Сожаление

Поздно вечером Тайвин зашел к Эйерису с докладом о прибытии тирошийского посла; в ту пору королевская гвардия уже не пропускала его без стука или объявления, и лишь после пяти минут пребывания Селми в покоях короля, Тайвину было позволено зайти. Он застал Эйериса в спальне, сидящим перед большим зеркалом. Тот не счел необходимым хотя бы обернуться, делая вид, что не замечает его и полностью поглощен расчесыванием волос. Те путались от этого еще сильнее — видимо, сказалась старая травма руки, полученная на войне Девятигрошевых королей. Тайвин облокотился о стену, невеселая усмешка появилась на губах сама собой. — Лучше бы помог, — Эйерис раздосадованно бросил гребень на стол и нахмурился. Его глаза гневно сверкнули, это был нехороший знак приближающейся ярости, а на скулах вспыхнул предупреждающий румянец. — Не лучше ли позвать слуг? — спросил Тайвин, стараясь не придать голосу снисходительную интонацию, так выводившую короля из себя, и не двинулся с места. Эйерис посмотрел на него через зеркало, словно на маленького глупого ребенка, и хмыкнул. — Я велел им убираться куда подальше, — сказал он спустя несколько мгновений молчания. Пальцы его правой руки тряслись, и это подтверждало догадку Тайвина о последствиях старой раны. — Терпеть не могу нерасторопных дураков. Тайвин ничего не ответил на это, к привычной усталости примешалась грусть, появилось чувство дежавю. — Долго мне еще ждать? — словно из тумана донесся до него недовольный голос Эйериса, король развернулся и смотрел на него пристально и нетерпеливо. Когда Тайвин чуть вскинул брови, словно не понимая его слов, Эйерис дернул рукой и указал на волосы. — Расчеши. — Это приказ? — уточнил Тайвин с вежливым удивлением в голосе. Король улыбнулся непривычно легко и даже ласково, но это не скрыло привычной насмешки, затаившийся в глазах и уголках губ. — А разве руке приказывают? Она просто делает то, что нужно, — эти слова должны были его задеть и напомнить о том, что отношения с Эйерисом перестали быть прежними, и в них появились недоверие и злость друг на друга. Но Тайвин не стал думать об этом и о том, что данный приказ можно расценивать как оскорбление. Он приблизился, подобрал со стола гребень и под внимательный и полнившийся весельем и интересом взгляд Эйериса собрал его спадающие ниже плеч волосы в руку. — Мне одному это напоминает пятьдесят девятый? — спросил король с ухмылкой, знакомой еще с тех пор, как Эйерис служил у него оруженосцем. Тайвин покачал головой. Держать волосы в руках оказалось приятно, он и забыл, насколько Эйерис печется об их красоте. Они были все такими же мягкими и шелковистыми, как и прежде. — Помнится, тогда ты тоже расчесывал меня. Правда не так аккуратно, верно? Смех Эйериса показался странным. Тайвин промолчал, не говоря, что тоже думал об этом случае. Но сказать, наверное, стоило — Эйерис ждал этого. Он вспомнил, как ненавидел его в ту пору — сильнее, чем сейчас. Как проклинал Богов и короля за оказанную «честь» — принца в оруженосцы. И самого Эйериса — невыносимого самодовольного мальчишку — за все его выходки и существование в целом. И как впервые подумал, что он может быть терпимым. Тогда Эйерис повредил руку в сражении, и Тайвин застал его за попыткой расчесать волосы. Ему даже стало его жаль, и раздражение ушло на второй план. Тайвин сам забрал гребень, Эйерису не понадобилось даже просьб. После он улыбнулся, и, наверное, эту улыбку Тайвин никогда бы не смог забыть. Она преследовала его потом и мучила по ночам. Он промолчал. Зато заговорил Эйерис, и, видят Боги, лучше бы он молчал. — Я решил назначить мастером над оружием Уиллема Дарри, а не твоего брата. Как его там? — холодно и даже грозно сказал он. И напоминающая о прошлом уютная атмосфера, что не позволила Тайвину уйти сразу, как только ему приказали взять гребень, и навевающая воспоминания, разрушилась. Голос Эйериса сделался взвинченным. — И никаких возражений я не потерплю. Я тут король, а ты всего лишь мой десница, не забывай об этом. Тайвин выпустил пряди из рук. Король неприятно усмехнулся, явно наслаждаясь разыгранным представлением. — А теперь продолжай, чтобы окончательно осознать свое место, — он сжал все еще трясущиеся пальцы в кулак. Тайвин поклонился.  — Я немедленно найму вам расторопного слугу, Ваша Милость. Из его покоев Тайвин вышел раздосадованный со злостью, возвращающейся ненавистью и непонятным сожалением. Быть может, не стоило молчать.