Never have I ever

За повседневными делами и заботами, в которых Ева так старательно себя топила, время пробегало поразительно быстро, песком просачиваясь сквозь нервно дрожащие пальцы. Бесконечный поток рутины в галерее стал для нее настоящим спасением, ведь, кляня себя последней идиоткой, она все также решительно отметала все мысли о Джареде, наивно надеясь, что оно само как-нибудь да рассосется. Сам Лето, к слову, данное обещание сдержал, постоянно напоминая о себе бесконечным потоком сообщений в телефоне. Его казалось бы ни капли не заботил тот факт, что ни на одно из них она так и не ответила, впрочем, он и так был в курсе, что, не сдержавшись, она продолжала их читать, так и не найдя в себе достаточной решимости раз и навсегда перерубить этот эфемерный канал связи, буквально парой кликов добавив настойчивого мужчину в черный список. Проклиная и матеря себя, Этингер вздрагивала от каждого сигнала, непроизвольно протягивая руку к незаменимому девайсу. Она честно пыталась их игнорировать, однажды продержавшись почти сутки, но сама не заметила, как стала заложницей этого незримого иллюзорного присутствия Джареда, не покидавшего вообще ни на минуту. Он, самозабвенно общаясь с мессенджером, писал ей вообще обо всем на свете. Успев за прошедший месяц пару раз скататься в Европу, он закидывал ее фотографиями нелепых зданий, граффити, людей, птиц, любой абсолютно бессмысленной ерундой, обретавшей какую-то сакральную глубину в едких остроумных комментариях. Он описывал свои сны, смакуя подробности, заходя в описаниях порой за все мыслимые границы пошлости, он описывал, опять же не скупясь на грязные словечки, что и как бы хотел с ней сделать прямо сейчас и в эту секунду. Он рассуждал о жизни, о высоком, о глубоком и мрачном. В этом был весь Джаред, присылающий рецензию с простыню от лица Барта на замшелый всеми забытый артхаус, а через несколько минут, не давая опомниться, кидающий вслед собственную обнаженную фотографию. Он однажды прислал ей видео, в котором самозабвенно дрочил, громко и отвязно выстанывая ее имя, пригрозив превратить это в ежедневную традицию, если она наконец не прекратит эту нелепую молчанку. И ей внезапно было, что сказать. Исподволь предательские мысли проникали все дальше и глубже, заполняя собой все сознание, она внезапно поймала себя на том, что оценивает все происходящее вокруг, подбирая слова, выстраивая длинные витиеватые фразы, монологи, рисуя картины не руками, а словами, предполагая, что она обязательно все это ему расскажет, когда-нибудь потом. В жизнь Евы стремительно возвращались краски, въедаясь ненавистным ультрамарином в тонкую кожу подушечек пальцев, забиваясь под обкусанные в нервном волнении ногти. Непонятно как сдерживая себя раз за разом, она упорно держала оборону, понимая, что ее начинает перекрывать бесконтрольной, бьющейся буквально через край похотью. Это даже страстью нельзя было назвать, оказалось, что у тела прекрасная память, услужливо и в самые неподходящие моменты подсовывающая воспоминания о руках, губах, языке и этих умопомрачительных пальцах, длинных, тонких, аристократичных, с едва просвечивающими венами, сплетающимися в замысловатые узоры на вытянутой кисти, дальше по тонкому запястью теряясь лабиринтами на мускулистых руках. После очередной словесной пикировки с друзьями, закрывшись в собственной спальне, она пригубила терпкое бордо, распахивая окно и вдыхая свежий нью-йоркский воздух. От искушения избавиться не получалось, как бы сильно ей этого не хотелось. Закурив, она сильнее запахнула халат, цепляясь блуждающим взглядом за острые линии небоскребов, чернеющих на фоне предзакатного неба. «Да кого я обманываю!» — передернула плечами Ева, щелчком пальцев выкидывая недокуренную сигарету, потянувшись за телефоном. Пока не передумала. В очередной раз. Джаред как раз выруливал на хайвей, собираясь по пути домой заехать на студию просмотреть оставленные Шенноном материалы. Старший свалил по каким-то своим делам в Нью-Йорк, виртуозно отмазавшись от работы над альбомом на все выходные. Досадливо клацнув зубами, мужчина неторопливо вклинивался в поток разгоряченных калифорнийским солнцем автомобилей, когда где-то в недрах спортивной сумки завибрировал телефон, оповещая о входящем сообщении. Вряд ли что-то важное, что не подождет каких-то полчаса, иначе Эмма, его вечная палочка-выручалочка, уже бы позвонила, но непонятное волнение все-таки заставило его притормозить, на светофоре извлекая телефон. Открыв сообщение, мужчина широко улыбнулся, быстро печатая ответ. Пока все шло по плану, и это уже было маленькой победой. Она до последнего не верила, что на самом деле это делает. Ни когда бронировала билет, ни когда, боясь передумать, сметала в спешке в дорожную сумку самое необходимое, ни тогда, когда, сбегая по лестнице, перепрыгивая через ступеньку, на ходу попрощалась с озадаченно застывшей у плиты Алисой. Даже пройдя регистрацию и написав Джареду сообщение с номером рейса, она отказывалась верить в реальность происходящего, это все казалось сном, нереальным и импульсивным. Только поднимаясь по трапу, Ева вдруг почувствовала охвативший ее тремор. Возвращался почти забытый страх, настойчиво уговаривая ее не совершать очередную ошибку. Пристегнув ремень и попросив у стюардессы двойную порцию виски, Этингер погрузилась в мрачные воспоминания о предыдущем разрыве с Джаредом, тогда было так больно, что хотелось выть от переполнявших чувств, она ведь поклялась себе, что не допустит больше подобного в своей жизни, но вот, стоило ему лишь поманить пальцем — она снова неслась навстречу разбитому сердцу. Но страшнее было то, что это казалось единственно правильным. Как бы ей ни было плохо с ним, без него оказалось во сто крат хуже. Она не представляла, что говорить и что делать. Раз за разом пыталась продумать их разговор, но мысли разбегались с проворностью тараканов, оставляя после себя только приятный гул, обеспеченный алкоголем. Шесть часов полета пролетели слишком быстро, чтобы она успела хоть что-то решить, но достаточно для того, чтобы под действием самостоятельно созданного стресса Ева успела напиться, явно переборщив. Вот сейчас он на нее посмотрит и отправит отсыпаться в ближайшую гостиницу, поборник здорового образа жизни. Отличные перспективы, зато страх отпустил, отдав бразды правления очнувшемуся авантюризму. В зале прилета, прокрутившись на пятках, сразу замечая знакомую фигуру, она стремительно направилась в его сторону, словно подгоняемая собственными демонами, врезаясь на ходу и обнимая обеими руками за шею, приподнимаясь на цыпочках, чтобы оказаться хоть немного выше, прижимаясь к нему всем телом. Обалдевший от такого приема Джаред едва успел удержаться на ногах, слегка покачнувшись, обнимая Еву за талию и подозрительно принюхиваясь. — Ева, серьезно? — он покачал головой, отстраняя ее от себя, но продолжая придерживать одной рукой, второй снимая с острого плеча дорожную сумку. — Ты со всеми алкогольными запасами авиакомпании разобралась или все-таки оставила что-то и другим пассажирам? Он пытался казаться строгим, но это было чертовски сложно. Заливисто засмеявшись, Ева уверила его в том, что она добрая девочка, с детства привыкшая делиться, и остальных пассажиров не обделила. Зарываясь пальцами в отросшие волосы, почти невесомо поглаживая чуть дрожащими пальцами затылок мужчины, она потянулась, чтобы поцеловать его в щеку, но тот, извернувшись, поймал ее своими губами. Слишком велик был соблазн, хоть он и пытался себя урезонить, напоминая, что не вправе пользоваться ее состоянием. Девушка на миг оторопела, распахнув глаза, сталкиваясь с внимательным изучающим взглядом, но не отстранилась, еле слышно хмыкнув. Они обнимались в переполненном зале аэропорта, как подростки, целуясь одними губами, совсем невинно, так, как никогда не делали раньше, и в этом было что-то бесконечно важное, интимное, сближающее похлеще самого безудержного секса. Джаред опомнился первым, покосился на ошалевших от подобного эксклюзива недремлющих папарацци и потащил Еву к машине, притихшую, задумавшуюся, с таким сосредоточенным лицом, будто она там у себя в голове решала какое-то замысловатое уравнение. Не зная, что говорить, в машине она сделала вид, что задремала, вслушиваясь в тихо бормочущее радио, внутренне плавясь от осторожных поглаживаний мужской руки на худой коленке. Казалось, за ней со звучным щелчком захлопнулась клетка, он ничего не делал, не держал, не давил, но именно в тот момент она окончательно поняла, что пойти на попятный не получится, и, следуя собственной логике, приняла решение извлечь из сложившейся ситуации по максимуму. В свою очередь Джаред, отругав себя за порыв, на светофорах вглядывался в ее лицо, по трепыхающимся ресницам понимая, что она не спит. Он хотел ее, безумно, безраздельно, но для него было чертовски важно, чтобы она сама, добровольно, без воздействия дурманящих голову стимуляторов, приняла это решение, чтобы за ней не осталось права поутру незаметно свалить, а то и обвинить его во всех смертных и низменных. Уже дома, оказавшись в его спальне, проворно стягивая с себя шмотки, объявив, что ей нужно в душ, Ева посмотрела на него тем безумным, животным, давно забытым жаждущим взглядом, предложив присоединиться, и для Лето его закономерный отказ стал самым настоящим испытанием. Пожав плечами, не потрудившись закрыть за собой дверь, она ушла, а он сел на край кровати, поражаясь, как вообще до такого дошел. Вот бы Шеннон поржал, узнав, что тот добровольно отказался, наверняка бы обозвал тряпкой и подкаблучником, елейным романтиком, для которого чувства внезапно оказались важнее хорошенького секса. Джаред не умел строить отношений, само это понятие шло вразрез с его природой, но с ней так отчаянно хотелось попробовать, что он очень боялся допустить ошибку, отпугнуть, подтвердить ее опасения. Пожалуй, это и вправду было довольно жалко. Разбушевавшееся самобичевание прервал неясный грохот, донесшийся из ванной, и, повторяя про себя как мантру, что он просто зайдет и проверит, все ли с ней в порядке, Джаред распахнул дверцу душевой кабины. Схватив его за футболку, Ева подалась навстречу, развязно целуя, и все доводы нахрен полетели к чертям. В конце концов, если она однажды влюбилась в него такого, то какой смысл пытаться в себе что-то изменить? Делая уверенный шаг вперед, прямо в одежде под обжигающие струи, он вжал ее в стенку, максимально углубляя поцелуй, теряясь языком в теплом податливом рту, кусая губы до крови, морщась от того, что она укусила его в отместку, он заново изучал жадными руками горячее, обнаженное, мокрое тело. Теряясь в рвущих на части эмоциях, он прижался к ее шее, бездумно покрывая ее следами, будто не целовал, а сожрать ее хотел. Задыхаясь от желания, Ева все пыталась подцепить край мокрой футболки, казавшейся сейчас лишней, противоестественной, досадной мешающей преградой, но каждый раз непослушные пальцы соскальзывали, заставляя ее обиженно мычать. Устав от возни, Джаред сам стянул тяжелую, намокшую одежду, отстраняясь на тягучие, бесящие секунды, затем яростно вжимаясь в девушку всем телом, чувствуя, как в грудную клетку упираются торчащие возбужденные соски, а перевозбужденная головка скользит по гладкому лобку. Повинуясь минутному порыву, он опустился на колени, зарываясь носом во влажные складки, теряясь в них жадными губами, языком, срывая с губ Этингер бесконтрольные громкие стоны. Ее вкус, запах, он так соскучился, он казалось был готов поселиться между ее ног, закидывая одну из них на плечо, находя и тут же засасывая возбужденный набухший клитор. Оперевшись темечком о стену, Ева обеими руками прижимала к себе его затылок, теряя опору под ногами, раскрываясь полностью, рискуя рухнуть в любой момент. Когда он ввел сразу два пальца, растягивая, она, не сдержавшись, прикусила собственное плечо, хрипло умоляя не останавливаться, насаживаясь на них, как взбешенная мартовская кошка, бессвязно шепча о том, что хочет больше, дальше и глубже. Вставая на ноги, не потрудившись отключить воду, Джаред сгреб ее в охапку, перенося их обоих на кровать. Безжалостно намочив свежие хрустящие простыни, он лишь на долю секунды заглянул в казавшиеся черными в полумраке глаза, прежде чем резко, одним движением, до основания, вошел, не сдерживая собственного стона на грани с криком. Узко, горячо, мокро, он так точно долго не продержится. Сходу наращивая бешеный темп, он сосредоточился на этих ощущениях, через поволоку туманящего сознание желания ощущая на себя такие же жадные руки, впивающиеся в спину ногти, ловя ртом утробные хриплые стоны. Бешеное, дикое, животное, на грани сознания, он кажется впервые понял, как это, не просто заниматься сексом, а сливаться с другим человеком в единое целое, живое, новое. И это было здорово. Это было непривычно. Несмотря на все то, что между ними уже было, все, через что они прошли, они все еще обнаруживали друг в друге что-то, неизвестное каждому — и познавали это вместе. Сплетясь руками и ногами, не желая отдаляться друг от друга хотя бы на миллиметр, они так и уснули, поглаживая, целуя, сжимая, бесконечно веря, что теперь все будет иначе, по-другому. Ведь они оба стали другими.