, что наполняет ее теперь. Тошнота внезапно подкатывает к горлу, и кажется, что если толчки продолжатся, то ее просто разорвет. Хриплое, пропахшее спиртом дыхание у самого лица, отчего становится еще противнее, и хочется рыдать, но голос не повинуется, выдавливая лишь жалкие обессиленные хрипы. А толчки все продолжаются: пять, шесть, восемь, десять… Потом пять секунд передышки, и все начинается сначала. Сознание упорно сопротивляется, отказываясь отключаться, и пытка никак не заканчивается.       Владимир понимал, что надолго его выдержки не хватит. Видеть, как она страдает, скорчившись в кресле, обхватив голову руками и судорожно, со всхлипом, втягивает воздух, затянутая в пучину тягостных воспоминаний, было практически невыносимо. Почему он так хочет услышать все до конца, что это за садистское, извращенное желание, заставившее его согласиться на этот разговор? Ведь прекрасно можно ей помочь без отвратительных подробностей, зачем он мучает ее, кому от этого легче? Сейчас он поступал против всех установленных практикой правил, не останавливал ее. Испытание предела прочности? «Тонкая душевная организация – не более чем красивые слова. Если есть необходимость пройти испытание еще раз, не увиливай. Люди делятся на ведущих и ведомых; во время сеансов ведет только врач, запомни. Не позволяй пациенту сбить себя с толку слезами и жалобами. Ты делаешь это для его же блага. Сейчас ему может быть до охренения плохо, зато через полгода он тебе спасибо скажет». Наверно, самый жестокий и самый полезный совет от Штерна. Вот только загвоздка: в этот момент Владимир вовсе не был уверен, что та самая необходимость существовала.       - Четыре раза…       Бормотание Анны, по-прежнему съежившейся в кресле, едва доносилось до него, но эти слова он разобрал и внутренне похолодел.       - Четыре раза, - снова пробормотала девушка. – Меня изнасиловали четыре раза. Десять… Пятнадцать… Тринадцать… Двадцать два… Мне жарко и холодно одновременно. Душно. Голос… ушел… Убили… - она подтянула колени к груди и горько, как маленький ребенок, заплакала, чувствуя, как на душе внезапно стало легко, пусто, но до отчаяния плохо.       Чьи-то сильные руки оторвали ее безвольное тело от кресла и куда-то понесли. Потом вдруг стало тепло и уютно; медленное покачивание из стороны в сторону успокаивало, но слезы все лились из глаз нескончаемым ручьем, забирая с собой все, что произошло в пропахшем бензином темном и душном гараже. Да, она винила себя: за то, что не осталась на остановке, за то, что так безвольно сдалась, за то, что наивно верила в то, что мама поддержит, хотя прекрасно знала: Марфе давно нет до нее никакого дела. Но на самом-то деле она не виновата. Просто так случилось. И, выпустив наружу всю боль и обиду, Анна словно очистилась, понимая, что ей было так плохо именно потому, что она молчала. Тут даже и анализировать нечего, все ясно, как божий день.       - Какая же я дура, - прошептала она, глотая слезы.       - М-м? – прозвучал над ухом голос Владимира, и Анна, подняв голову, увидела полный беспокойства взгляд серых глаз. Сейчас он снова был ее Владимиром, и от этого стало еще легче.       - Если бы я рассказала все раньше…       - Аня, глупо думать о том, что уже никогда не произойдет. Ты рассказала именно тогда, когда решила, что готова. Тут даже не во мне дело, каждый из нас сам за себя несет ответственность. Есть те, кому нравится роль жертвы, они добровольно делают из себя мучеников и получают удовольствие, когда их жалеют. Я бы мог надавать тебе кучу стандартных в таких случаях советов: отпустить прошлое, не винить себя, думать о светлом будущем, но тебе это не нужно. Знаешь, некоторые из моих пациенток, прошедших через то же, что и ты, сами усложняли себе жизнь, не желая признать простой факт: человек – хозяин своего положения. В любой ситуации. Они делали выбор в пользу самоугнетения, и каждый сеанс мне приходилось объяснять им, что насилие – не то, что может сломить их настолько, чтобы лишить себя возможности нормально существовать. Не позволяй прошлому загнать тебя в угол, не живи только им. Да, насилие не проходит бесследно, возможно, в течение жизни какие-то отголоски будут возвращаться, будет больно, но эта боль – как от старой раны: она станет частью тебя, ты научишься с этим жить. Помнишь, я говорил, что страхи над тобой не властны? Ну вот и не забывай об этом. Пойдем, - он поднялся с кресла, опуская девушку на пол. – Тебе нужно расслабиться. Наполню тебе ванну.       Прислонившись к стиральной машинке, Анна с легкой улыбкой наблюдала, как Владимир запустил горячую воду и теперь стоял у зеркального шкафчика, копошась в маленьких баночках и бутылочках. Сейчас казалось, что ее рассказ остался где-то далеко в прошлом, и с каждым новым шагом и словом становится еще дальше, подергиваясь туманной дымкой. Или это просто влажный пар, наполнивший ванную комнату? Владимир налил в воду густую светло-сиреневую жидкость, и в воздухе моментально запахло лавандой.       - Не знала, что ты любитель принимать ванны, - заметила девушка.       - Теперь знаешь, - просто ответил Корф, вытаскивая из другого шкафа чистое большое полотенце. – Ну, я пойду, а ты раздевайся и мигом в воду. Через полчаса будешь как огурчик. – Он повернулся к ней спиной, собираясь выйти, но услышал, как она тихо зовет:       - Володя… Останься, не уходи.       Он замер, не решаясь поворачиваться обратно. Кто теперь кого испытывает? Ее тело до сих пор во многом оставалось для него загадкой, хотя в памяти навсегда запечатлелись прикосновения к теплой небольшой груди с упругими горошинками сосков, моментально отзывавшихся на ласку. Соблазн оказался слишком велик, и Корф, медленно выдохнув, повернулся к Анне. Он ожидал, что она будет стесняться, зажмется, а потом и вовсе передумает, но девушка в очередной раз удивила его, спокойно стянув свитер, под которым был простой бежевый бюстгальтер с крошечным бантиком, делавшим ее похожей на старшеклассницу. Не спуская глаз с молодого человека, Анна расстегнула молнию и пуговицу на джинсах и, слегка покручивая бедрами, потянула вниз плотную синюю ткань. Она не чувствовала ни стыда, ни испуга; ей нечего было скрывать от него, теперь, когда боль, так долго жившая внутри, наконец ушла. Анна была бесконечно благодарна Владимиру за то, что он выслушал ее, практически не задавая вопросов, но и не позволяя ей отступить, не закончив. Он принял ее такой, какая она есть теперь, не оттолкнул, и именно поэтому Анна не сдалась.       Владимир судорожно сглотнул, когда девушка, заведя руку за спину, легким движением расстегнула бюстгальтер, не заботясь о том, что он просто упал ей под ноги. А когда Анна, прикусив нижнюю губу и вновь покачивая бедрами из стороны в сторону, сняла трусики, он и вовсе забыл, как дышать. Несмотря на внешнюю хрупкость, причиной которой был, по большей части, небольшой рост, Анна обладала прекрасным пропорциональным телом – он заметил это еще в тот раз, когда на ней было то зеленое платье в обтяжку, но сейчас каждый плавный изгиб был на виду, рождая в нем сразу два противоположных желания: схватить карандаш и бумагу, чтобы запечатлеть эту красоту, или плюнуть на все, сгрести девушку в охапку и любить до полуобморочного состояния, лаская и целуя каждый сладкий сантиметр кожи. К счастью, разум победил, заставив Корфа просто остаться на месте, пожирая Анну взглядом. Кожа ее была гладкой почти везде, только лобок скрывался за светлыми вьющимися волосами, и Владимир вдруг подумал, что не откажет себе в удовольствии самолично от них избавиться. Не то чтобы он был сильно против, но ему как-то так больше нравилось.       Тем временем Анна распустила косу, подняла волосы к макушке и закрутила их в небрежный узел, закрепив его резинкой. Ей казалось, что время практически остановилось, стало тягучим, как густое засахарившееся варенье, когда вытягиваешь его ложкой из банки. Владимир молчал, но его глаза, жадно метавшиеся по ее телу, выдавали все потаенные желания, и девушка откровенно этим наслаждалась. Она никогда не оценивала себя с точки зрения привлекательности для противоположного пола, а после изнасилования вообще думала, что на ее лбу горит клеймо, невидимое для нее, но различимое другими; даже заверения Лизы в том, что ничего не изменилось, не могли убедить Анну в обратном. Однако после того восхитительного раза на кухне, после слов «Я тебя хочу», девушка начала осознавать, что единственная преграда к счастью – ее собственный страх. Да, Владимир был, конечно, прав, говоря, что его власть над ней – всего лишь иллюзия, но в ней вдруг так некстати проснулось упрямство (очевидно, «подарок» со стороны отца), что пришлось помучиться еще не день и не два, чтобы принять то, что произошло, отпустить и, в конце концов, просто забыть.       Горячая вода с сильным ароматом лаванды приняла ее тело, и Анна не смогла сдержать довольного стона, откидываясь головой к влажной стене. Владимир примостился на краю ванны, все так же смотря на нее. Даже сейчас, с этим пучком на голове, почти полностью скрытая шапкой пахучей пены, Анна была восхитительна, и он бы с большим удовольствием присоединился к ней, но на это его самообладания точно не хватит. Ничего, у них все еще впереди, а пока ей следует просто расслабиться и отдохнуть. Потом чашечка белого чая и крепкий, здоровый сон… Сдобренный хорошей порцией поцелуев, конечно.       - Ты так внимательно смотришь на меня, я начинаю смущаться, - улыбнулась Анна, водя по поверхности пены пальцем.       Брови Владимира поползли вверх:       - Аня, ты только что передо мной раздевалась, а теперь краснеешь от того, что я просто на тебя смотрю?       - Ну… мне кажется, что ты видишь меня насквозь, когда так смотришь. Знаю, звучит глупо после того, как я все тебе рассказала, хотя вообще-то не все, есть еще мама…       - Мама никуда не денется, - перебил ее Корф. – Твоя задача сейчас – придти к осознанному принятию того, что случилось и двигаться дальше. То, что ты смогла отпустить воспоминания, поделиться этой болью, уже много, не бери на себя непосильную ношу.       - В больнице на меня все смотрели с такой жалостью, особенно Лиза с Мишей, - вспомнила вдруг Анна. – Но почему-то я не могла отделаться от мысли, что эта жалость выглядит наигранной, что они просто делают вид, что сочувствуют, а на самом деле никому до меня и дела нет. Помню, Лиза каждый день говорила, что скоро весна, прилетят соловьи, будут петь в парках и дворах, и я запою с ними, а мне было так плохо, потому что даже слова с трудом давались, не то что вокал. Временами я сама себя жалела и злилась, потому что, с одной стороны, это никак не помогало, а с другой, жалость делала меня еще более слабой. Но я не могла объяснить это Лизе, и она продолжала носиться со мной, пытаясь по-своему вернуть меня к нормальной жизни. Странно, - Анна задумчиво нахмурилась, - потому что я так радовалась ее появлению, ее энергии, она – полная моя противоположность, но я быстро ее полюбила, хотя иногда мне казалось, что ее слишком много.       - О, это верно, - хохотнул Корф. – Но Лиза – самый надежный и верный друг, который у меня когда-либо был. Так что я всегда прощал ей ее неуемность. Посмотрим, как с этим Репнин будет справляться. – Анна хихикнула. – Что же касается жалости… Это не всегда плохо, Ань. По крайней мере лучше, чем равнодушие или чрезмерное внимание. Забота тоже раздражает, а жалеть можно и издалека. Для кого-то это – самая приемлемая форма сочувствия, вот и все.       - Как у тебя все просто, - вздохнула Анна.       Владимир улыбнулся:       - Есть вещи, которые люди упорно доводят до размеров слона вместо мухи. А психологи и психотерапевты возвращают все в изначальную форму. Так что ничего сложного тут действительно нет.       Когда Анна вылезла из ванны, он сам укутал ее в полотенце, не удержавшись от того, чтобы прикоснуться к нежной теплой коже, одуряюще пахнувшей лавандой. Пальцы, едва касаясь, провели линию от уха вниз, по шее, по маленькой ямочке между ключицами, и остановились у кромки полотенца, из-за которой выглядывали два соблазнительных полушария грудей. Анна тихо вздохнула, и, поднявшись на цыпочки, коснулась губами его губ, словно подавая знак. Не дав ей отстраниться, Владимир мягко вторгся в желанный рот, рукой нащупывая резинку и пытаясь освободить волосы Анны. Девушка усмехнулась в поцелуй и, все же оторвавшись, ловко распустила пучок. Светлые волны побежали по плечам на спину, и боже, как приятно было запустить в них пальцы, вновь прижимая Анну к груди.       - Я хочу… - прошептала она среди поцелуев, - чтобы ты… сегодня… касался меня… Мне так нравится, когда твои руки гладят меня… И губы целуют…       - Это легко устроить, - довольно протянул Корф, оставляя влажный след как раз там, где на шее виднелась голубая венка. Потом он серьезно взглянул на Анну. – Но обещай, что если тебе что-то не понравится, или захочешь прекратить, ты скажешь мне. Не стесняйся, ты должна наслаждаться этим.       Анна кивнула, и тогда он легко подхватил ее на руки и отнес в спальню, где, даже не позаботившись включить свет, опустил девушку на кровать и лег рядом. В темноте почти ничего не было видно, но он слышал, как она рядом глубоко дышит, втягивая воздух носом и выдыхая через рот. Волнуется? Скорее всего. Ничего, совсем скоро в ее красивой головке не останется ничего, кроме урагана наслаждения и последующей за ним приятной опустошенности, потому что без оргазма он ее сегодня не оставит. Ничто лучше не снимает стресс, как всплеск сексуального удовольствия.       Владимир медленно протянул руку и, нашарив край полотенца, заправленный за кромку, неспешно вытянул его, раскрывая ее. В нос снова пахнуло лавандой, Анна тихо выдохнула, почувствовав, как прохладный воздух мазнул по коже. Но почти в ту же секунду ее бросило в жар, потому что мягкие пальцы Владимира начали неторопливое путешествие по телу, гладя каждый миллиметр. Потом к ним присоединились губы. Девушка скользнула руками под свитер Владимира, и ей показалось, будто она окунулась в огонь, до того он был горячим. Понимая ее намерение, молодой человек ловко стянул с себя свитер, швырнув его куда-то в сторону, и Анна с восторгом обвилась вокруг возлюбленного, судорожно ловя ртом воздух от захватывающих поцелуев. Как всегда прикосновения к ушам послали волны мурашек, заставив ее застонать уже в открытую, а когда пальцы оказались на груди, сжав соски, девушка изо всех сил прикусила губу, ощущая, как низ живота словно разбухает, тяжелея, и между ног уже не просто влажно, а мокро. Она мотала головой из стороны в сторону, не зная, как справиться с острыми приступами наслаждения, а между тем пальцы на сосках сменились губами. Нежно прикусывая и облизывая твердые, упругие горошинки, Владимир наслаждался стонами Анны, звучавшими для него ничуть не хуже ее прекрасного голоса. Он благоразумно решил остаться в джинсах, хотя это причиняло ему немало неудобств, но если их снять, то сдержаться точно не получится: когда его сладкая, нежная девочка прильнула к обнаженной груди, по телу словно заряд тока пустили. Это было больше, чем влечение или желание; это походило на открытие вселенских масштабов, наполнявшее его диким восторгом от того, как восхитительно было сжимать ее в своих объятиях, ощущать запах и пробовать кожу на вкус. Никакая сила в мире не сможет оторвать его от нее, а если это произойдет – наверно, он тут же сойдет с ума…       Продолжая ласкать ее груди, Владимир провел рукой по плоскому животу, чувствуя под пальцами легкий мягкий пушок, и слегка развел ноги девушки. Анна тут же замерла, перестав отзываться на поцелуи.       - Не бойся, - шепнул он ей на ухо. – Я буду делать все очень, очень медленно. А ты говори, как тебе больше нравится, ладно? Хочу слышать твой голос… - Его рука скользнула на внутреннюю сторону бедра, выписывая небольшие круги. Анна ощутимо расслабилась, но по-прежнему лежала очень тихо. – Так хорошо?       - Да, - едва слышно ответила она. Ей нужно было время привыкнуть, понять, что сейчас ее ласкает любимый мужчина, который скорее себе руку отрубит, чем причинит ей вред. Тем временем пальцы, продолжая кружить, подобрались совсем близко к влагалищу, щекоча скрывавшие влажную промежность волоски. Анна снова попыталась свести ноги, но Владимир отвлек ее поцелуем, прошептав в губы:       - Расслабься. Я осторожно. Если будет больно, скажи, но это нужно сделать. Тебе нужно привыкнуть к этому ощущению.       Анна кивнула. Вновь захватив ее рот, Владимир указательным пальцем проник во влажную теплоту, моментально почувствовав, как мышцы сжались вокруг. Он нависал над ней так близко, что видел, как распахнулись ее глаза. Медленно выведя палец, он снова легко скользнул внутрь, потом еще и еще.       - Не больно? – спросил он Анну.       - Нет… Непривычно… Ох!       Большой палец нашел заветную точку над влагалищем, и слегка надавил, массируя. Анна зажмурилась, откидываясь назад, выгибаясь, не в силах противиться сумасшедшему кайфу, охватившему ее от этих движений. Странное ощущение наполненности оказалось приятным, словно так и должно быть. Девушка даже не заметила, как ко второму пальцу присоединился третий, вытворяя с ней что-то необыкновенное, рождая бурю новых эмоций, настолько сильных, что удивительно, как она еще не отключилась. Горячие губы Владимира покрывали поцелуями шею, плечи, грудь и живот, замешивая дикий коктейль наслаждения. Большой палец продолжал массировать клитор, Анна стонала все громче, шаря руками по постели, сжимая простыню. Ее будто поднимало ввысь, с каждым новым движением унося дальше, дальше и дальше, пока, в конце концов, она не достигла конечной точки: затряслась, изо всех сил стиснув тонкую ткань в пальцах; перед глазами замелькали искры. Протяжный, долгий вскрик пролетел по темной комнате, оседая в воздухе звенящими искрами. Кроме него Анна не слышала ничего, не понимала, где находится и что происходит. Но когда знакомые губы коснулись влажной кожи на щеках и лбу, она начала приходить в себя и с радостью ответила на поцелуй Владимира, ведь другого способа отблагодарить его она не знала.       Влажное тело Анны источало аромат лаванды, смешавшийся с ее собственным запахом. Сладкая девочка, самая лучшая на свете, знала бы ты, как прекрасна, когда твои глаза закрыты, губы шевелятся, испуская стоны наслаждения… Привыкнув к темноте, Владимир различал контуры груди, плеч и рук, и видел, какие сильные эмоции она испытывала, переживая первый в жизни оргазм. Он никогда не забудет этого, лишь постарается, чтобы дальше было еще лучше. Но сейчас ей нужно отдохнуть.       Приподняв девушку, Корф вытянул из-под нее полотенце и покрывало. Анна тихо вздохнула и наконец открыла глаза. В темноте едва различимо виднелся силуэт Владимира, по-прежнему нависавшего над ней.       - Как ощущения? – весело спросил он.       Анна открыла рот, но поняла, что просто не знает, что сказать и лишь тихо рассмеялась. Владимир присоединился к ней, обнимая и попутно укрывая одеялом. Очутившись под ним, девушка вдруг поняла, что смертельно устала и хочет спать.       - Отдыхай, - сказал Владимир. – Я сейчас приду.       - Володя… - сонно пробормотала Анна, ухватив его за руку. – Спасибо… что показал мне наслаждение…       - Я же обещал, - улыбнулся Корф. – Спи, Аня.       И уже у самой двери прошептал, обращаясь скорее к себе, чем к ней:       - Спи, любовь моя.