Дождь

      Дождь. Дождь – наш помощник, он скрывает нас от их глаз, но мы видим их прекрасно, видим всех. Плевать, что мы лежим в грязи, плевать, что в сапоги затекла вода, плевать, что форма промокла, оно того стоит, мы их видим. Всякий раз, как кто-то из них попадает в наше поле зрения, он мертв. Как этот парень. Ствол винтовки дымился, а рядом лежала гильза, но ответного огня не было, можно спокойно передернуть затвор. И вот новый патрон в винтовке, нужно быть терпеливым и ждать, ждать, когда ещё один любопытный высунется своей башкой из окопа. Просто ждать, ведь дождь – наш помощник.       И пусть нас двое, у нас всего одна винтовка, а нам больше и не надо, наша задача – напугать, внести страх в их сердца заставить бояться нас так же, как они боятся этого дождя, а то и больше. Ведь мы дьяволы "ничейной" земли, мы – снайперы. Это наша работа.       – Тео, справа, четыреста метров, фуражка, – произнес напарник тихим и спокойным голосом.       Кричать в таких случаях нельзя. Нужно быть тихим и спокойным. Спокойно перевёл винтовку, замедлил дыхание, поймал фуражку в прицел, взял чутка выше, нажал на курок, передёрнул затвор, после чего выдохнул – и всё тихо и спокойно.       – Муляж, – сказал напарник, – молчание десять минут.       Спрятал винтовку вглубь муляжа, накрыл прицел специальной тряпочкой.       – Будешь? – Напарник протянул папиросу. – Последняя.       Взял папиросу, вместе с напарником попытался спрятаться как можно глубже в муляж. Что видели англичане, когда пытались посмотреть в нашу сторону? Да камень, они видели один большой камень, а по сути, здоровое полое папье-маше из цемента и металла. Что ж, тут мы должны сказать спасибо французам, это они нас научили, спасибо.       – Вчера Генриха чуть не избили, если бы не артиллеристы, бог знает, что бы произошло. – Напарник закурил.       – Какова причина? – Спокойно закурил, посмотрел наружу: там были лишь грязь и вода, грязь и вода. – Сказал кому-то пару ласковых?       – Нет, как я понял, один из штурмовиков потерял своего друга от выстрела снайпера, он напился, услышал, как Генрих хвастался тем, что за день сделал несколько насечек на прикладе винтовки, за что и получил в лицо.       – Генрих как всегда, порой мне охота, чтобы он сам пулю схлопотал. Такое чувство, что для него всё это – игра, он не отдает себе отчета в своих действиях. Мне кажется, что у него с головой не все в порядке.       – Ты прав, выполнять эту работу с улыбкой, правда, очень тяжело. – Напарник замолчал, взгляд его устремился в пустоту. – Gott mit uns.       – Gott mit uns. – Повторил с улыбкой на устах.       – Gott mit uns. – Напарник начал смеяться, как-то судорожно, как-то отрывисто. Такое чувство, что он пытался скрыть слезы. Но вот смех улегся, напарник вновь принял серьезное выражение лица. – Gott mit uns.       После этих слов взор напарника устремился вдаль, в сторону французских позиций. Казалось, что сейчас он был где-то далеко отсюда, далеко настолько, что забыл обо всем. О дожде, грязи, укрытии, винтовке, своем друге и сослуживце. Он забыл обо всем, даже о том, что ему приходилось убивать. Нет, он не был убийцей, но всё же убивать приходилось. Парадокс, да?       Но вот его наваждение прошло, он встряхнул головой, взял в руки бинокль и занял позицию для наблюдения.       – Прямо, шестьсот метров, каска. – После этих слов я схватил винтовку и припал к прицелу, прицелился, успокоил дыхание и... спустил спусковой крючок. – Есть попадание.       Мы вернулись к своей работе, после нашей небольшой истерики? Да, наверное это так можно назвать. А дождь всё шел и шел, шел и шел, шел и шел.