Расстройство привычек и влечений

Хорошо, когда учебный год начинается пятого сентября. Плохо, когда в девять утра и с двух пар математики. К сожалению, день обещает быть гнусным. Вчера староста сообщила нам, что выпускников торжественно лишают последней в их жизни линейки, однако сомневаюсь, что хоть кого-то эта новость расстроила: лишние полчаса сна в первый учебный день никогда не бывали лишними. Глаза все равно слипаются. Сбитый за лето режим не позволил уснуть раньше трех, а настырный будильник в половине седьмого заставил помахать беззаботной жизни ручкой и пинком под зад отправил учиться. Последний учебный год в качестве школьника. Первая пара профильной математики. Я где-то слышал, что наиболее эффективный способ самоубийства — разнести себе голову дробовиком. На часах без семи минут девять, однако, если мне не изменяют память и зрение, никого из моих одногруппников поблизости нет. Говори ли же, вроде, что состав не изменился. Где их всех носит? Проверяю предусмотрительно сохраненное расписание и понимаю: дураки не они, а я. Собираюсь с силами и на счёт раз — два — три поднимаюсь на ноги, чтобы перейти в противоположный конец этажа: вместо привычного четыреста седьмого кабинета четыреста первый. Разглядев в толпе знакомые лица, неохотно плетусь к ним, чтоб поздороваться. — Ужасно выглядишь, ты не выспался? — Это Марина, мы в прошлом году делили последнюю парту на парах истории. Она могла бы получить красный диплом, если бы не тратила все свое время на заботу о трех младших братьях. Киваю в ответ, обнимаю вместо приветствия. — Да кто вообще выспался? Тыкни пальцем, и мы устроим подлецу темную, — не открывая глаз, заявляет сидящий на полу Рома. Он геймер, настоящий задрот, и, если честно, я ни разу в жизни ещё не видел его выспавшимся, зато, как ни странно, учится он весьма сносно. — У нас ведь Левина ведёт, верно? Стекаю по стеночке на пол, занимая почетное оставшееся место между Князевой и Суворовым. Кто-то рассказывает, как провел лето, остальные делают вид, что внимательно слушают; мы с Ромкой и Катей не очень успешно пытаемся не уснуть. Звенит звонок, препод опаздывает. Опомнившись, достаю телефон и пишу наверняка ещё спящим родителям, что я на месте, и жалобным голосом прошу кого-нибудь подать мне руку, а желательно вообще поднять. Максим подаёт сразу две, как любезно. С опозданием в тринадцать минут приходит Валентина Михайловна. Будучи невыносимо ленивым, а также трезво оценивающим собственные возможности, примещаю самого себя на вторую парту правого ряда; рядом, спросив разрешения, садится Антон. — Ну что, готов к учебному году? — Покопавшись в рюкзаке, достаю со дна ручку и с невозмутимым видом демонстрирую Матвееву. Ручка есть, значит, готов. Поразмыслив, достаю и тетрадь и даже зачем-то подписываю. — Журнал ещё не работает, поэтому списков у меня ещё нет. Пустите листочек, ладно? — начинает первосентябрьскую речь многоуважаемая госпожа Левина. Плевать, что сегодня пятое, а уважаемая она лишь отчасти. Кто-то на левом ряду начинает потрошить тетрадь, судя по звукам, удаётся ему это явно не с первой попытки. — Я посмотрела учебный план, там около двенадцати часов на повторение, но я не хочу, поэтому новая тема. Но сперва не об этом. Полпары рассказывает о выделенных на что-то там — я не слушал — часах, системе оценивания и спец.курсе, на который, если хочется, можно бы походить. Записываю, чтобы обдумать потом эту возможность, но сомневаюсь, что на какой-то спец.курс в этом году у меня вообще найдётся свободное время. За сорок минут до звонка действительно начинаем новую тему, что, к сожалению, вынуждает сесть ровно и выводить в тетради неразборчивые каракули — почерк после лета у меня тот ещё. Антон тихо шутит, вежливо улыбаюсь в ответ. Нужно сосредоточиться. Исписываю пару листков, привычно добавляя к теоретической части наброски и стрелочки с указанием, куда для наглядности посмотреть, и почерк, к счастью, выравнивается на середине первой страницы. Обожаю структурированные записи. Со звонком половина аудитории, похватав сигареты, несется снимать стресс, полученный на первом в этом году занятии, и я, чтобы не уснуть от нечего делать, спускаюсь за ними. Я в общем-то не курю, но от предложенного, вроде, Егором Kent Nanotek Silver предпочитаю не отказываться и прошу заодно зажигалку; протягивает мне ярко-зеленую с белой надписью «Prometey» — у меня была когда-то такая же. На пару мы дружно опаздываем, и ещё полтора часа мне приходится выслушивать недовольства соседа по поводу неприятного запаха. Странно, мне он таковым вовсе не показался. В любом случае это его проблемы, сам решил со мной сесть, пусть терпит. Домашнее задание пообещали выслать на почту. Следующая пара в четверг, что путём нехитрых математических вычислений приводит нас к мысли об отсутствии необходимости делать что-либо сегодня. Это слегка радует, однако осознание того, что следующий предмет у меня ведёт мой куратор, собрание с которым первого числа я благополучнейшим образом прогулял, заставляет напрячься и на всякий случай придумать относительно правдоподобную отмазку: скажу, что меня в стране не было. Андрей Викторович, перманентно обитающий в аудитории номер триста два, интересуется, как прошло лето и, видимо, даже не планирует начинать ругаться; умиротворенная улыбка на его лице внушает оптимизм и веру в светлое будущее. Рассказываю о поездке с сестрой в Германию, решив, что этого ему будет достаточно, потому что, пожалуй, его более чем положительное ко мне отношение много стоит. Со звонком аудитория стремительно заполняется, а три часа любимого во все времена предмета даже не успевают слишком уж утомить. Остаётся лишь философия, а потом долгожданная, вожделенная, наипрекраснейшая свобода. Но сначала обед. Завалившись с Мариной и Лизой в кафешку, понимаю, что есть совершенно не хочется, а тратить деньги на один лишь кофе как-то несолидно, поэтому просто сижу и болтаю с одногруппницами. Садко жалуется на проблемы с парнем, даю ей пару советов, пробую заказанный ей коктейль, который оказывается зубодробительно сладким. В целом этот день начинает радовать. Свой предмет новый препод по философии разрешает без зазрений совести прогуливать при наличии всех оценок, чем мгновенно зарабатывает авторитет среди целой группы. Все предыдущие пары, если я на них появлялся, конечно, я браво отсиживал в телефоне, однако сейчас мне даже интересно послушать. Осознав, что на вводном занятии всего лишь обсуждают какое-то философское понятие (та же свобода, например), подключаюсь к разговору и весьма рьяно отстаиваю свою точку зрения, так что даже не замечаю звонок, пока препод не напоминает об этом спустя десять минут перемены. Свобода! Ещё спускаясь по лестнице, получаю смску с текстом «Жду у вас на первом. где ты?» и, ответив «Бегу», действительно бегу вниз, чуть ли не вприпрыжку направляясь к диванчикам. Предмет мечтаний находится на ожидаемом месте, и я кидаюсь ему на шею, даже не оставив парню возможности нормально встать, так что мы оба падаем обратно. — Кажется, кто-то с утра ныл, что не выспался. Продрых все пары что ли? — Видимо, намекает на отправленное из метро сообщение о моей ненависти к околорассветным пробуждениям. Самому-то ему к третьей сегодня, и закончил он на полтора часа раньше. Несправедливо, я думаю. — У меня были дебаты, взбодрился. — Сажусь ровно и наклоняюсь к Яру, чтобы с громким чмоком поцеловать его в щеку; проходящая мимо девушка странно на нас косится. Плевать, силами администрации и нескольких активистов эти стены свободны от расизма и гомофобии, а несогласные рискуют нарваться на разговоры с психологом, если позволят себе хотя бы намёк на дискриминацию. Наш своеобразный толерантный мирок в самом сердце нетолерантной России, мне нравится. — Чем займемся? — Тебе завтра к девяти? — Киваю. — Тогда поехали ко мне, потому что мне тоже. Соглашаюсь, вместе выходим на улицу. На часах почти шесть часов, но солнце уже скрылось за облаками, поэтому я бы не сказал, что в кожаной куртке поверх лёгкой футболки мне вовсе не холодно. Вот и осень. В метро снова начинаю засыпать, однако случайный порядок воспроизведения радует одной из любимых песен: «The Catalyst» калифорнийской группы Linkin Park. Выстукиваю ритм у Яра на предплечье, однако понять, что я слушаю, он не может — протягиваю один наушник, поставив песню на повтор. Весь оставшийся путь играем в «Угадай мелодию», и я проигрываю со счётом восемнадцать — двадцать три. Обидно. — Я, кстати, так и не убрался вчера. — Пропускает меня на участок, и Грег — среднеазиатская овчарка два метра ростом — сбивает меня с ног, чтобы кинуться в объятия хозяина; тот с радостью позволяет облизать себе все лицо и лишь после этого подаёт мне руку и помогает встать. — Пока не умоешься, ко мне можешь не подходить. Дом встречает нас сухим воздухом и практически выветрившимся запахом индийских благовоний, которым после наших проводов лета пропахло абсолютно все. Поднимаюсь наверх и, даже не удосужившись помыть руки или раздеться, падаю на кровать Ярослава, невнятно бурча просьбу до весны не беспокоить — его это веселит. Стеганый плед цвета индиго пахнет чем-то напоминающим вишню, а этот запах я, и ему это прекрасно известно, просто не переношу. Выругавшись, приходится встать, чтобы откинуть воняющую тряпку в сторону, однако лечь обратно мне не даёт противное урчание в животе. — Ты голодный? — Даже не дав мне возможности ответить, парень тащит меня за руку вниз; говорю, что идти самостоятельно я более чем в состоянии. — Только я не уверен, что у нас есть еда. Готовой еды ожидаемо нет. Собственно, как и родителей Яра, поэтому ужин приходится готовить самим, однако фантазии хватает лишь на пельмени, в процессе инвентаризации холодильника найденные в глубине морозилки. — Думаешь, нам этого хватит? — спрашиваю я, закидывая в кипящую воду последнюю из пельмешек. — В крайнем случае кто-то обязан будет сходить в магазин. — И этот кто-то, я почти уверен, именно ты. Он не отвечает, но за футболку — куртка все же перекочевала на спинку стула — притягивает к себе, обнимает, положив одну руку на мою талию, а другой зарывается в волосы на затылке. Чуть отодвинувшись, поднимаю руки, чтобы обнять его за шею и прижаться своей щекой к его. Тёплый и мягкий, такой родной. — Солнце, а воду ты посолил? — А надо было? — Ну, наверное. — Несмотря на явный намёк, отпускать и не собирается. И не надо: я посолил. Вспоминаю, что не сообщил родителям, где я, потому прошу выпустить и набираю матери смс. Интересно, когда она уже поймёт, что так часто ночевать у «лучшего друга» несколько странно? Хотя она всегда думала обо мне лучше, чем я есть, так что неудивительно, что я по-прежнему остаюсь любимым сыном, имеющим все права и свободы и несущим равные обязанности, предусмотренные негласным уставом нашей семьи. Повторяю последнюю мысль вслух, и Ярослав заявляет, что я переучился, потому что искаженно цитировать Конституцию РФ — ненормально. Говорю, что отучился всего четыре пары; не ответив, щелкает меня по носу и куда-то уходит. Ну и пожалуйста, я как раз вижу конфету, и, по-моему, она явно ничейная. Прикинув, что мне за это будет, разворачиваю обертку и сую шоколадку в рот, а фантик, скомкав, засовываю в задний карман джинсов. Глотаю как раз в тот момент, когда Яр появляется в комнате и, заметив, что я что-то ем, осматривает кухню на наличие улик или хотя бы остатков еды, которых, естественно, нет. — Что ты жуешь? — Не знаю, само приползло. — Прекрасно понимаю, что сокрытие преступления наказуемо и мне попадёт, когда парень учует запах, однако не спешу с чистосердечным признанием. — В любом случае, где взял, там уже нет. Жди пельмени. Сощурившись, делает шаг вперёд и, положив руку мне на плечо, целует. Ну все, теперь-то мне точно крышка. На вкус Яр все такой же сладкий и до боли в груди родной, такой тёплый, что вызывает неосознанное желание приватизировать его в качестве пледа в дождливые осенние будни, такой нежный и мягкий, такой... — Где ты взял шоколад? — Отстраняется, но не даёт возможности отойти. — На столе. Ну не ругайся, я чуть-чуть совсем. — Пытаюсь сделать щенячьи глазки, хоть и знаю, что на него это совершенно не действует. — Там грамм десять было, не больше, честно. — Да мне-то что? Не у меня ж аллергия. Соберешься помирать, сообщи заранее, ладно? Я тебя на улицу вынесу, чтоб в помещении не воняло. — Отпускает меня и отходит на пару шагов. Ну прекрасно, теперь к умыслу, мотиву и цели преступления добавилась ещё и вина. Мне так не нравится. Висну у Яра на шее и щекочу дыханием его ухо, напоминаю, что он не умеет ни обижаться, ни злиться, а меня любит большего всего на свете, что вполне сойдет за основание для смягчения. И вообще у меня были тяжёлые жизненные обстоятельства — я был чрезвычайно голоден. Парень сдаётся раньше, чем мне успевает надоесть. Ужинаем отвратительными на вкус пельменями, и я засыпаю на первых минутах выбранного с горем пополам фильма. Кажется, это был боевик, потому что чьи-то воинственные вопли и звуки драки будили меня раз пять. Яр предлагал подняться в спальню, однако я заявил, что на «вишневых» простынях не усну — на деле просто хотел побыть с ним подольше рядом; попросив встать, он лёг на диван, а я — сверху, и да, это было куда удобнее. Вечность бы так лежал.

***

Утро добрым не бывает. Особенно, если ты просыпаешься от звонка будильника. Особенно, если в пять утра. Трель весьма быстро пропадает, однако мой чуткий сон нарушен, и снова уснуть, судя по всему, мне не светит. Яр шуршит одеялом, встаёт на ноги и уходит, видимо, в туалет, а мне остаётся лишь ненавидеть этот мир, в котором принято с утра пораньше выгуливать и без того живущих на улице собак. Переворачиваюсь на спину и закидываю за голову руки. Насколько я помню, около половины второго мой телефон решил, что непозволительно громко сообщить об отсутствии заряда — вполне неплохая идея, и нами было принято единогласное решение продолжить сон в мягкой и удобной кровати. В душ, естественно, идти было лень, поэтому теперь эту процедуру пропускать просто непозволительно. Пытаюсь собраться с силами и заставить себя подняться, однако Ярослав выходит в комнату раньше; зачем-то делаю вид, что сплю. Вчерашний день выдался каким-то чересчур быстрым, я бы даже сказал, нервным. Столько всего успело произойти, а я толком ни на чем не сосредоточился. Принимаю решение не допускать сегодня подобной ошибки. Стоит Яру покинуть комнату, открываю глаза, скидываю с себя одеяло и, поморщившись, плетусь в душ. Я проночевал в этом доме добрую половину лета, однако личное полотенце мне так и не выделили — видимо, моего суженого устраивает, что мы пользуемся с ним одним. Ну и ладно, мне как-то все равно, свое притащу, если понадобится. С надеждой осматриваю в зеркале волосы и с прискорбием признаю, что не мыть голову не прокатит. Залезаю в душевую кабину и сижу там добрых полчаса, выключая воду, лишь когда кто-то в третий раз стучит в дверь. — Да иду я! — Выжимаю полотенцем волосы и, натянув нижнее белье, покидаю ванную комнату. Яр, прислонившись к стене, встречает меня, как мне показалось, вопросительным взглядом. — Я думал, ты ещё спишь. — Встаёт ровно и, протянув ко мне руку, за шею притягивает к себе, чтобы коротко поцеловать, и обходит меня, скрываясь в ванной. — Твой будильник меня разбудил. — Тавтология. Иду следом, обнимаю со спины, пока он стоит моет руки. Это он меня грязными лапами трогал? Спросив, не выросли ли у меня ещё жабры (оказывается, в душе я просидел чуть больше сорока минут), предлагает пойти покушать, добавив, что получил от родителей смс о скором их возвращении. Задача приготовления завтрака усложняется в разы. Предлагаю пожарить блинчики, но Яр заявляет, что нужно следить за фигурой, поэтому есть мы будем ничто иное как творог; мысленно матерюсь, вслух говоря, что это отличная идея. Помру с ним от голода когда-нибудь. — Не хочу никуда идти. — Прижимаюсь сильнее, всем своим видом показывая, что не сдвинусь с места; Яр умудряется развернуться в моих руках, обнимая в ответ. — Не выходи из комнаты. — Кладет одну руку на ещё влажные волосы, приглаживает их; тихонько рычу в знак протеста. — Считай, что тебя продуло. — Что интересней на свете стены и стула? — Зачем выходить оттуда, куда вернешься вечером таким же, каким ты был, тем более — изувеченным?* — Расцепляет мои руки, выводит из ванной комнаты и, подойдя к шкафу, выдаёт мне лежащую сверху стопки футболку. — Всего второй день, не отлынивай. Подождав, пока я оденусь (хотя бы джинсы свои надеть позволили), все так же за ручку ведёт вниз, сажает на стул и, поцеловав в затылок, отходит к холодильнику. Он младше меня на полгода, однако ничто в этом мире ему не мешает меня воспитывать. Что это, проснувшийся материнский инстинкт? Нет, мне приятно, конечно, что он так заботится, но иногда надоедает быть таким тошнотворно правильным: не курить, посуду за собой убирать, два раза одну одежду не носить и так далее и тому подобное. Это он еще не в курсе, что на мне вчерашнее нижнее белье. Чувствую себя бунтарем-идиотом, пытаюсь подавить улыбку. Яр ставит передо мной стакан воды и возвращается к варке кофе. Ещё один пунктик, хорошо хоть зарядку по утрам не заставляет делать и холодные обливания не пропагандирует. Выпиваю залпом, почти наслаждаясь ощущением воды в пустом желудке, и спрашиваю, могу ли я чем-то помочь — нет, он со всем справится, как обычно. От нечего делать начинаю следить за отсчитывающей секунды лампочкой электронных часов, делая прогноз, сколько осталось до конца этой минуты. Трижды ошибаюсь, надоедает, начинаю выстукивать по столешнице ритм, одними губами напевая текст пришедшей в голову песни. — Что поешь? — Ставит передо мной тарелку. Сухой творог. Кажется, на глаза наворачиваются слезы. — «The light behind your eyes». My chemical romance. Я включал тебе недавно, не помнишь? — Раз уж я обязан давиться на завтрак творогом, то и от прослушивания нормальной музыки ему не отвертеться. Я все сказал. — Что у тебя сегодня? — Я помню что ли? Математика, кажется. У тебя? — Садится рядом, протягивает мне ложку, уныло ковыряю ей творог. — Экономика, история и ещё что-то, ужасный день. — Ненавижу экономику, ненавижу историю, ненавижу творог. Дурацкий-дурацкий день. Едим молча. Ну, как едим, через три ложки понимаю, что меня сейчас стошнит, говорю, что наелся, и иду забирать уже готовый кофе. О да, мечтал об этом с пяти утра. Выпиваю залпом, и просьба быть осторожнее опаздывает на пару секунд — ходить с обожженным языком для меня уже сродни традиции. Собираюсь помыть тарелку, но мне велят закинуть её в посудомоечную машину и идти собираться, «иначе мы опоздаем». — Да, мам. — Слышу, как ухмыляется в ответ, поднимаюсь обратно в спальню. Забираю из стопки на столе пару пустых тетрадей, закидываю в рюкзак и спускаюсь вниз, спотыкаясь на последней ступеньке. Ярослав застает меня сидящим на полу и потирающим вывихнутую лодыжку; пытаюсь встать, получается не особо. — Споткнулся? — Подаёт мне руку, поднимает, крепко прижимая к себе. — Ходить можешь? — Узнаю, если отпустишь. Придерживая за локоть, отходит на шаг; покрутив ступней и решив, что жить буду, делаю шаг вперёд. Нормально, не помру. Яр поднимается, чтобы забрать свои вещи, и мы выходим на улицу, где нас уже ждёт виляющий хвостом Грег. Пёс провожает нас до станции, постоянно мешая идти, держась за руки, трижды почти произношу вслух «Отвали, собака, он мой». Весь путь молча слушаем музыку. Когда доходим до моего корпуса, желаю Яру хорошего дня, получаю молчаливый поцелуй в щеку, и парень уходит; поднимаюсь к кабинету за пять минут до звонка. Первые две пары проходят скучно: листаю ленты соц.сетей, периодически делая заметки в тетради и отпуская глупые шуточки по поводу сказанного преподавателем, позже присоединяются остальные, так что настроение поднимается. Перед историей помогаю Марине — она без раздумий снова села со мной — решить какую-то задачку, которую ей задал репетитор, и она говорит, что ей нравится моя футболка с яичницей на нагрудном кармане. — Яр с утра выдал, у него таких штук пять с разным рисунком. Осознаю ошибку, лишь когда девушка начинает улюлюкать, как это мило. Садко одна из немногих, кто в курсе наших отношений, хотя бы потому что на истории бывает скучно и иногда мы предпочитали болтать на отвлеченные темы. Она обещала молчать, но, как показал опыт, «могила» из неё так себе. Пара начинается со знакомства с новым преподом, сразу же давшим нам самостоятельную работу; обещание не ставить оценок слегка расслабило. Вопросы оказались достаточно легкими, поэтому через час я уже был в пути домой, где я наконец смог нормально пожрать всякой гадости. Это Ярослав пусть диет всяких придерживается, а мой метаболизм и не с таким справлялся. Помню, когда летом две недели двадцать четыре на семь с любимым был, вечно питались какой-то безвкусной субстанцией. Я когда до фастфуда добрался, такой гастрономический оргазм получил, что ещё долго не мог поверить своему счастью. Около трех домой возвращается младшая сестра, знакомит со своим новым парнем (они вместе уже полгода, просто не было возможности пересечься), и они скрываются у неё в комнате; кричу, что родители вернутся в девять, но лучше не рисковать. Сварив себе чашечку кофе, иду к себе и остаток дня трачу на «Assassin's Creed Chronicles», но игра не производит никакого впечатления: лучше третьей части придумать уже не получится. Около восьми Лера зовёт ужинать, и мы втроём весьма весело проводим время, после чего провожаем, кажется, Витю, и слегка прибираемся в квартире перед приходом родителей. Протрепавшись с Яром по телефону полтора часа, отправляю последнего спать и, сходив в душ, тоже залезаю в кроватку. Засыпаю почти мгновенно. *** Этот день однозначно обещает быть удачным. Если подробнее, то, проснувшись в девять часов и осознав, что первой (второй, но для меня первой) парой физкультура, на которую можно не ходить, провозглашаю этот день самым прекрасным на неделе, пишу любимому, что люблю и скучаю, иду в душ, однако, подумав, набираю в ванну воды и плескаюсь в ней до половины двенадцатого, после чего завтракаю заботливо оставленными на столе сырниками и в приподнятом настроении отправляюсь на учёбу. Сегодня у меня лишь две пары — русский и литература, — на первой из которых я без зазрений совести играю с соседом в «Крестики-нолики» и проигрываю со счётом 14-33. В перерыв спрашиваю Яра, не горит ли он желанием пересечься, и, получив положительный ответ, на крыльях любви лечу к его корпусу. — Я скучал, — тяну любимому на ухо, повиснув на его шее; сжимает так, что ребра хрустят. — Людмила, здравствуй. — Буду. — Обнимаю заодно и лучшую подругу своего парня, добавив, что мне более чем симпатично надетое на ней платье. — Спасибо. Вместе идем в кофейню, обсуждая по дороге нового преподавателя по истории: оказывается, у ребят она же, и им она не понравилась. Странно, мне она пришлась по душе, а обычно наши вкусы похожи. — Как же я заебался, — на выдохе сообщает Яр, сваливая рюкзак и куртку на выбранное им кресло. — Третий учебный день, а я уже нихрена не выспался, выпью столько кофе, сколько вообще в меня влезет и ещё чашечку сверху. Уходит мыть руки; мы с Людой молча ждём, пока официант принесёт меню. Обслуживать нас вызывается весьма симпатичный студент, назвавший себя Артемом и порекомендовавший нам заказать у них стейк. Стейк в кофейне. Куда мир катится? Официант обещает подойти позже, и я утыкаюсь носом в меню, пуская слюни на блинчики. — Что это с ним? — Что? — Поднимаю на подругу взгляд, ожидая расшифровки её предыдущей реплики. — С Яром. Он какой-то не такой. Что-то случилось? Воспроизвожу в памяти облик своего суженого в попытке понять, о чем именно говорит девушка, однако, кроме лёгкой усталости, не замечаю ничего необычного. Ну устал человек, ну не выспался. С кем не бывает? Что сразу панику разводить? — Все с ним нормально. Поверь, я бы почувствовал. Соглашается. Возвращаюсь к созерцанию блинчиков, однако, заметив боковым зрением Ярослава, перелистываю страницу и с умным видом принимаюсь за изучение ассортимента чаев. — Уже выбрали что-то? — Садится рядом, заглядывая мне через плечо. — Я вот этот чай пробовал, мне чрезвычайно понравилось. — Родной, у тебя все хорошо? — Чуть разворачиваю голову в его сторону, придав собственному голосу встревоженно-нежные нотки. — Насколько мне известно, да. Давай выбирай быстрее, очередь. Я ж говорю: абсолютно нормальное поведение. Типичная Люда. Вечно из мухи слона делает. — Я недавно поел, выпью кофе. — Отдаю парню меню на случай, если он все же голоден. Увы, листает страницы в поисках излюбленного капучино, остаётся недоволен объёмом чашек, говорит, что в таком случае возьмёт две. — Это не очень хорошо для сердца, ты в курсе? Конечно, он в курсе, но, раз уж решил, все равно не передумает. В этом весь он, и за это я люблю его. Люблю, а потому сжимаю под столом его ладонь, и он охотно переплетает наши с ним пальцы. — Какие у вас ещё преподаватели поменялись? — Отвлекаю девушку от изучения салатов. — Не мучайся и возьми сэндвич. — Она на диете. Я знаю, что тебе нужно. — Забирает у подруги меню. — Все остальные остались прежними. Официант, увидев, что мы определились с выбором, подходит, чтобы принять заказ. Ярослав заказывает два капучино, два молочных коктейля и салат с козьим сыром. Кофе ему, оставшееся нам с Людмилой. И как мы могли забыть, кто в доме хозяин? Спрашиваю, почему не взял ничего себе, говорит, что просто не хочет. Вот теперь допускаю возможность того, что что-то все же не так, ведь обычно он не пропускает приёмы пищи. Пусть жутко невкусной, но режим есть режим, а для его нарушения нужны какие-то доводы. Несмотря на большое количество посетителей кофейни, заказ приносят буквально через пару минут, прерывая мой увлекательный пересказ собственного сна. Пробую свой коктейль, с прискорбием понимая, что сахара не пожалели, а потому выпить это мне не удастся, как бы я того не желал. Яр предлагает заказать ещё что-нибудь, отказываюсь — делится со мной капучино. Долго сомневаюсь, принимать ли предложение, ведь он явно сделал его из вежливости, и все-таки в итоге отказываюсь. Плевать, что пить столько кофе вредно, ведь главное — он будет собой доволен. — У тебя что-то сегодня есть? — Отрицательно качает головой. — А завтра к какой паре? — К первой. Хочешь ко мне? — Прекрасно же знает, что хочу и к нему, и его, и все равно задает такие тупые вопросы. — Поехали, только у меня пять пар сегодня, тебе придется полтора часа ждать. Что-то не припомню, чтоб говорил, что у меня их всего четыре (то есть три, пропуская первую, или две, если учесть, что вторую я тоже, обнаглев, прогулял). И все же с ним однозначно что-то не так, решаю, что выясню вечером в чуть более уединенной обстановке. Допив свой кофе, Яр расплачивается за весь заказ — Людмиле, которая, оказывается, решила последние пары прогулять (моя девочка) салат понравился — и провожает меня до моего здания. Напоминаю, что буду преданно его ждать и, если придется, радостно вилять хвостиком, но парень пропускает мимо ушей мою пародию на шутку и, пожелав мне удачи, уходит к своему корпусу. Это заставляет меня немного напрячься, но я — не я, если буду долго из-за чего-то париться. На литературе — сделаю вид, что я удивлен, — начали разбирать Достоевского, я даже попытался сделать конспект, но буквально через три строчки мне это дико наскучило, и я забил. Разрисовал страницу тетради какими-то зигзагами вперемешку с конусами и окружностями, а за сорок минут до звонка начал выписывать на полях, сколько ещё осталось. Нас отпустили сразу же, стоило мне написать цифру восемь. Немного пообщавшись с друзьями, отправляюсь к корпусу Яра. Если мне не изменяет память (я с утра посмотрел), у него сейчас математика. Добравшись до стенда с расписанием, понимаю, что она та ещё блядь, потому что у группы любимого последней парой написана литература, а математики у них сегодня и вовсе нет. Ввиду отсутствия каких-либо развлечений, вырываю из тетради листок и, найдя на почте задание, начинаю готовиться к завтрашним парам. Пока все легко, однако, уверен, уже через неделю я почувствую себя тупее, чем это вообще возможно — я ж себя знаю, я ж вообще-то гуманитарий. Когда звенит звонок, у меня остаётся три номера, но я прячу листок в тетрадь и выхожу на улицу. Погода сегодня прекрасная. Прислонившись спиной к стене, закрываю глаза и наслаждаюсь солнышком, вздрагиваю, когда кто-то кладет руку на моё плечо. Приходится сделать выбор в пользу другого солнышка, моего личного. — Не передумал ко мне ехать? — Выходим к дороге. — Если ты не хочешь, скажи. — Не замечаю выехавшую из-за угла машину, Яр дергает меня на себя, явно в голове поливая меня трехэтажным матом. — Спасибо. Так что? — Поехали. — Отпускает, делает шаг вперёд, предварительно осмотревшись. Сегодня он немногословен. Грег ожидаемо встречает нас громким лаем, и Ярослав отмахивается от его привычных облизываний. Проходим в дом, спрашиваю парня, не голоден ли он. Нет, не голоден, но чаю бы выпил. Направляюсь на кухню, чтобы его заварить, но меня просят сесть, потому что он "и сам с этим делом справится". — Яр? — Подхожу, обнимаю, мешая наливать воду в чайник. — Эй, котёнок, расскажи, что случилось. — Я просто устал, убери на секунду руки. — Давай ты что-нибудь съешь? Тебе что-нибудь приготовить? — Отпускаю его, но тут же прижимаюсь обратно, сцепив руки на его животе. — Сколько раз я сегодня должен повторить, что не го-ло-ден? Говорю, что люблю его. Не знаю, зачем. Просто говорю невпопад и прижимаюсь сильнее, закрываю глаза и повторяю ещё раз, только теперь с паузами между словами. Слышу, что он улыбается. Знаю, что его настроение колеблется между «отъебитесь от меня все» и «мне просто немного хреново», а потому всеми силами пытаюсь выяснить, как же мне это изменить. Он гладит меня по тыльной стороне правой ладони (я ведь правша, я всегда прикрываю левую руку) и откидывает мне на плечо голову, касаюсь его щеки носом. — Столько же, сколько ты вынудишь меня спрашивать. — Что? — Повторять, что не голоден, тебе придется до тех пор, пока ты не поешь, — расшифровываю. Вода в чайнике начинает кипеть в тот самый момент, когда он разворачивается ко мне лицом, а я, не удержавшись, его целую. Легко так, ненавязчиво, на доли секунды, чтобы впоследствии провести носом по его скуле, ещё раз поцеловать у уха и опустить на его плечо подбородок. Вновь закрываю глаза. — И что же ты мне приготовишь? — Ухмыляюсь, поднимаясь руками к его ребрам, слегка надавливаю, щекочу, и он корчится в моих объятиях. Смеюсь, прижимая его сильнее. — Леша-а-а... — почти хнычет, пытаясь вырваться. Все-таки отпускаю. Он улыбнулся, а значит, что я молодец и со своей самопровозглашенной задачей справился. Отпихиваю любимого от стола и направляюсь на ревизию холодильника. Нормально готовить я в общем-то не умею, и все же до семнадцати лет как-то дожил — прорвемся. Нахожу в ящике лоток размороженной курицы. — Все, я придумал, чем тебя накормлю. Помогать будешь или на завтра задали много? Говорит, что будет делать все тут, но за тетрадями не поднимается, приняв от меня сданный пост приставателя: попросту лезет ко мне целоваться. Отпихиваю, грозным тоном обещая пожаловаться его родителям, вовремя вспоминая, что не сообщил ничего своим. «Я у Яра», мама, отправить. «Доставлено». Все же уходит, позволяя мне достать из холодильника курицу, репчатый лук и сметану. Будем надеяться, что я помню, как это готовится. Достаю доску, нож, помыв и почистив лук, принимаюсь его резать — первые слезы не заставляют себя долго ждать. — А тебе делать не надо? — Заходит на кухню с тетрадью и ноутбуком в руках. — Пока тебя ждал, почти сделал. — Яр замечает слезы, находит в ящике коробок спичек, протягивает мне одну. — Спасибо. Достань сковороду, пожалуйста. Кладу спичку в рот, в то время мой парень включает плиту, ставит на неё сковородку, наливает для разогрева масло. Что бы я без него делал. Спрашивает, нужна ли ещё какая-то помощь, и получив в ответ отрицательное мотание головой, коротко целует меня в щеку и садится за стол, чтобы делать уроки. Готовлю с самой глупой улыбкой из всех возможных. Накрыв сковородку крышкой, слегка убавляю огонь и подхожу к Ярославу и сижу у него на коленях, пока жарится мясо. По правде сказать, если бы не его рука на моих ребрах — я честно ждал, что он начнёт мстить, — я бы уснул в его тёплых объятиях. Напоминает, что я забыл приготовить гарнир; предлагаю суженому погрызть огурчик. Начинает ласково грызть меня за предплечье, смеюсь, ощущая искреннюю радость. — Не пригорит? — Вот встань и проверь. — Меня разморило слишком сильно, чтобы сейчас куда-то идти. — Я не понял, кто из нас тут хозяйка? — Чисто технически мы у тебя дома. Делай выводы. Все же встаю и, напевая первую пришедшую в голову песенку, подхожу к плите, чтобы выключить огонь и передвинуть сковородку. — Как называется? — Подходит тоже, однако не касаясь, дышит мне в затылок. Вот на кой черт тогда спорили, если он все равно поднялся? — Что именно? — «I wanna shelter you, but with the beast inside there's nowhere you can hide»?** — Там «мы», а не «ты», и я даю тебе минуту, чтобы вспомнить название, или я перестаю с тобой разговаривать. Просит напомнить текст дальше — висну у него на шее, допевая песню до конца ему на ухо. Говорит, что вспомнил, и я улыбаюсь, ведь я в нем даже не сомневался: в конце концов мы вместе почти целый год, а топ-50 моих любимых песен регулярно слушать он просто вынужден. Отодвинув меня от плиты, достаёт с полки пару тарелок. Если бы он регулярно не убеждал меня в обратном, я поверил бы, что еду Ярослав любит намного больше меня. Как же ему повезло, что я умею её готовить. Перед сном несколько раз предпринимаю попытку к нему приставать, но парень явно предпочитает, чтобы я умер от воздержания. Обиженный и неудовлетворенный обещаю уйти спать на диван, однако Яр напоминает, что его родители уже приехали. — Я не буду им мешать. — Забираю подушку и покрывало, но не успеваю дойти с этим всем до двери, как, схватив меня за руку, любимый валит меня на кровать и, улегшись сверху, желает спокойной ночи. — Я не могу дышать. — В таком случае ты задохнешься в моих объятиях. — Ярослав, просто умри. — И я тебя, Леш. Спи спокойно.