О подлинном благочестии

Время — дракон, пожирающий собственный хвост, и Сердце Мира не может над ним не смеяться. Оно поет-скрежещет о силе и знаниях, и песня его, дерзкая и смущающая, пьянит сильнее самого крепкого алкоголя. Возможности, которые Сердце открывает перед достойными, ограничены лишь дерзостью и фантазией, и Сил впитывает их все, как сухая земля впитывает воду. Знания, которые оно способно дать, не постичь до конца и за тысячи смертных жизней, но Сил не так просто был назван Загадкой-и-Таинством, он не-смертен и не страшится. Песнь Сердца — обещание и залог победы над неколебимыми прежде устоями старого мира. Это гимн победы возможностей, которые не сумеет отнять смерть и старость… Но над многими вещами Сердце не властно, и кому как не АльмСиВи это знать. Архиканоник Тарвус — мудрый, прекрасный мер — стареет, и этот процесс даже магией не обратить. Его тело, давно вступившее в пору зрелости, еще полно сил и жизненных соков, но внимательный глаз почти легко различит следы прожитых лет. Время, неумолимое и беспощадное, исчертило едва заметными морщинами руки и лицо, посеребрило бывшие еще совсем недавно иссиня-черными виски… Время вытягивает из Тарвуса соки, и хотя у него впереди еще долгие десятилетия жизни, это время для бога — миг. И поэтому Сил Сота, Таинство и Отец, парит в паре ладоней от земли неслышимый и незримый возле главного вварденфелльского храма. Перед ним — точнее, не перед ним, а перед каноником Лаасой — стоят на коленях семь — красивое число — юных послушников, прошедших первые испытания, и Сил не может отвести от них взгляд. — Что ты видишь? — спрашивает такой же незримый для смертных Векх, едва ощутимо касаясь пальцами плеча, и Сехт не может не улыбнуться… даже когда пальцы перемещаются на не-плечо. — Птенцов. Беспомощных и нагих, но в будущем весьма способных крыльями оцарапать небо. Если осмелятся. И если доживут. Векх смеется и убирает руку. Он поднимается в воздухе выше, так, что щека Сехта теперь вполне сможет прислониться к сильным, жилистым бедрам… Но Сил — не прислоняется. Вместо этого он смотрит на юных меров, мимоходом скользнув взглядом по выцветающим узорам из хны на золотистой ноге, — и замечает деталь, которой не уделил должного внимания. Один из послушников миловиден и рыж почти что до неприличия, и не нужно быть провидцем, чтобы предсказать пареньку блистательную судьбу. Его волосы, короткие и неровные, топорщатся во все стороны, но такая небрежность не сбивает Сила с толку — еще десять, может быть, двадцать, лет и нескладный, пусть и миловидный, юноша вырастет в статного мера… если, конечно, в нем окажется достаточно способностей и ума, чтобы дожить. Каноник Лааса отменяет данные послушниками обеты незлобивости и молчания, но меры перед ней все еще почтительно молчат. Она протягивает руки над головой каждого, и касается затылков, шепча молитвы. Сил смотрит на ритуальный жест и представляет, как волосы, рыжие и, пусть и остриженные коротко, наверняка мягкие, едва ощутимо покалывают уже его пальцы — и совсем немного завидует этой пожилой благочестивой женщине. Вивек замечает паренька тоже, когда тот, наконец, поднимает склоненную голову, и — Сил слышит это так же явственно, как песнь Сердца — на пару мгновений властитель Серединного Воздуха забывает как дышать. В самом деле, как можно не восхититься алмазом, что в умелых руках обещает стать бриллиантом почти-божественной красоты? Ни Векх, ни Сехт не произнесли ни слова, пока обряд не завершился и меры, посвященные в новый ранг, не разошлись по своим делам. Так же молча и не отвлекаясь — почти не отвлекаясь — друг на друга, прошли в божественные покои Высокого Собора и уже там, все еще целомудренно прикрытые пологом незримости, начали обсуждать (и не-обсуждать) увиденное. — Что думаешь об этом, Си? Золотистая рука лежит на пояснице и жжет лорда Сота через одежду, серая же и вовсе находится куда ниже… но даже в таких ситуациях он всегда был способен быстро соображать, и потому выдает ответ практически не задумываясь. — Мальчишка? Мальчишка пойдет далеко… ставлю на каноника, не меньше. — Вивек улыбается, и Сил сцеловывает его улыбку, пока руки — пепельная и золотая — возятся с завязками халата. — Думаю, даже выше, если доживет. По всем моим расчетам, Тарвуса должен сменить рыжий… Векх смеется заливисто и утыкается носом в органическое плечо. В закономерность появления темноволосых и рыжих архиканоников он еще не верит.