closer closer closer

Юта Накамото — это взрывная смесь, бомба не такого уж и замедленного действия, ходячая внезапность. Рядом с ней не было уютно, её не хотелось прижать к себе и мечтательно заглядывать в выразительные тёмные глаза. Хансоль слабо помнил, как они познакомились. Очевидно, был вечер, он, как нормальные люди, возвращался в общежитие и стал ненарочным свидетелем какой-нибудь выходки Юты. Потом снова, ещё раз и вновь. К шестому разу можно было смело назвать их друзьями по несчастью: одна насолила слишком многим людям, отчего теперь бегает из общаги через окно, царапая щиколотки о бетон, взламывала замки чужих комнат для поддержания уровня страстей или что-то ещё, чем занимались плохие девочки в позднее время. Другой же, ответственный студент, возвращался из университета на ватных ногах, с тяжёлой и мутной головой. Последний раз должность и важность Джи повысилась — он стоял на шухере и подсаживал сумасшедшую японку (в неприлично коротких шортах) на подоконник её же комнаты. Позже, когда ладони горели от прикосновений к гладкой обнажённой коже чуть ниже сбитых в фиалковый оттенок коленок, Хансоль зарекался не помогать Накамото в её дурных деяниях. Юта — это необдуманные эмоциональные действия вне зависимости от ситуации. Конец семестра, десятки студентов облегчённо выдыхают, Хансоль и сам чувствовал, как его скандальная подруга сессия раздражённо цокнула языком (чем-то напоминает Юту), отцепилась от него и повесила табличку «закрыто». Хансоль решил позволить себе небольшую вольность, ведь вечеринки студентам никогда не мешали, это часть жизни. Яркий свет холла сошёл на нет в зале, грохот музыки и тысячи благодарностей в пустоту, что дом частный. Один только воздух туманил разум. Перед Джи как будто специально мелькали знакомые по-девчачьи тощие ноги в драных джинсах, и парень искренне удивился — разве та не попортила отношения со всеми присутствующими здесь? До тошноты попсовая музыка сменилась на что-то потяжелее, пластиковый стаканчик с алкоголем в руках Хансоля бездейственно грелся, а он сам думал поискать знакомых как раз в тот момент, когда его решила заметить Накамото. У неё на губах, вопреки мешковатой кофте и упомянутой потёртой джинсе, была броская, тёмного винного цвета помада, вызывающая даже в полумраке. Джи хотел кивнуть на это, сказать, что непривычно, что идёт, но не успел. На потолке мелькали цветные огни, когда Юта молча обхватила его щёки прохладными ладонями и поцеловала как-то совсем неожиданно, неуместно, в окружении пьяных студентов, и жадно. Словно ни капли алкоголя между ними, совсем чувственно. Хансоль слабо понимал, что это было, наверное, очередная выходка — Юта всегда следовала своим желаниям — только помнил, как на губах влажно размазалась чужая помада, а сердце гулко билось под горлом. Юта — это смешение сумасшедших мыслей и действий в любое время суток. И может для Накамото это обыденность, но Хансоль как-то не привык просыпаться в три ночи под звуки песен Girls' Generation. На второй кровати вместо соседа-первокурсника, Донхёка, который, очевидно, снова где-то с кем-то гулял или ночевал, сидела Юта, покачивая головой в ритм «Lion heart», и вертела в руках полароидные фотографии. Отчего-то корейцу показалось, что ранее они мирно лежали на его собственной прикроватной тумбочке. — Ты был очень милым с тёмными волосами, но сейчас тебе лучше. Ты скорее секси, — с почти безразличной интонацией прокомментировала фотографии девушка, отложив их на чужую подушку. — Ну что, пошли? — Куда? — хрипло спросил парень, стараясь не прокручивать в голове сомнительную реплику раз за разом. — Мазать вазелином полы у комнат всяких мудаков. Джи даже не удивился, только предварительно выдворил Накамото из комнаты, дабы переодеться. На самом деле, девушка не соврала — первым делом они от души вымазали скользкой субстанцией порог комнаты какого-то местного баскетболиста. Точнее, занималась этим Юта, пока Хансоль уверял её, что это никак не поможет, и проблемы надо решать дипломатично. В ответ по его новым кроссовкам мазнули с наигранным «ой» и юноша понял, что лучше её не переубеждать. После других мелких злодеяний (для поддержания тонуса, как выразилась их непосредственная создательница) они направились в круглосуточную забегаловку в семи минутах от кампуса, потому что Юта целый день, по её словам, стенала без картофеля фри, и это было её главным ночным желанием. Решив не сидеть под сонно-удивлённым взглядом продавца внутри заведения, студенты отправились к ближайшей аллее с аккуратно выложенной плиткой болотного, наверное, цвета (откуда им знать в темноте?), кустиками и скамейками. На улице — ни души, почти чёрное майское небо затянуто беспросветными полотнами облаков, а Хансоль сокрушённо думал, что погорячился с оценкой своего недосыпа и опрометчиво не взял ни кофе, ни хотя бы крепкого чая. Они уселись на одну из лавочек, Юта молча поглощала долгожданную закуску и на парня вообще не смотрела, вызвав очевидные вопросы: зачем он ей сдался? — К чему был тот поцелуй? — заразившись внезапностью девушки, спросил Хансоль просто так, потому что непонятно и интересно. Теперь Накамото наоборот направила на него стеклянный от очевидной задумчивости взгляд и, спустя выжидающую паузу, сипло, будто в горле першит, отозвалась: — Захотелось. Этой же ночью, едва они дошли до двери общежития, Юта попросила не останавливать её (опять ни с того, ни с сего — они не говорили всю дорогу обратно) и целовала так долго, что лёгкие жгло вместе с кожей на шее и щеках, где касались ненарочно или намеренно тёплые пальцы. Чувства опять забили через край, ненормально для едва ли приятелей, на губах защипало ранки то ли от покусываний, то ли от соли вперемешку с маслом, а ещё Джи казалось, что именно вот так ощущался прощальный поцелуй. Дурацкая навязчивая надежда, что это был не он, так и вертелся в Хансолевой голове. Юта — это кто-то, кто почему-то делал Хансолю одновременно тепло на душе, до ломоты, и больно, по холодной бездушной привычке. Они лишь пару раз говорили по душам, Хансоль знал про эту странную девушку чертовски мало, но втрескался по все органы чувств. Парень думал, что её невозможно обязать и привязать к чему-то, ведь все действия относительно него от балды, «если захочется», думал, что в любой момент ей могло просто захотеться найти кого-нибудь для своих дурацких идей, думал, что он — безнадёжный идиот, если так легко повёлся. Думал обо всём подряд и после стука в дверь, даже тогда, когда на пороге комнаты стояла Юта (что она вообще забыла в мужском корпусе ночью, он не спросил). Она выглядела будто бы раздражённой и потерянной, на впалых щеках сияли слегка влажные разводы туши, которой студент раньше никогда не припоминал на ней, и слишком громко для столь позднего часа захлопнула дверь. — Я всегда делаю всё, что мне хочется и как хочется, — резко начала Накамото, блондин не понимал, что за эмоции были намешаны в её интонации в этот момент. — По мне же сразу понятно, что я непостоянная, да? — взгляд девушки оставался очень тяжёлым, но Джи видел — какое-то непонятное разочарование плескалось на дне кофейных омутов. — Как думаешь, какой это переворот, если мне в последнее время хочется только одного? Парень слабо понимал, к чему вёл этот пронзительный монолог вообще, и вопросительно-взволнованно посмотрел на неё. Чужой голос чуть вздрогнул, воздух в комнате разрезало на выдохе: — Тебя хочется. Хансоль в очередной раз думал: что он мог ждать от неё чего угодно; что могло быть больнее в сотню раз; что целоваться по ночам — их негласное правило; что её кожа бархатная и приятная под ладонями до противоположно неприятно жгущих зажмуренных век и тривиальных звёздочек. Юта в очередной раз делилась ощущениями своим специфичным способом: бережно касалась, ведя чуть влажными губами, или отнюдь не нежно кусалась, мяла в ладонях футболку Джи на лопатках, как-то скулила непроизвольно и тянула одежду ладонями, жалась ближе и выгибалась совсем уж заводяще, будто просила руки сжимать до синяков на бёдрах. Думать дальше не получалось.