Crucible

Мудрость, осторожность, спокойствие. Карта описывает «тайм-аут» — сознательный выход из ситуации, обдумывание и анализ своего положения. Поиск решений. Карта предсказывает успешное решение всех вопросов для тех, кто действует обдуманно и тактично.

Безумие смыкалось надо мной словно черные крылья гигантской птицы, опутывая своей паутиной, затягивая в вечный холод и мрак. Ко мне и в прошлой жизни никогда не приходили ночные кошмары — должно быть, потому что я никогда не боялся иллюзорных видений, слишком хорошо чувствуя грань между кажущимся и реальным. Это было моей сильной стороной, но и слабой тоже. Чтобы запугать меня, морально уничтожить, требовалось нечто большее, чем обычная иллюзия: лишить меня возможности соображать, осмысливать и оценивать происходящее. Утрата рассудка беспокоила меня больше, чем разрушение телесной оболочки. Нет, разумеется, мне нравилось мое тело, я даже любил его, но не ради его самого. Моя внешность позволяла мне влиять на людей, нравиться им, очаровывать, вводить в заблуждение, но главным орудием манипуляции всегда оставался мой ум. Это было то, чего я больше всего на свете боялся лишиться, и потому на уроках Защиты у меня были большие сложности с боггартом — мой страх невозможно было визуализировать. Упрятав меня в Азкабан, отец тем самым отрезал меня от внешнего мира, ограничив мой мир темной камерой, населенной дементорами и прочими порождениями черной магии, и лишив возможности выйти наружу. Аврор Грюм — мой крестный отец — взяв меня на месте преступления, отнял у меня волшебную палочку, полагая, что это сделает меня совершенно беззащитным перед лицом опасности. Оба они просчитались, мои обожаемые родственнички! У меня оставался разум, отнять который они были не силах, и пока я мог мыслить и анализировать, у меня оставалась надежда. Мой Лорд не пришел за мной, чтобы вытащить меня из царства вечной ночи и холода, но я уверен, даже ослабленный, разорванный на куски и загнанный в бесполезные стеклянные и металлические предметы, он за мной наблюдал, словно испытывая меня на прочность — справлюсь ли я, выдержу ли, останусь ли верен ему? Я выдерживал, хотя в первые недели моего заточения я не находил себе места от отчаяния, крича и бросаясь на стены. Потом успокоился, когда увидел, что дементорам только это и нужно — мои слезы, мой крик, моя боль. Они питаются эмоциями, отнимая все хорошее и приятное и приумножая злобу, ненависть, отчаяние. И когда я — вначале ценой огромных усилий — успокаивался, стараясь отключать по мере возможностей свои эмоции и создавать состояние не только бездействия, но и безмыслия, они словно забывали обо мне. И отступали. Вскоре я понял это и научился силой воли добиваться этого состояния, развивая в себе равнодушие и безразличие. Я рисковал — без ежедневных упражнений мой разум мог начать слабеть, но я поставил себе целью во что бы то ни стало выйти на свободу, и это заслоняло даже опасения, что я могу отупеть. Опасения, впоследствии оказавшиеся ложными... Я старательно тренировался, каждый день входя в медитативное состояние на несколько часов, и вскоре поставил себе целью в таком состоянии передвигаться и производить какие-то простейшие действия. И результат превзошел все мои ожидания. Мой отец не раз высказывался в Министерстве о том, что охрана Азкабана недостаточно надежна и со стороны Министра весьма неосмотрительно рассчитывать на одних только лишенных воли и разума дементоров. Да и ежедневные обходы аврорами камер... что они дают, когда узник может сбежать до или после обхода? Разумеется, о дежурстве в Азкабане волшебников Департамента правопорядка речи не шло - отец, его заместитель Амелия Боунс и глава Аврората Скримджер отказывались подвергать своих сотрудников риску утраты рассудка. Отцу удалось протащить в Министерство закон о дополнительных защитных чарах в Азкабане, им лично изобретенных и установленных... И чары эти обновлялись регулярно, пока отец оставался главой департамента. Пока оставался... Я вышел из Азкабана ослабевшим, словно выжженным и безразличным к внешним раздражителям, но не растерявшим магию, не разучившимся думать и даже способным к аппарации. Прежде мне никогда не доводилось аппарировать без волшебной палочки, но я знал, что для волшебника сильного и опытного (а у меня были все основания считать себя таковым) это вполне осуществимо, хотя и не без некоторого риска. И, не имея альтернативы, я решил рискнуть. Когда я аппарировал в первый раз, со мной случилось небольшое расщепление, оставившее на моем теле несколько кровавых ран, которые излечил мой верный друг Квиринус. Я знал, в какое место я должен перемещаться, и, хотя я изрядно опасался, что Квири мог уехать в другое место, а то и вовсе покинуть Лондон, больше деваться мне было некуда... — Барти... Мерлинова борода, Барти, это ты! Пресса писала, что ты умер в Азкабане! — Квиринус суетливо бегал кругами возле меня, время от времени от избытка чувств заключая меня в объятия. Наверное, он тоже был слегка не в состоянии оценить ситуацию и понять план своих − да и моих тоже − дальнейших действий. — Я сам себя почти похоронил, — проговорил я, стискивая зубы от боли и пытаясь закрыть ладонью рану, вызванную расщеплением. — Ну что ты на меня уставился? Не видишь, сколько кровищи на пол натекло? Крови действительно была целая лужа, и, ослабев от кровопотери, я схватился рукой за столешницу, чтобы не упасть в обморок. Квиринус варил лечебные зелья, ухаживал за мной, а помогая мне переодеться в чистое, изредка прикасался ко мне чуть нежнее, чем следовало. Он любил меня, а я собирался использовать его для воплощения своей Темной Мечты, возрождения Повелителя и установления темного порядка... Он любил меня с самого нашего поступления в Хогвартс, с той самой минуты, когда мы оказались рядом за столом Рейвенкло. А я... Любил ли я кого бы то ни было? Тот самый новый я, снова обретший себя, свой разум и волю, переменившийся и освобожденный от всего лишнего, ненужного, напускного, всего, что мешало мне жить? Позволял ли я кому-то кроме моего Хозяина пробраться в мое сердце? Не знаю. Когда-то в прошлой жизни я был влюблен в Аврору, а что бы я почувствовал к ней, повстречав ее не до, а после? Значила бы она для меня хоть что-нибудь? Или же я поступил бы с нею так же, как и с Квири, принеся ее в жертву своему Лорду? Впрочем, не думаю, что Лорд согласился бы провести какое-то время в женском теле... Успокаивающее зелье действовало быстро, почти мгновенно, и последним, что я ощутил, отходя ко сну, было теплое дыхание Квири, согревающее лицо, его губы, прижавшиеся к моей щеке. Он не знал, какая роль отведена ему в этой игре. А если бы даже и знал? Согласился бы он отдать свою жизнь за то, что дорого мне? — А я ведь хранил твои валентинки, пока не попал в Азкабан... — Я смеялся. Этим утром, впервые за долгие годы — но, откровенно говоря, я и не знал, сколько прошло дней, месяцев, лет со дня моего ареста — я смеялся. — Может, они и сейчас целы... Если отец их не уничтожил как память о сыне — Пожирателе Смерти! — Или не уничтожила его новая жена, — прибавил Квиринус. — Что? — Я задыхался от нового приступа злости. — Его... новая... жена? Мама умерла? — Почти сразу после того, как тебя арестовали. А через год он женился на некой девице из Хогсмида. Кажется, ее фамилия Логан. — Логан? — переспросил я. — Розмерта Логан? Говоря по правде, я испытал облегчение, что не Аврора стала новой хозяйкой фамильного особняка. Бывшего моего. Значило ли это, что я все еще любил ее, что она продолжала иметь для меня ценность? Я не хотел бы видеть ее рядом с моим отцом — кого угодно, только не ее. А эта девица из хогсмидского паба... Помнится, в тот день мы с Авророй гадали на рунах на меня и первую встречную, и первой встречной оказалась она. Уже тогда отчаянно любившая моего отца. — Об этом писали в "Ежедневном пророке", и даже в Министерстве не все поверили. Слыханное ли дело - чистокровный маг, чиновник Министерства женился на какой-то официантке? Говорили, что либо вранье, либо у мистера Крауча башню снесло... из-за того, что ты тогда натворил!.. - Квиринус неловко хихикнул и продолжал: - У них уже и дочь родилась... В девяносто четвертом ей как раз исполнится одиннадцать лет. Как ты думаешь, Барти, какой факультет она выберет? — Наверное, наш. Все волшебники, носившие фамилию Крауч, попадали на Рейвенкло. С чего бы этой девице вдруг стать исключением? Я не знал, какие чувства я испытаю, встретившись со своей сестрой по отцу, но отчего-то был уверен, что эта встреча произойдет. И именно в девяносто четвертом.