Выбор для принцессы

      Горячая вода обжигает её тело и душу, вызывая искусственный румянец на её бесстыдных щеках. В этой комнате лишь они одни, и смотрит он лишь на неё. Чего ещё можно желать?       Ступни замёрзли, и лишь изредка по ногам пробегают неаккуратными острыми шагами судороги. Но девушка не двинется с места, пока имеет возможность наслаждаться его неловкими поспешными прикосновениями.       Это происходит не в первый раз и уж точно не в последний, хотя она вполне способна обойтись и без его помощи… Но разве она сможет отказать себе в удовольствии хоть на краткий миг почувствовать его заботу?       Поэтому она до последнего терпит воду, водопадом льющуюся ей в ноздри и не дающую сделать даже маленького полувсхлипа-полувдоха.       Но всему есть предел.       — Прекрати… Не могу дышать… — чувствует, как его пальцы в её насквозь мокрых волосах чуть вздрагивают, а затем успокаивающе поглаживают девушку по голове, пока другая рука тянется к выключателю.       Пена с до неприличия приторным ароматом жимолости стекает на глаза, ослепляет девушку и заставляет чувствовать себя новорождённым котёнком. Беспомощным и жалким. Но, даже находясь в этом мраке, она поворачивается в его сторону, будто мотылёк, вечно летящий на свет. И тут же ощущает его чуть шершавую, большую ладонь на своей щеке. Он аккуратно умывает девичье лицо, касаясь её столь невесомо и нежно, будто смахивает пыль со старинного фамильного хрусталя. Девушка ловким движением захватывает его пальцы своими и сжимает до побелевших костяшек на её и без того бледной, словно сделанной из фарфора коже, тянет его на себя и тянется к нему в ответ, ища близости.       Переваливается через чугунный порог ванны с израненной годами эмалью, прижимая его к себе с такой силой, будто кто-то сейчас начнёт вырывать юношу из её объятий.       — Хистория… — голос его тих и чуть хриповат, словно он долго кричал в надежде быть услышанным, но в конце концов сдался и замолчал. А сейчас, выведенный из транса, будто старый заржавевший кран, пытается по капельке выпустить всё то, что в нём накопилось.       А она, будто не слышит, прижимает парня лишь крепче, оставляя всё новые мокрые следы на его одежде.       Неспособная оставить след в его душе.       Беззащитная, но открытая, здесь, рядом с ним, стоит лишь приподнять руку и коснуться обнажённой спины, и не важно — ладонью или лезвием. Но он отстраняется, волосы его, спадающие до плеч, намокли от пота и липнут к лицу, рот чуть кривится, а глаза цвета травы, укутанной морскими приливами, смотрят в пустоту куда-то позади Рейсс.       — Посмотри на меня. Смотри лишь на меня, — шипит Хистория прямо в ухо Эрену, черти его дери, Йегеру, колясь об его многодневную щетину, словно о шипы.       Он с лёгкостью вырывается из её хватки и в полнейшей тишине выходит из ванной. Только дверь чуть скрипит, когда Эрен, с такой несвойственной ему аккуратностью, прикрывает её. Как будто ей есть чего перед ним стыдиться.       Тишина, уже начавшая разрывать её барабанные перепонки своей звонкостью, побуждает девушку неуклюже подняться из ванны на ещё не отошедших от долгого сидения в одной позе ногах и неуклюже вывалиться из неё прямо на кафельный пол.       Кафель леденит тело Хистории до дрожи, а искусанные до крови губы ссаднят лишь сильнее, когда её лицо озаряет самодовольная улыбка. Она знает, что он прислушивается к каждому шороху в этой квартире и уже через минуту-две не выдержит и непременно прибежит сюда. Ей же остаётся лишь принять более женственную позу и ждать своего спасителя. Хотя, для кого она старается? Для этого куска дерьма, который приемлет секс лишь по любви, совершенно при этом не замечая, что она любит его так сильно, что в пору исцарапать всё тело от желания и перерезать вены от безнадёжности?       Ублюдок.       Вот и он. Стоит в дверях, а её, как бедную бездомную собачку, окидывает лишь жалостливым взглядом. Ни капли похоти.       Какой "хороший мальчик".       Только вот "хорошие мальчики" не рушат жизни людей, как неудавшиеся карточные домики, зато становятся "последней надеждой человечества" по первому же указанию.       Тошнит.       Эрен и поднимает её, как щенка, чуть ли не за шкирку, но всё же с осторожностью, присущей ребёнку, который после долгих просьб наконец получил в подарок столь желанного им питомца. (Только вот выкинет он его на улицу уже через неделю, когда наскучит). Он берёт её на руки с такой лёгкостью, будто смахивает пылинку со своего потрёпанного временем пиджака. Заносит её в гостинную, ступая еле слышно и всё также не говоря ни слова.       Рейсс хочется закричать ему в лицо, так громко, как только сможет, лишь бы услышать от него хоть какой-то звук. Но она молчит. И вновь винит себя за то, что становится так слаба в его руках, за то, что желает каждого его нового прикосновения всё с большей и большей силой.       Эрен усаживает её в кресло, присаживаясь напротив, пристально смотрит на неё, словно изучая. Её мокрые волосы липнут к шее и лицу, а тело пробивает мелкая дрожь, но она не двигает даже мускулом, с жаждой впитывая его взгляд.       Но вдруг эта, ставшая ей такой родной, тишина нарушается шорохом его чуть потёртых сапог. Йегер медленно, будто у него впереди ещё долгая и насыщенная жизнь, а не какие-то грёбаные пять лет (от одной мысли, что Йегеру уготована столь короткая жизнь, всё её тело пробивало ознобом, а ему как будто и вовсе наплевать), подходит к раскорячившемуся в углу шкафу, аккуратно доставая что-то с её полки. Рейсс не разглядела что это, да и было ли ей до этого дело? В этот момент взгляд девушки был устремлён на него. Её взгляд всегда по тем или иным причинам был устремлён на него.       Ещё в кадетском корпусе он, словно солнце, ослепил её той бурей жизни, что творилась у него в душе. И поразил той точностью, с которой в его глазах и безумных улыбках отражалась каждая зародившаяся в глубине его нутра эмоция. В то время как она была искусно сделанной розовощёкой куколкой, с тошнотой во взгляде от приторной сладости фальшивых улыбок, пустой изысканной вазой, с надрывом звеневшей от каждой попытки проникнуть в её душу.       Девушка ненавидела его. Ненавидела так, как грешник святого. Не из-за каких-то личных обид, а просто так. Из принципа.       Но Микаса… Микаса была другой. Пусть её душа и была истерзана столь же сильно, как душа Хистории, пусть взгляд был холоден, а руки запачканы в крови, она Йегера боготворила. «Но почему?» — сколько бы Рейсс не задавалась этим вопросом, ответа найти не могла.       Может быть, как только она это поймёт, её тоже ожидает спасение?