Знаешь что, мой дорогой? Я даже здороваться с тобой не стану!
Умолчать о такой важной детали как младший брат! Я негодую! Мне даже хотелось написать тебе что-нибудь типа: «Ха-ха! Удивил. У меня их целых шесть!» Но, как ты написал в своем письме, я не буду уподобляться тебе и врать. (Ты, конечно же, будешь возражать, говоря, что просто немного утаил.) Я, к великому своему сожалению, единственный ребенок в семье. В нашем мире ведь это не редкость, да? Меняя гнев на милость, скажу — немедленно мирись с братом! Что бы у вас ни произошло, я уверена — это не стоит затянувшейся ссоры! Обещай мне, что поговоришь с ним! (Иначе я перестану тебе писать! Да-да! Я это сделаю, имей в виду.) Мне почему-то кажется, что ты очень сильно любишь своего брата и обида на него вогнала тебя в состояние одиночества и отчаяния. Ни к чему все эти ссоры. По себе знаю. Мирись немедленно с братом! Кстати, пару дней назад я уснула на Истории Магии и мне приснился ты! Представляешь? Я, естественно, не видела твоего лица, только неясный образ, но это совершенно точно был ты. Я почувствовала это. Ты сказал мне, чтобы я не переставала светить тебе, что я — твоя путеводная звезда. (Я, кстати, не против ею быть. Считай, что я — Полярная звезда. Центр северного неба.) Во сне мне показалось, что ты высокий и светловолосый (даже ближе к рыжему) с очень тонкими пальцами. Скажи мне, насколько правдив был мой сон. Я буду с нетерпением ждать ответа. (И отчета о разговоре с братом.) На этом буду заканчивать.Искренне твоя, Бетельгейзе.
P.S. Насчет псевдонима. Как тебе «близнец»? Или лучше что-нибудь звездное? Тогда «Ригель», будем соседями? Яркая гостиная Гриффиндорского факультета обычно в это позднее время была пуста. Но сегодня известие о назначении всеми «любимого» преподавателя на должность Генерального инспектора Хогвартса буквально лишила всех учащихся Львиного факультета сна. Все тихо, кто и погромче, обсуждали перспективы этого события. Единственным человеком, не принимавшим никакого участия в этих разговорах, был Фред Уизли. Он, вальяжно развалившись в кресле у камина и грея свои ступни, ждал, когда все разойдутся по своим спальням, чтобы написать ответ Бетельгейзе, и невольно прислушивался к Гермионе, вместе с Золотым Трио сидевшей рядом с ним. Девушка, очень неожиданно для Фреда, громко возмущалась и открыто критиковала всеми «любимого» преподавателя. Это никак не вязалось с представлением парня о девушке, которое сложилось о ней за годы учебы. Фред полагал, что Гермиона Грейнджер, приличная ученица и золотая девочка, не способна открыто высказываться в подобном ключе о преподавателях. На деле же всё обстояло иначе, и Фред невольно восхитился этой хрупкой девушкой, поняв, к чему ведут её речи. — Грейнджер, — прервал он её тираду, лениво повернув голову в сторону девушки. — Какая у тебя любимая звезда? — Что? — от его вопроса Гермиона вздрогнула, словно испугалась, а Гарри и Рон непонимающе уставились на Фреда. — Солнце, наверное… — Почему? — Потому что сложно не любить звезду, от которой полностью зависит твоя жизнь! — слегка заносчиво ответила девушка, абсолютно не понимая, к чему этот вопрос. — А почему ты спрашиваешь? — Просто, — Фред не знал, почему он задал именно этот вопрос. Ему нужно было привлечь внимание девушки к себе, и подсознание услужливо помогло ему. Бетельгейзе, определенно, слишком сильно на него влияла своим незримым присутствием. — Ну, ладно, — пожала плечами девушка, решив, что Фреду просто скучно. — Слушай, Грейнджер, — девушка снова вздрогнула. — Я, кажется, понял, к чему ты клонишь. Идея, конечно, отличная, но тебе не кажется, что общая гостиная — не самое лучшее место для её обсуждения? Твои друзья, а в особенности мой младший братишка, не слишком-то догадливы… — А почему ты здесь, а не с Джорджем? — сердито буркнул Рон, которого замечание Фреда задело. Он уже давно понял, к чему клонила Гермиона, но не понимал реакцию Гарри, поэтому предпочитал пока молчать. — Ты правда считаешь, что идея хорошая? — искренне удивилась Гермиона, игнорируя возмущенный взгляд Рона; она очень боялась, что её идею с самостоятельным обучением воспримут в штыки. — Да, только сыровата ещё, — протянул Фред, потягиваясь и, как и староста, полностью игнорируя брата, который очень удачно ввернул шпильку в самое больное место. Джордж был с Анджелиной. И пусть никаких сильных чувств к девушке у Фреда не было, горький осадок своим желчным послевкусием не давал парню спокойно принять тот факт, что его брат теперь делит свое внимание между ним и Джонсон. В глубине души Фред был рад счастью брата и гордился тем, что уступил ему год назад, но братская ревность не давала выхода радости на поверхность. Окинув общую гостиную скучающим взглядом, Фред решил для себя, что не будет дожидаться, когда все разойдутся спать. Для начала он поговорит с братом, а потом уже будет писать ответ. Он словно ждал этого «пинка», чтобы первым начать разговор — давно созревший, но так и не заведенный между братьями.Здравствуй, моя дорогая Бет.
Можно ведь тебя так называть? Пожалуйста! (Слишком много букв, я постоянно боюсь сделать ошибку.) Я поговорил с братом. Сразу, ну, почти сразу, после того как прочел твое письмо. В тот день у нас в гостиной было слишком шумно — весть об Амбридж возымела эффект вспыхнувшей сверхновой: сначала был только шепоток, но потом, словно волна, по комнате пронеслись громкие возмущения, даже отличники в тот вечер не остались в стороне. (Да-да, недавно я прочел занимательную книжонку о сверхновых звездах. Как думаешь, когда магловский прогресс дойдет до этой информации?). Все сидели, возмущались, и никто не собирался спать. Я смотрел на всё это и размышлял над твоими словами, и ещё кое о чем, но это к делу не относится. И, знаешь, я всё это время ждал твоего «волшебного пинка». Я отвратительный брат. Я нашел своего брата и сразу в лоб ему: «Нам надо поговорить». Видела бы ты в этот момент его лицо! В его глазах я сразу увидел — он ждал этого момента. Мы поднялись в комнату и очень долго говорили. И много о чем. Оказывается, брат видел мое состояние и очень переживал, но боялся заговорить первым об этом, считая, что я не приму его поддержки. Придурок. Он всерьез полагал, что я пошлю его, и чувствовал вину за то, что увел у меня девушку. Как ни прискорбно это признавать — наш конфликт произошел из-за девушки. Банальность, я знаю. Она нам обоим нравилась. Вот только у меня дальше симпатии дело не зашло, а брат — влюбился. По-настоящему. И теперь он очень счастлив. И, знаешь, размышляя теперь об этой ситуации, я понял, что виной всему — моя братская ревность. Не готов я был делить его внимание еще с кем-то. Даром, что старший. Мы с ним много об этом говорили и решили оставить всё это позади. Между нами больше нет стены. Мы снова едины, и теперь я дышу полной грудью. Ты была права — мне очень дорог мой брат. И облегчение, которое было в его взгляде, во всем его виде, заставило меня устыдиться. Я вел себя как законченный эгоист, отказываясь верить, что тем, кто рядом, тоже может быть больно. Я торжественно клянусь, что буду бороться со своим эгоизмом. Буду внимательнее смотреть людям в глаза. Что насчет твоего сна — ты угадала. В описанном тобой образе легко угадываюсь я. Просто магия какая-то! (Ты, случайно, не волшебница?) Что-то мне подсказывает, что ты скоро угадаешь, кто я. И это нечестно (мы ведь договаривались: ни имен, ни факультетов). Чтобы хоть как-то уравнять шансы, требую намек. (Шучу. Не требую. Хотя очень ему обрадуюсь.)Искренне твой, Ригель.