Чем черт не шутит.

      …Покайтесь! – Хриплый старческий голос внезапно раздался на вечерней площади, и тревожный перезвон колокольчика залязгал ему в такт. — Грядёт конец света! – надрывался старик с изуродованным шрамами лицом и седыми пучками волос, вылезавшими из розовой лысины, стараясь привлечь к себе внимание праздношатающейся толпы. Он неистово тряс худыми руками, торчавшими из оборванных рукавов грязной хламиды, имевшей некогда белый цвет. А в его отмороженных пальцах надрывался колокольчик, похожий на тот, каким преподаватели в гимназиях призывают учеников к порядку. — Нечисть уже выбралась из своих нор! Повсюду видны её следы! — Старик в гневе вращал полуслепыми глазами, широко разевая беззубый рот с бескровными губами. — Покайтесь! – взывал он к люду, собравшемуся вокруг. — Кайтесь! Кайтесь, как я, - и, бухнувшись на колени в снег, вскинул руки. — Да не коснутся нас тёмные силы!       Все, кто был там в этот час, в единодушном порыве подчинились ему, и гул нестройных голосов вознёсся к хмурым небесам…                                           II       Рождество — это праздник, дарующий предвкушение волшебства и чуда, и в эти дни даже самый закоренелый скептик становится отчасти ребёнком, игнорируя убеждения, что его не существует.       Вот и Яков Платонович, отложив перо, с мечтой, что пора идти к Мироновым наряжать ёлку, взглянул на часы. На них было только без десяти шесть, а Анна приглашала его в семь.       - Ещё рано, - подметил Штольман и, улыбнувшись, изумился, как быстро он смог перенять от Анны Викторовны и всего города настроение в ожидании праздника и того, что с ним связано. И с каким нетерпением ждёт, по сути, бессмысленное занятие, как-то обряжать срубленное в лесу дерево. Эта ерунда даже в детстве не привлекала его. Тогда он отдавал предпочтение книгам, нежели бестолково суетиться в гостиной с родственниками перед елью. Но сейчас, как и все люди, он ждал праздника чуда.       -Хотя чудо у меня уже было, - подумал Штольман. — Беспокойное, самовольное и вечно лезущее в мои дела, но такое любимое чудо.       Ещё раз улыбнувшись, сыщик вынул из внутреннего кармана сюртука медальон и, щёлкнув замочком, открыл его. Там в овальном обрамлении металла была спрятана от чужих глаз фотография Анны.       В последний свой визит по делам к Виктору Ивановичу Яков Платонович, не удержавшись, стащил её с его стола и, уменьшив, поместил сюда, чтобы всегда носить с собой и любоваться, так как фотограф мастерски смог выполнить этот снимок. Помимо того, что он запечатлевал образ девушки, так ещё в точности передавал представление о её характере, ухватив его в пляшущих искорках озорства, таящихся в глубине глаз и полуулыбке.       -Яков Платонович, чрезвычайное происшествие, - войдя в кабинет, обеспокоенно проговорил Коробейников.       -Что случилось? – убрав медальон в карман и подходя к помощнику, спросил Штольман. — Опять кто-то пропал или обнаружили тело? - сжал он кулаки.       Уже как неделю в городе пропадали барышни шестнадцати-семнадцати лет. Хотя они и возвращались домой в целости и сохранности, однако совершенно ничего не помня о том, где были и чем занимались. Но апогеем всей этой истории было обнаруженное в городском парке тело девушки — Насти Прямиковой, дочери купца первой гильдии Фрола Сергеевича Прямикова, после вскрытия которого Милц установил по внутренним органам и хрящам, что на самом деле это не шестнадцатилетняя барышня, а женщина, какой было далеко за двадцать. И это ставило в тупик. Было непонятно, что делать дальше, то ли оставить все как есть и отдать тело безутешным родителям, не говоря ни слова, то ли все как-то разъяснить им и продолжить поиски. Но вот как объяснять, что сам не понимаешь… -Да нет, - отмахнулся Коробейников. — Мне…, - и он запнулся, не зная, как отвечать.       Вся информация, которую он получил от Гришки-лоточника, состояла лишь из отборного мата, междометий и единственно разумных слов: "Скорей бежать на площадь". И важность этого сообщения подтверждалась лишь перекошенным от страха белым лицом парня и дрожью, колотившей его изнутри.       -Яков Платонович, я не располагаю полными сведениями, но Гришка настаивает, что нам нужно бежать на площадь. И я думаю, стоит пойти туда и посмотреть, что там творится, - и выпятил подбородок вперёд, демонстрируя решительность. — Он ещё ни разу меня не подводил.       И тут до них донёсся рокот рассерженных голосов, который, словно шум водопада, раздался за дверью и, нарастая с каждой секундой, волной вкатил в кабинет толпу горожан. Они моментально обступили сыщиков со всех сторон, наполняя комнату криками.       -Да как же это Вы такое допускаете!? – прямо перед Штольманом возник Чудов. Маленький, жилистый мужичонка, зарабатывающий на жизнь извозом. Его услугами часто пользовалось всё управление, так как Николай постоянно крутился со своей коляской рядом с полицией, поэтому его все знали. И ткнул сыщика пальцем в грудь, укоризненно поглядев на него полупрозрачными голубыми глазами. — Почему черта не ловите?       -Тихо! – заорал Яков Платонович и отстранил от себя извозчика, чтобы не быть объектом для его тычков. — Объясните толком, что происходит? – в наступившей тишине спросил он.       -Вы здесь сидите и не ведаете, - вновь напустился на Штольмана Чудов, — как на площади нечистая колобродит. Людей баламутит! На колени всех поставила и меж них скачет! Куды это годится, я спрашиваю Вас, господа хорошие, чтоб нечисть такое творила с крещёным людом? Разобраться надо.       -А зачем народ за собой привёл? – спросил Яков Платонович, внимательно оглядывая извозчика, так как нервозность в его движениях и бред о нечисти навела его на определённую мысль, что тот находится под действием горячительного напитка. Да и бутылка, горлышко которой торчало из кармана армяка, лишь подтверждала его догадку. — Вот ещё, они сами за мной увязались, стоило сказать, что до вас иду, - и он отступил, поняв, что сыщик к нему принюхивается. — А чё это, чё это Вы делаете-то?! – замахал он руками. — Вы лучше на площадь бегите и всех, кто там, обнюхивайте, а меня нечего тут нюхать. Я Вам не лютик какой-нибудь, - возмутился он и юркнул за спину огромной бабе с корзиной в руках.       -А ты, барин, слухай его, дело Николай говорит, - в беседу вступила баба. — Я же своего мужика в жизни коленопреклонённого не видела, безбожник он. А тут вона посередь площади поклоны бьёт.       -Так радовалась бы, что мужик за ум взялся, к богу повернулся, - со смешком проговорил Коробейников. — А ты на него в полицию с доносом.       - Я бы и радовалась, да боязно, - протянула женщина. — Не к добру всё это, ох чует моё сердце, не к добру.       -Николай, если ты так уверен, что это черт, то почему к отцу Фёдору не пошёл, а в управление полиции явился? Я же не владею словом божьим, - спросил Штольман, искоса поглядывая на часы. Ему уже давно надо покинуть приделы управления и отправляться к Анне. А он вынужден заниматься каким-то мракобесием.       -Да неужто ли, барин, я не знаю к кому из-за нечисти бежать-то надо, - показался извозчик. — Был я у него, так он меня и слушать не стал, как только я про них заикнулся, сразу же обнюхивать взялся, а увидев штоф, так вовсе взашей прогнал. Хоть Вы, барин, не оставьте нас, разберитесь во всём.       Яков Платонович обвёл взглядом зашумевшую толпу, осознавая, что они не на шутку напуганы, что все эти крики не что иное, как человеческий страх перед суеверием, и если ничего не предпринять, то это может закончится плохо. Они сами начнут вылавливать ту нечисть, не ограничивая себя уже ни в чём, и в ход пойдут и вилы, и огонь.       -Хорошо, идёмте.       Толпа мгновенно схлынула, предоставив сыщикам возможность одеться, а на улице, подхватив их, вынесла прямиком на площадь.       — Вот, - указал Чудов на кающихся людей под несмолкаемый звон колокольчика в руках скачущего вокруг них старика, который, как вьюга, носился среди них и хохотал. — А теперь оглянись.       Штольман обернулся и застыл. Горожане, что прежде сопровождали его, тоже опускались на колени. Молча они бухались на запорошённую снегом мостовую и вскидывали руки вверх.       Яков Платонович, толком не осознавая, что совершает, сделал шаг и тут же почувствовал боль в плече и что-то холодное в своих пальцах.       -Пейте, - насмешливый голос Николая заставил Штольмана очнуться и уловить запах водки, доносившийся из оловянной кружки, которую он сжимал в руках. — Пейте, - повторил извозчик. — Это Вам на пользу будет. Сейчас и помощнику вашему налью, вот только подниму его. - И, схватив Антона Андреевича за подмышки, поставил на ноги. — Ну что же Вы не выпили?! – попенял он сыщику, увидев ещё наполненную кружку. — Пейте, Вам же немедля легче станет.       Резко выдохнув, Штольман выпил и разом почувствовал, как непонятная хмарь, обволакивавшая его голову, рассеялась под действием алкоголя. К нему вернулась способность ясно мыслить.       -Как это все остановить? – спросил Яков Платонович, возвратив ёмкость хозяину, и промокнул губы рукавом.       -Разбуди их, - хмыкнул Николай и, вновь наполнив кружку, поднёс её плохо соображавшему Коробейникову. — Есть представление как?       Сыщик, не задумываясь, достал револьвер и, сняв его с предохранителя, выстрелил в воздух.       Гулкий раскат, разнёсшись по улице, заставил старца замереть в подскоке и раствориться среди снежинок, кружившихся под порывами ветра. Площадь в тот же миг погрузилась в тишину. А потом произошёл «взрыв». Пришедшие в себя люди, свободно зашевелившись, разом заговорили.       -Что со мной было? – отдышавшись от алкоголя, влитого в его рот, спросил Антон Андреевич и посмотрел по сторонам. Народ расходился по домам, и только они втроём оставались стоять на площади.       -Я же Вам говорил, что черт колобродит, - крякнул извозчик, закупоривая бутылку и убирая её обратно в карман. — Скучно, видать, ему стало в здешних местах, вот и решил развлечься.       - Послушайте, а кто Вы собственно такой? – прищурился Штольман. — Почему на вас не действовало всеобщее помешательство? И что за пойло в Вашей бутылке, это же не водка? – спросил он, прислушиваясь к своим ощущениям. Это нечто горячило его кровь, а горло странным образом холодило.       -Не водка, - согласился извозчик, - и даже не спирт. Это взвар называется «Огненная вода». Секрет его приготовления почти позабыт, но, согласитесь, глупо предавать забвению такой напиток, - он вновь вынул бутыль из кармана и при свете газовых фонарей с любовью взглянул на мутную жидкость, болтавшуюся внутри. — А ещё эта водичка избранных наделяет истинным зрением и возможностью скрывать свои мысли. Никто и никогда не уловит правду в словах…       -Одним словом, врать без зазрения совести, - перебил его Яков Платонович. — Но Вы так и не сказали: кто Вы такой?       - Неважно, - отмахнулся Чудов. — Главное, ты должен разобраться во всём и предотвратить то, что начинается. Ладно, некогда мне тут с вами, - резко закончил он и, развернувшись, быстрым шагом стал удаляться.       -Постой! – крикнул Яков Платонович, но Николай, не обратив внимания на его оклик, растаял в темноте.                                                         III       Снежный вихрь, промчавшись по тёмным улицам города, остановился за гранью освещённого пространства единственного фонаря, который находился на перроне. Покружившись на месте и распавшись, исчез, оставив вместо себя маленького роста молодого человека лет двадцати пяти, одетого в коричневое зимнее пальто, ворот которого стягивал длинный пёстрый шарф, достающий кистями до земли. Котелок и до блеска начищенные сапоги. В его тонких пальцах карточного шулера крутилась трость с массивным золотым набалдашником в виде головы льва.       Оглядевшись по сторонам и убедившись, что он один, и никто, кроме вечной луны, не стал свидетелем его появления, выбрался на свет и, не спеша, танцующий походкой направился к вокзальному зданию.       Без труда обнаружив дверь, распахнул её и ощупал глазами людей, сидящих на лавках. Они ждали прибытия двадцатичасового поезда, следующего в столицу. И среди них был его компаньон. Он сидел на самой дальней лавке от входа, закутанный в чёрную шубу и, наклонившись вперёд, опирался на трость. Его поза наводила на мысль, что он спит, но это было не так. Персиваль, так звали компаньона молодого человека, протягивал через себя человеческие эмоции, какими до отказа наполнился зал ожидания. Это являлось одной из разновидностей его питания.       Опустив трость, парень двинулся вперёд и, добравшись до Персиваля, плюхнулся рядом с ним на лавку и, вольно откинувшись на спинку, занёс одну ногу на другую. -Вик, недоумок, ты что устроил на площади!? – не открывая глаз, сердито произнёс компаньон. — Князь узнает, вмиг пожалуется на нас Астароту!       -Скучно, - протянул парень и деланно зевнул. — Вспомни, как кутили в Париже, как веселились в Вене и зажигали в Италии! А здесь что? - и он раскинул руки. — Холод, невежество и уныние, никаких тебе развлечений! Даже карты опостылели, с простаками играть неинтересно.       — Это не повод срывать те условия, на которых нам даруют прощение, - тяжёлые красные веки Персиваля дрогнули, и он, повернув массивную голову, посмотрел на друга. — Ты прекрасно знаешь, чем нам может это обернуться.       -А мне плевать! - воскликнул Вик, утрачивая над собой контроль, отчего его глаза тут же стали изумрудно-зелёные с вертикальными зрачками. — Мне плевать, я больше не хочу служить вслепую! Надоело это! Почему никто не говорит, зачем мы сюда сосланы.       -Они вольны поступать, как заблагорассудится, это не наше дело, - равнодушно произнёс Персиваль. - Тебе озвучили условия, на которых мы вернемся домой? Вот и подчиняйся.       -Как не наше?! Ты что, готов оказывать содействие в деле, о котором ничего не знаешь? Хотя, может это и к лучшему - и Вик оскалился, его глаза стали принимать обычный вид. Изумрудный цвет постепенно стал блёкнуть, обретая шоколадный оттенок, а зрачок начал округляться. Ему в голову пришла отличная мысль, как развеять нудные будни и отыграться на новых хозяевах. По обрывкам фраз и развернувшейся деятельности в округе, ему удалось кое-что понять, и «неведенье» в этом деле может сослужить неплохую службу.       -Что ты задумал?       -Я?! Ровным счётом ничего, - и Вик захлопал длинными девичьими ресницами, изображая из себя невинность. — Ба, смотри, кто идёт, - протянул он, увидев, как сквозь толпу к ним шагает Жан, правая рука князя Разумовского, их нанимателя.       -Почему вы здесь? – осведомился он, подходя ближе. — Где вам было сказано ждать Нину Аркадьевну и барона Вильгельма фон Руммелья?       -Но поезд ещё не пришёл, - с ледяным спокойствием возразил Персиваль и посмотрел в пышущее гневом лицо помощника князя. — Поэтому мы позволили себе остаться здесь, ожидая его. Ваши претензии необоснованны.       -Вам чётко указали, что вы обязаны выполнять все распоряжения неукоснительно, так почему я нахожу вас там, где не должно быть?       - Ах, господин Жан, - вскакивая и расплываясь в улыбке, проговорил Вик. — Это же такая мелочь, зачем поднимать шум на пустом месте. Лучше послушайте последние городские сплетни, - и он, взяв Жана под руку, подобострастно наклонился к его уху. — Сегодня мне довелось играть в карты с младшим Мироновым…             - Поди ты со своим Мироновым! – высвободив руку, воскликнул Жан и замолчал от удивления, так как понял, что Вик вдруг стал одного с ним росту. Однако он точно помнил, что совсем ещё недавно тот едва доставал макушкой до его подмышки. — Как это у тебя получилось? – округлил он глаза.       - А что такое? – будто не поняв изумления собеседника, лилейно спросил Вик и, озорно наклонив голову набок, на глазах Жана он уменьшился в росте и тут же вновь подрос. — Разве Вы так не можете? Ведь это очень удобно, советую, - откровенно издевался он.       -Ты что творишь, недоумок? – послышалось с лавки злой шёпот Персиваля. — Остановись, его же сейчас удар хватит от твоих фокусов.       - А, что, я ничего. Он сам виноват, раз так не умеет, - и, плюхнувшись на лавку, как ни в чём не бывало взглянул на Жана, который, опомнившись, кто перед ним, готов был свернуть ему шею голыми руками.       -Ты, ты…, - заскрипел он зубами, но произнести того, что хотел, не успел, так как вокзальные стены вздрогнули, и с улицы послышался гудок.       В белом облаке пара к перрону подкатил паровоз, тянущий за собой вагоны. Зал сразу же наполнился радостным гомоном. Сонные люди, сидевшие на лавках, бодро повскакивали и дружной толпой ринулись к дверям, опасаясь не успеть занять свои места. Помещение мгновенно опустело.       -Предлагаю двинуться вслед за народом, а то, боюсь, наш барон вымерзнет в этих широтах, - заметил Вик, вставая на ноги. — Чего замерли, пошли, - и, насвистывая пошлый мотивчик, пересёк зал и протёк сквозь стену рядом с выходом.       -Недоумок, - беззлобно ругнулся Персиваль и, поднявшись, зашагал к двери, ощущая на себе недобрый взгляд плетущегося за ним помощника князя.       Выйдя на перрон, они догнали Ви́ка, который устремился к закутанной парочке, стоявшей под фонарём в кругу своих чемоданов и, охраняя багаж, вглядывались в лица снующих туда-сюда людей. При этом женщина каждую секунду нервно ощупывала замки саквояжа, а мужчина протирал стекла пенсне, запотевавшие от его дыханья.       -Мадам Нежинская, я полагаю? - сунулся вперёд Вик, но Жан, схватив его за шиворот, оттащил назад.       -Нина Аркадьевна, господин барон, моё почтение, - приподнял он цилиндр. — Как добрались?       -Жан, давайте без политеса, холодно, - передёрнула Нежинская плечами. — Где наш экипаж, а то мы с Вильгельмом уже порядком замёрзли, пока вас ожидали? – и она ласково улыбнулась барону.       -О, ja… Русская зима — это всегда есть мороз, - подтвердил немец, водружая на свой выдающийся нос пенсне. — Мне говорить о холоде, и я брать много тёплых одежд. -Верх предусмотрительности, - хмыкнул Вик.       -Цыц, - обернувшись, прошипел Жан. — Кто-нибудь - за носильщиком, а мы - к экипажу. Через пять минут чтоб были на месте, - и они пошли прочь от перрона.       -И как тебе это нравится, Перси? – осведомился Вик, глядя вслед удаляющейся троице. — Вместо стоящих пакостей мы должны быть на побегушках у этих смертных, - и его аристократическое лицо исказила гримаса злости.       -Условия, - выдохнул Персиваль, полностью разделяя негодование коллеги. Ему тоже претила эта ситуация, но обстоятельства складывались выше их.                                           IV       Анна недовольно поджала губы, как только услышала, что часы за её спиной в гостиной, где она наряжала ёлку, начали отбивать восемь. Она поняла, что смысла в ожидании Якова больше не было. Прошёл час от условленного меж ними времени свидания, и поэтому надеяться на его появление уже было бессмысленно.       Смирившись с этим, девушка подошла к столу и, открыв небольшую коробку, стоявшую на нём, извлекла на свет ёлочную игрушку. Это был стеклянный шарик. Самый дорогой и любимый с детства Анны. Она могла часами смотреть на него, восхищаясь его переливающимся цветом и искусным орнаментом, который причудливым узором рассыпался по бокам. И ей очень хотелось, чтобы они вместе с Яковом повесили шарик на ёлку, но не вышло.       Вздохнув, девушка подцепила его за нитку и, взобравшись на табурет, приставленный к ёлке, повесила на заранее присмотренное место на зелёной ветке. Тот сразу же, закружившись, засверкал, тем самым вызвал на её грустном лице улыбку. Невозможно было глядеть на шарик и не улыбнуться.       С минуту полюбовавшись им, она спрыгнула вниз и взглянула со стороны на лесную красавицу. Та блистала пушистой мишурой, ярким многообразием игрушек и бус, свисавших с её лап. Оставалось только зажечь свечки, закрепленные на ветках. К празднику все было готово.       -Анна Викторовна…?       Донёсся из холла голос Якова, отчего девушка, затрепетав, превратилась в слух, боясь, что ей это только почудилось, ведь она так ждала его.       -Барышня в гостиной. Прикажете доложить? — спросил слуга.       -Нет. Я сам.       Тихо вскрикнув от переполнившей её радости, что он пришёл, Анна опрометью вскочила на табурет, стоявший за ёлкой, и, сняв с ветки игрушку, приготовилась к появлению Штольмана. Ей ужасно захотелось проучить Якова за его опоздание.       Через минуту в коридоре послышались шаги, и в комнату зашёл сыщик. Анна тайком наблюдала за ним, слегка раздвинув ветки.       Он остановился посередине гостиной, покрутил головой и, не увидев её, собрался удалиться, думая, что комната пуста, но Анна, кашлянув, раскрыла себя.       -Анна Викторовна, - обойдя ель, весело воскликнул Яков Платонович, обнаружив её стоявшей на табурете. — Вот Вы где! А я уж подумал, что слуга ошибся, направив меня сюда. И уж хотел идти разыскивать Вас.       Анна не отреагировала на его слова и как бы увлечённо продолжала вешать игрушку на ветку.       Яков Платонович моментально уловил настроение девушки.       -Анна Викторовна, я понимаю, что моё опоздание рассердило вас. Однако поймите, меня задержали чрезвычайные обстоятельства, а не моё пренебрежение Вами. Если бы не они, я давно бы был здесь, рядом с Вами.       Его слова вновь не возымели действия, девушка только обратилась к новой игрушке. Ей почему-то не понравилось, как она висит.       -Хорошо, если так, то я уйду, - но, вопреки обещанию, остался на месте, ожидая реакции Анны. Её не последовало, девушка так и продолжила своё занятие, не обращая на него никакого внимания. — Анна Викторовна, я прежде всего сыщик, и Вы прекрасно знаете, что работа - важнейшая составляющая в моей жизни, - сердито воскликнул он, раздражаясь на упрямство Анны. — Когда-то Вас восхищала эта увлечённость.       Ответом было молчание.       - Я ухожу. Честь имею, - и Яков, поклонившись, нехотя стал поворачиваться. Анна, поняв, что зашла слишком далеко, решилась на уловку. Вдруг как будто ей сделалось дурно, она взмахнула руками и вскрикнула, точно испугавшись.       -Боже мой, Анна Викторовна, что же это Вы так не аккуратно, - подхватывая девушку на руки, произнёс Штольман. — Напугались? – и он попытался, заглянул в её глаза, которые она старательно отвадила. И так и не добившись успеха, наклонился к её уху и зашептал: - Я накажу тебя любовью, И ты с молчаньем безучастным Теперь не сможешь на меня смотреть. Когда сорвётся с губ моих признанья, Как сердце бьётся ожиданьем Твоих ответных возжеланий На пылкость склонности к тебе.       - Где Вы их вычитали? – поинтересовалась девушка, забыв обо всём, и повернула голову. — Это было замечательно.       - Тогда мир? – спросил он, ставя Анну на ноги и улыбаясь.       -Мир, если Вы позволите участвовать в раскрытии дела Насти Прямиковой. Вы ведь, Яков Платонович, так и не разобрались, кому на самом деле принадлежит это тело, так? А я могу помочь.       -Ну вот что вы за барышня? - картинно расстроился Яков Платонович. — Я Вам стихи о любви, а Вы... Нет, чтобы озаботиться, к чему это, уговариваете меня о своём участие в жутком деле. Нет, решительно Вы не от мира сего.       -А и правда, к чему? – зардевшись от робкой надежды, спросила девушка. Ведь так открыто он ещё никогда не говорил ей о любви. Всегда имелся какой-то подтекст, и их можно было расценивать двояко: то ли дружбу и благодарность он имеет в виду, то ли свою сердечною привязанность.       -А к тому, что я больше не желаю скрывать чувства к Вам, возникшие ещё там, возле ротонды, когда Вы упоённо рассуждали о трости Мазаева. Вы тогда так были обворожительны, что моё сердце дрогнуло. Хотя, не скрою, потом я подумал, что это блажь, и она пройдёт. Шло время, и я стал отмечать, что моя привязанность к Вам не только не меркнет, а наоборот, с каждым днём становится все крепче. И вот я больше не могу молчать. Анна Викторова, я люблю Вас! Вы сделаете моё счастье? – и с беспокойным ожиданием посмотрел на девушку, не зная, что она сейчас ему ответит.       -Яков Платонович, - опустила голову Анна. — Вы, я, Вас…, - смущённо забормотала она.       -Аня, скажи просто: да, - наклонившись, Штольман заглянул в её лицо. — И мне этого вполне будет достаточно.       -Да.       -О, Анна, это самый счастливый день в моей жизни! - и Яков Платонович прижал к себе девушку. — Это такое счастье - быть с тобой рядом и любить тебя. Сейчас же иду к Виктору Ивановичу просить твоей руки, где он, у себя в кабинете? - разжав объятья, он ринулся в сторону двери, чтобы незамедлительно выполнить намеренье.       -Да постой же, - смеясь над нетерпением сыщика, проговорила девушка. — В доме, кроме меня и слуг, никого нет. Родители ушли с визитом к соседям, а дядя где-нибудь за картами. Мы одни.       -Жаль, - посетовал Яков Платонович. — Но зато эти обстоятельства не помешают сделать мне это…, - и он, в миг оказавшись рядом, вновь обнял Анну и припал к её губам.