ID работы: 6461390

it goes, it's golden

Слэш
Перевод
NC-17
В процессе
71
переводчик
Автор оригинала: Оригинал:
Пэйринг и персонажи:
Размер:
планируется Макси, написано 173 страницы, 11 частей
Описание:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика
Поделиться:
Награды от читателей:
71 Нравится 29 Отзывы 21 В сборник Скачать

Глава 11: Long Way Down

Настройки текста

«Нет смысла возвращаться, и для этого уже слишком поздно. Я пытаюсь тебя простить, но у меня не получается, поскольку я не знаю, как это сделать. Мы так высоко поднялись, что теперь я падаю… и путь вниз очень далёк».

      — Ты… помнишь, что вчера произошло? — спрашивает Гарри в темноту слабым ото сна голосом, в котором чувствуется привкус вчерашнего алкоголя. Ему сложно ориентироваться в пространстве: взгляд не желает фокусироваться, а к горлу подходит похмелье. Он понятия не имеет, сколько сейчас времени, и не секунду даже забывает, где они находятся.       Луи шевелится позади, проснувшись пять минут назад, судя по тому, как он прижимается к парню и утыкается носом ему в шею. Он всегда делает так по утрам, когда чувствует себя очень усталым.       — Мгм, — бормочет он в ответ, — не очень… но я точно ушёл домой с самым сексуальным парнем в клубе.       Слова звучат приглушенно, и в них сложно расслышать флирт, пока парень не начинает хихикать ему в плечо. Какой нахал.       — Да ну тебя, — отвечает Гарри, даже не пытаясь злиться, лишь глупо улыбаясь в подушку.       — А ещё ты спел Your Body Is a Wonderland.       — Не правда, — с ужасом произносит Гарри, на что Луи фыркает.       — Боюсь, что правда, дорогой.       — Чёрт, — стонет парень, пытаясь хоть что-нибудь вспомнить. Каким-то образом у него получается, и перед глазами проносятся картинки шотов, Тейлор Свифт и поцелуев. Кучи поцелуев. — Надеюсь, никто это не заснял. — В ответ лишь тишина. — Лу… — тянет Гарри, толкая парня в бок и вызывая у того гортанный стон.       — Я никому не покажу! — смеётся Луи хриплым голосом, который источает явную сексуальность. — Пусть останется подарком на память.       — Придурок, — сердито бормочет Гарри, вытягивая шею, чтобы найти на лице шатена хоть пару нот вины, и снова отворачиваясь. — Жди моей мести.       — Ох, правда? — насмешливо парирует старший.       — Ага, — мягко отвечает Гарри, закрывая глаза и под одеялом переплетая их пальцы.       — Уже коленки затряслись от страха.       — Так и должно быть… — произносит он с надутыми губами, слегка откидываясь назад так, чтобы их тела полностью соприкасались и даже сливались друг с другом в поиске тепла. — Эй, Лу?       — Да, дорогой? — голос жаркий, как потрескивающий огонь в холодную ночь, успокаивающий и серьёзный.       — Сколько времени?       — Без понятия. У меня телефон сел.       Гарри чуть настораживается и протягивает руку вперед по кровати настолько далеко, насколько может, ведь тело всё ещё не проснулось и едва двигается. Он наконец находит телефон и спустя пару нервных нажатий по дисплею и кнопки питания понимает, что его iPhone тоже, видимо, сел.       — Почему в этом номере нет настенных часов? — слабо жалуется он, беззаботно кидая телефон на матрас. — В каждом номере должны быть настенные часы.       — Да? — по тому, как мягко Луи это произносит, Гарри понимает, что, будучи в сонном оцепенении, Луи потакает ему и позволяет ворчать о таких неважных вещах только потому, что любит его.       — Да! Я напишу жалобу…       Луи смеётся, ведь понимает, насколько глупо звучит эта угроза: Гарри самый неконфликтный человек и, возможно, вообще никогда ни на что не жаловался. Луи вспоминает пару моментов, когда за такие неудобства Гарри даже благодарил персонал. Ему всегда было наплевать на часы в номере, мягкие подушки и присутствие WiFi.       — Конечно, милый, — поддерживает его Луи и тихо стонет. — А у меня вот ужасно болит голова.       — О, нет, — сочувственно произносит Гарри и, повернувшись к Луи, лежащему на кровати в позе звезды, как коала, прижимается к нему сбоку. — Так тебе станет лучше? — спрашивает он, атакуя щёки парня мокрыми настойчивыми поцелуями, заставляя Луи улыбаться.       Тот целует его в ответ и говорит:       — Намного.       Они не отстраняются, Гарри снова ложится на кровать слишком близко к лицу Луи, отчего их спокойные дыхания смешиваются. Нет больше причины для бодрствования, особенно когда веки с каждой секундой тяжелеют, а голова Луи требует покоя.       Когда Гарри просыпается второй раз за утро — или, если быть точным, за день — его беспокоит звонок телефона. И когда он не обращает на него никакого внимания, раздаётся настойчивый и знакомый голос Луи.       — Гарри. Чёрт. Гарри, — шепчет он, пока Гарри пытается понять, откуда раздаётся звук, если оба их телефона выключены. Звонок прекращается, но только не обеспокоенный голос Луи. — Милый, просыпайся.       — Что? — ворчит Гарри, прищуриваясь и замечая тревожное лицо шатена. Они должно быть проспали целый день. — Который час? — Ему приснился такой странный сон, который он обязательно расскажет Луи, как только тот перестанет его донимать.       — Не важно. Проверь свой телефон.       — Как… он же выключен, — морщинки на лбу Гарри лишь углубляются. Ему не нравится тон в голосе шатена и его взгляд. — В чём дело? — наконец, задаёт он правильный вопрос, сонно осматривая лицо парня, пытаясь понять, что его так могло потревожить.       — Хаз, просто, блять, проверь, — почти вскрикивает Луи, бросая взгляд на тумбочку, где лежит по вероятности заряженный телефон. Должно быть, Луи зарядил его, когда тот спал.       Правда в том, что они действительно проспали. Его взгляд сначала падает на время — 13:58 — затем на уведомления, которые показывают бесконечное число звонков и сообщений.       Часы показывают 13:59, когда мир вокруг Гарри начинает разрушаться.       Он не может прочитать всё — поскольку это займёт чертовски много времени — вместо этого он лишь пробегает по тексту глазами, ужасаясь, как только пазлы начинают собираться в картину. Он не знает, чем занимается в это время Луи: пристально смотрит на него, говорит ободряющие слова или держит за руку. Гарри чувствует лишь безумный стук своего сердца, выступающий венами на шее, и волну тонущего страха, который сопровождает его при каждом сообщении и вызывает кошмар наяву.       Он замечает несколько пропущенных звонков от менеджеров и от мамы, которая впоследствии написала сообщение: «позвони мне, как только сможешь, милый». Даже коллеги из прошлого и далекие друзья спрашивают его об прочитанном в газете, и у Гарри нет ответа ни на один их вопрос.       В самом верху уведомлений светится сообщение от Ника Гримшоу:

Стеклянный шкаф = тотальное разрушение. Надеюсь, Гарольд, это часть большого плана. Дай знать, всё ли у тебя хорошо.

      И от Кендалл:

ОМГ ЭЙЧ!!!!! офигеть. офигеть.

      За которым следует:

либо это гениально продуманный план, либо ты чертовски облажался. позвони мне.

      — Твой тоже? — наконец произносит Гарри, поднимая взгляд на Луи, который с отчаянием смотрит на него в ответ.       — Мой тоже, — говорит Луи, чьи глаза блестят в отражении лампы. — Это пиздец как плохо.       В животе скручивается страх, когда Гарри выпрямляется и выхватывает из рук Луи телефон. Он не знает, чего ожидал, поскольку видит такой же огромный список пропущенных звонков. Четыре от менеджеров, шесть от Джей и целый ассортимент контактов, которые звонят ему только в крайних случаях. Даже имя Зейна там присутствует.       — Есть фотографии, — тихо говорит Гарри, смотря теперь уже в свой телефон и натыкается на сообщение от подруги, которая упоминает какие-то фотографии.       — Две, — отвечает Луи, слишком хорошо зная Гарри; уязвимость в его голосе желает объяснений. — Из чертого снепчата.       Полное понимание происходящего настигает, когда Луи показывает статью от Дейли Мейл с прикрепленными фотографиями.       Они там не целуются. Уже хорошо. Если подумать о том, сколько раз за вчерашнюю ночь они могли попасться в компрометирующей сцене, у этих фотографий довольно низкий рейтинг. На первой фотке Гарри ухмыляется, жестикулируя рукой, а взгляд Луи устремлен на его розовые губы, что явно похоже на флирт. Вторая фотография более интимная: близко наклонившись к Луи, Гарри что-то шепчет ему на ушко. Кудрявый помнит этот момент — часы показывали ранее время, алкоголя в организме было мало. Он наклонился, будучи слишком упрямым и уверенным, и начал шептать своему мужчине разные приятности. Он помнит, как наслаждался этим, что является самым ужасным, ведь он всё испортил.       Качество фотографий плохое — зернистое и смазанное. Освещение в клубе тоже не помогает, а еще Гарри не фанат подписей. Он долго думает о человеке, пытаясь представить, каким нужно быть невоспитанным, чтобы сначала сделать такую интимную фотографию, а после выставить на всеобщее обозрение. Был ли это обычный фанат, который просто поразился увидеть своих кумиров? Или тот, кто ничего не знает о приватности и сейчас даже понятия не имеет, что натворил? Или, возможно, не тот и не этот, а обычный посетитель клуба, который случайно заметил Гарри Стайлса и Луи Томлинсона, нашёл это удивительным и, сам того не зная, превратил случившееся в мировой скандал.       С поэтической точки зрения это могло стать частью искусства, то как всё раскрылось между Гарри и Луи; и всё же не стало. Из-за приглушенного света в зале их не должны были узнать, танцующие люди на переднем плане должны были их закрыть. Но вот они здесь, на этой огромной кровати, Гарри сидит на мятых простынях, а Луи молча смотрит в потолок.       — Что будем делать? — звучит будто издалека.       Гарри ещё немного смотрит на фотографии, затем прочищает горло и выключает телефон.       — Эмм… — он собирается с мыслями и впервые за утро ясно смотрит Луи в глаза. В блестящих, широко открытых глазах он видит панику и ужас. Нет ничего хуже в мире, чем видеть человека, которого ты любишь, в таком состоянии. Гарри чувствует, как шалят его нервы, и всё равно чувствует внутри какое-то спокойствие. — Эм… чёрт. Я не знаю. Думаю… — он смотрит на одеяло в поисках ответа, но видит лишь пустоту и белый цвет, и это явно никак ему не помогает. Поэтому он разочарованно вскидывает руку к волосам и качает головой, поскольку не имеет никакого понятия, что им нужно делать дальше. — Наверное, надо перезвонить нашему менеджеру.       — Да, — выдаёт Луи, выглядя так, словно его сейчас вырвет. — Да, хорошо. Я позвоню.       После двух эспрессо, четырёх таблеток обезболивающего, переплетенных пальцев и семичасового перелёта Гарри и Луи прибывают в Лос-Анджелес. Каждое их движение происходит в оцепенении. Проходя таможню и направляясь к ожидающей машине, мальчики живут будто на автопилоте.       Они почти не разговаривают, но это не так ужасно смотрится с тем, как они пытаются завязать разговор на пустом месте. Бывают дни, когда они без умолку болтают обо всём на свете, но сейчас Гарри понимает, что говорить им на самом деле не о чем. Или, наоборот, есть о чём — например, что, чёрт возьми, происходит и что мы будем с этим делать? Вопросы несутся перед глазами, когда Гарри отвечает на сообщение за сообщением, благодаря людей за беспокойство и убеждая их, что всё будет хорошо. Конечно, он в этом не уверен, но пока они находятся в подвешенном состоянии — они прилетели вечером, но сама встреча пройдёт завтра утром, поэтому придётся ждать. Сейчас Гарри точно знает, что у них неприятности, судя по медленным кивкам Луи, который разговаривает по телефону с менеджером, когда они приезжают в отель в Западном Голливуде, затем кладёт трубку и бормочет: «Нужно лишь ждать и смотреть». И дело не в том, что завтра они встретятся с Плохими Ребятами из Модеста, или в предполагаемых гневных сообщениях (они так и не зашли в соцсети). А в том, что они были такими, чёрт возьми, счастливыми, и вот счастье закончилось.       Приходит пора встречи. Гарри и Луи сидят в напряжённой тишине. Кудрявый хочет мягко поругать Луи за то, что тот кусает свои ногти, но не делает этого. Ещё он хочет втянуть его в тёплые объятия, сказать, что они достаточно сильные и смогут вместе через всё пройти, но тоже этого не делает.       — Может быть, нам изначально не стоило идти туда, — нарушает Гарри тишину в офисном зале ожидания, оскорбляясь тем, как секретарша смотрит на него поверх своих очков. — В этот клуб… — объясняет парень, когда ловит хмурый взгляд шатена. — Мы повели себя безрассудно.       — Нет, Эйч, не думай так, — голос Луи звучит мягко, и Гарри кажется, что прошло слишком много времени с тех пор, когда он последний раз слышал эту нежность. — Мы намного раньше должны были это сделать.       — Я люблю тебя, — отвечает Гарри, играясь с одним из своих колец. Он говорит это, потому что это правда и потому что Луи нужно это услышать; парень слишком напряжён, мотая ногами взад-вперед и каждые пять секунд поправляя чёлку.       — Я им всё, блять, выскажу, — шипит Луи, втягивая щёки.       — Знаю, — голос кудрявого звучит спокойно. Видимо так он хочет успокоить самого себя.       — Ты же знаешь, что они нам будут говорить? — продолжает Луи. — Всю ту же хрень, что и в прошлый раз.        Он не смотрит на Гарри, когда говорит это, и перед кудрявым возникает призрак прошлого, как они так же сидели здесь, когда в интернет просочилось новозеландское видео.       Луи тихо продолжает бормотать в тихой комнате ожидания, пока секретарша медленно клацает по клавиатуре.       Гарри приятно слушать эти звуки и видеть искру в глазах Луи, который, казалось, на время её утерял. Он концентрируется на дыхании и пытается привести в порядок свои мысли, которые то и дело крутятся вокруг идеи о том, что история повторяется в ужасающей последовательности.       — Справедливо хочу заметить, что кот выбрался из мешка, — заявляет Саймон Джонс по прибытию, падая в кресло между Кимом, Саймоном и Джеффри и источая такую уверенность, что Гарри начинает волноваться.       — Ага, — горько отвечает Луи, — можно так сказать, — он скрещивает руки и сутуло садится, словно мальчишка, которого вызвали к доктору за то, что на стул одноклассника перед уроком он подложил подушку-пердушку. Гарри же сидит ровно и спокойно, сжимая руки на коленях. — И что мы тогда здесь делаем?       — Забавно, что ты это спрашиваешь, Луи, — замечает Джордж. Гарри хорошо помнит имена людей, начиная от личного знакомства с фанатами и заканчивая женщиной, которая обслуживала их в кафе Мельбурна два года назад. Это касается и работников Модеста, с которыми он никогда не общался, кроме вежливых приветствий. Сидящий напротив тридцатилетний мужчина с относительно привлекательной внешностью ничем не выделяется. Гарри кажется, что он немного лысеет, и в других обстоятельствах они бы обязательно пошутили об одинаковых волосяных проблемах.       — Мистер Томлинсон, — строго поправляет его Луи, — мы не в той ситуации, где стоит обращаться друг к другу по именам.       Кажется, Джордж не ожидал такого нападения, поэтому сжимает зубы и кратко кивает.       — Точно, что ж… — он прочищает рот, — мистер Томлинсон, — обращает внимание на Гарри, — и мистер Стайлс, — приветствуя их, — вы состоите в романтических отношениях, не так ли? — Под конец вопроса он смотрит на Гарри, создавая неловкий момент тишины. Луи застаёт всех врасплох и отвечает:       — Так и есть.       — Нам придётся усилить контроль, — бормочет Ким на ухо Саймону Коуэллу, не предполагая, что Гарри с Луи это услышат. Но они, к сожалению, всё слышат, и это несправедливо. Гарри не хотел бы это слышать, тем более от неё. Они ведь так хорошо ладили, обменивались шутками и лёгкими разговорами, когда встречались в офисе. Ким всегда хорошо относилась к Гарри, даже улыбнулась, когда они с Луи зашли в конференц-зал десять минут назад. Поэтому он чувствует удар под дых, когда видит прищуренные глаза и слышит сказанные тихо слова. Он стал для неё другим, ведь для неё политика и семейные ценности важнее его доброй приятной натуры.       — Ох, чёрт возьми! — восклицает Луи, наклоняясь вперёд и требуя всеобщего внимания. — Вы вообще слышите себя? На дворе 2015, никого не волнует два популярных мальчика-гея, — он снова скрещивает руки на груди с властным огоньком в глазах. Гарри чувствует прилив гордости и не сдерживает лёгкого смешка.       — Да, насколько мне известно, Лэнс Басс хорошо себя чувствовал в одиночку.       Луи и Гарри обмениваются удивленными взглядами, и от этого Гарри чувствует спокойствие в груди. В глазах сияют все слова, которые они не могут сейчас произнести: «они не отступятся, и всё будет хорошо, несмотря на то, что сегодня здесь произойдёт».       — Вы заходили в Твиттер? — спрашивает Саймон как всегда с умным видом.       Улыбка Гарри пропадает:       — Нет, а что…       — В тренды выведен хештег «Ларри реальны», — прохладно продолжает мужчина, опуская взгляд на бумаги, чтобы перепроверить статистику, и снова обращает на них своё внимание, — а ниже разные вариации. По нему было написано более трёх миллионов твитов.       — Что ж, — самодовольно начинает Гарри, выпячивая нижнюю губу, — они правы.       — Не смешно, — произносит Саймон Джонс впервые со своего приезда.       — Ты так думаешь? — небрежно позирует кудрявый, невинно поднимая бровь. Он пожимает плечами, откидываясь на спинку стула с мнимой расслабленностью, которую на самом деле не чувствует. — А мне вот очень смешно.       — Ситуация привлекла внимание… с которым мы раньше никогда не сталкивались, — Джордж упирается локтями о блестящую поверхность стола. Складки пиджака привлекают внимание Гарри на целых десять секунд, пока парень не моргает и не отводит взгляд.       — И что вы думаете? — нетерпеливо спрашивает Луи, кусая внутреннюю сторону щеки и сжимая пальцами подлокотник.       — Мне не нужно предупреждать вас о последствиях, с которыми вы оба лично столкнётесь, — встревает Саймон Джонс. — Насколько мне известно, мы в прошлом уже общались с вами на эту тему, не так ли?       От упоминания Новой Зеландии Гарри сглатывает сухой ком в горле. Он так хорошо старался об этом не думать. Точнее, он приложил все усилия, лишь бы не вспоминать этот день, запихивая воспоминания в дальний уголок разума и собирая там пыль, как это обычно делает лежащий на чердаке ящик с детскими игрушками. Весь полёт до ЛА он старался об этом не вспоминать, игнорируя схожую атмосферу офиса, Луи и ещё одну слитую проблему. Ведь этот раз будет другим, всё должно быть иначе.       Ему сложно противостоять натиску болезненных воспоминаний трехлетней давности. И он не может от них убежать. Они продолжают храниться на задворках его памяти, посылая ночные кошмары.       Его взгляд фокусируется на губах Саймона Коуэлла, которые поджаты в манере «да, мы уже обсуждали этих мальчиков и их гомосексуальные выходки» и выглядят совершенно непривлекательно, словно прокисшее молоко. Гарри оцепенело осознаёт, что ботокс явно не был к нему добр.       — Мне не нужно знать, соврали ли вы в ту нашу встречу о… природе своих отношений, — продолжает Саймон Джонс, и у Гарри начинает кипеть кровь в жилах от того, что их двоих обсуждают в такой манере. — Несмотря на это, изложенные в контракте пункты остаются действительными.       — Как вы можете себе представить, — вмешивается Саймон Коуэлл, ни на миллиметр не двигаясь, словно восковая фигура Мадам Тюссо, — скрывать такую важную информацию от своего работодателя крайне… неприемлемо.       — Это называется личная жизнь. Вы же о ней слышали, да?       — Давайте поговорим о вашем контракте, — оживляется Ким, желая, видимо, поднять общее настроение своим голосом, который всё равно звучит максимально тускло. Она перебирает бумаги прежде, чем протягивает их коллегам, — и в какую сторону нам нужно идти.       — Прошу, — Луи скрещивает руки на груди.       Саймон Коуэлл качает головой и бормочет что-то в сторону Ким, которая убирает руку с бумаг обратно к себе.       — Очевидно, вы больше не дети, — заявляет он, превращаясь в того самого человека, любящего задавать неудобные вопросы, который всегда заканчивались «мы не целовались» или «мы больше не будем этого делать», о чём Гарри не любит вспоминать по сей день. — Нам больше не нужно сидеть и обсуждать словесную договоренность. Вы прекрасно знаете, что нарушили свой контракт. И тот факт, что решили ничего не говорить нам о своём нарушении, является ещё одной ошибкой.       — Вы не оставили нам выбора, — неопределенно произносит Луи, — будучи гомофобами и всё такое.       — Луи, прошу, — говорит Саймон, — это ни как не связанно с вашей ориентацией, — он выдаёт это так ясно, словно его слова являются универсальной истиной, словно его язык не пропитан ложью.       Гарри невольно фыркает:       — Что за бред, конечно, связано, — низкий тембр парня заставляет всех в зале замолчать и посмотреть на себя, блеск в глазах Луи пронизывает всё тело. — Именно с этим оно и связано. По какой же причине мы тогда здесь все собрались? — он замолкает, со всей серьезностью погружаясь в свой вопрос. Никто на него не отвечает. — Найла фоткают в публичном туалете, Лиам выкладывает полуголые фотографии с Софи, Зейн вообще покидает группу, и никто вопроса не задаёт. А в этом офисе сидим именно мы с Луи, — он вздыхает, собирая себя в руки. — Мы сходили в клуб. Люди любят ходить в клуб. Я не слова не слышал, когда Луи ходил по клубом каждый вечер с новой девчонкой, — пауза. — Поэтому не пудрите нам мозги и честно признайте, что дело именно в нашей ориентации.       — Гарри, — решается начать Саймон Джонс, слова эхом отдаются по всему столу, а Луи смотрит на него так, будто видит впервые в жизни. — Мы понимаем. Ты расстроен. И вполне имеешь на это право, — Гарри ненавидит его за то, что тот пытается быть дружелюбным; ненавидит, что именно этот сладкий голос всегда добивается своего. — Но сейчас дело обстоит не только… в политике. Это бизнес. И вы оба отказались от своих слов, а у нас здесь в Модесте слово… действительно имеет значение, — он останавливается. — Именно в этом заключается смысл контракта, — хихикает он весело и доброжелательно, правда, если присмотреться, то можно увидеть совсем другое.       — Стоит ли нам звонить адвокатам? — спрашивает Луи, останавливая Саймона, который тоже собирался что-то добавить. Гарри благодарен шатену.       — Этого делать необязательно.       — Необязательно? — спрашивает Гарри низким тоном.       — Здесь есть более широкая картина, — снова чувствуя враждебную атмосферу, Ким пытается её развеять. Она поправляет очки на носу, поджимает губы и смотрит на Гарри с Луи, после чего обращает внимание на своих коллег. — Фанаты, главная публика…       — Точно, — соглашается Саймон, кратко кивая, — благо фотографии довольно не… компроментирующие, так сказать. Всё могло быть хуже, намного хуже. Наша главная проблема — это само заведение.       — Гей-клуб, — угрожающе предлагает Луи, — называй вещи своими именами, ты не подхватишь заразу, не бойся, — Гарри внимательно наблюдает за ним, видит, как губы почти формируют ругательства, которые так хочется сказать, но приходится сдерживать. — Гей-клуб. Для геев. Геев, геев, геев, — он вздыхает, поджимая руки к бокам и источая дьявольский гнев. — Ведь это наша главная проблема, да? Вы можете придумать любые отвратительные слухи про Гарри и какую-нибудь девчонку… — он жестом показывает на кудрявого, после чего продолжает: — Или про то, что мы ушли домой с пятью красотками и устроили там оргию. Вы можете придумать это для следующих гей-скандалов. Но только не для данной ситуации. Ведь мы были в гей-клубе. Я прав, верно?       Гарри почти готов разразиться смехом, но не из-за нелепости момента, а из-за безумной влюбленности. Это тот тип смеха, который пробуждается внутри у кого-то, кто скорбит по своему дорогому человеку; он неуместный и совершенно неожиданный, но такой живой и настоящий.       — Вы подписали контракт, в котором гласит, что вам запрещено заводить отношения внутри группы, — Саймон Джонс пожимает плечами, возвращаясь к закону и бизнесу, будто ни у кого здесь нет души, — и мы готовы простить вам нарушение, если вы будете играть по нашим правилам. Вы можете принять решение сейчас за считанные минуты, либо можете всё… усложнить.       Луи расслабляется в кресле рядом с Гарри, снимая основную часть защиты и выглядя устало. Щёки кудрявого вспыхивают от жара — вины, страха, он точно не знает. Отголоски разговора проходят мимо его ушей: он мимолетно слышит что-то про себя, Луи, Лиама и Найла.       По нашим правилам. Вот что навязчиво крутится у него в голове. Именно их правила изначально разрушили их с Луи отношения. Перед глазами проносятся видения о светловолосой кантри-певицы, о бесконечных пьяных прослушиваний голосовых сообщений под Рождество. О слезах, тоске и выцветших татуировках с не менее затухшими обещаниями.       Внезапно, Гарри желает, чтобы они с Луи всё-таки поговорили до этой встречи в офисе, вместо того, чтобы избегать друг друга. Им нужно было придумать план, придумать конкретную историю, чтобы она не рассыпалась так, как делает это сейчас. У него лишь есть предположения, и догадки, и воспоминания того, как это произошло в первый раз.       Два Саймона разговаривают друг с другом, документы разложены, а Гарри чувствует себя в ловушке — стеклянные стены и офисные кабинки похожи на тюремную камеру, из которой он не может сбежать. Даже булькающий в углу кулер с водой и пластиковый папоротник, что движется от ветра кондиционера, создают иллюзию настоящего ада.       Если бы только они с Луи поговорили пять минут наедине, если бы он мог избавиться от образов молодого себя и двадцатилетнего Луи, убирающего руку с его бедра в тот день…       Если бы только.       В голове проскальзывают некоторые голоса, которые произносят слова «отцовство» и «Кендалл Дженнер», и от мысли о том, что его подругу так же глубоко собираются закрыть в шкафу, Гарри резко взрывается.       — Нет, — кричит он громче, чем ожидал. — Вы, должно быть, шутите. Беременность? — он бросает взгляд с Ким на Джорджа и качает головой, — Конечно, мы не станем этого делать, нет.       Саймоны, Джордж и Ким обмениваются такими взглядами, которые молча говорят, что простого «нет» здесь будет явно недостаточно.       — Сейчас это лучший выход. Люди долгое время будут вас обсуждать, особенно учитывая тот факт, что мы долгое время решали принять какие-либо меры. Поэтому нужно что-то большое и радикальное, — Саймон Джонс говорит так небрежно, будто обсуждает фильм, который посмотрел на прошлых выходных и который его разочаровал, или проигрыш своей любимой футбольной команды. — Вам не придётся толком ничего делать. Нужно будет лишь покрасоваться с рандомной девчонкой… мы передадим статью The Sun, а остальную работу сделает публика. Главное, это отвести внимание от слитых фотографий.       — Как насчёт того, что мы просто сделаем каминг-аут? — возражает Гарри со скрещёнными руками и надутыми губами. Луи напрягается, и вообще его последнее пятиминутное молчание становится для Гарри весьма угнетающим.       — До промо альбома? — спрашивает Коуэлл, хоть Гарри и чувствует, что его интонация совсем не похожа на вопросительную. — Нет.       — Ладно, тогда после него, — сердцебиение учащается, а Луи до сих пор не сказал ни слова.       — Мы бы хотели, чтобы вы с Луи могли поделиться… этой частичкой себя с окружающим миром. Правда. Но не только мы находимся в ответе за это, — мужчина отводит руку в сторону, после чего кладёт её поверх другой перед собой. — Вы всё ещё часть индустрии, которую сами выбрали. И смотря на эти фотографии… представить не могу, что ваши отношения постоянно будут противостоять такому… агрессивному и критическому общественному интересу. Если бы у вас был шанс, разве вы бы не захотели сохранить свои личные дела в секрете?       Если бы был шанс. Гарри думает о татуировке Луи, думает обо всём, что бы они сделали, если бы у них действительно был выбор; кем бы они стали, если бы им дали шанс. А это не шанс, это даже не выбор. Гарри хочет выругаться, чтобы все катились к чёрту.       Он решается взглянуть направо и увидеть Луи, который заметно вздрагивает и медленно закрывает глаза, гневно поджимая губы. У него точно такое же выражение лица, как и три года назад, правда появилось больше морщин, линии у глаз стали заметнее, а волосы — более густыми.       — Позвольте мне кое-что прояснить, — решает сказать Коуэлл, в его дремучем голосе почти раздаётся искренность. — До тех пор, пока вы находитесь под Модестом, о каминг-ауте и речи быть не может.       Гарри проглатывает ком в горле и невольно издаёт циничный смех:       — Что ж, вы не долго будете об этом переживать.       — Что, прости? — оскорблённо переспрашивает Ким, выступая от лица всех четырёх недовольных пар глаз.       — Гарри, — отчаянно шепчет Луи, едва шевеля губами, в то время как взгляд его мечется по всей комнате.       — Что слышали, — кудрявый наклоняется вперёд, чувствуя, как быстро стучит сердце от слов, которые он собирается сказать.       — Эм, — произносит Луи достаточно громко и чётко, умышленно обращая на себя внимание, — давайте просто поскорее с этим покончим, ладно? Что вы от нас хотите?       — Кажется, Гарри хотел что-то сказать, да? — говорит Саймон Джонс, переводя взгляд от Луи к Гарри.       — Нет, правда… хватит, ладно? — непреклонно продолжает Луи, у Гарри всё ещё приоткрыт рот, но слова растворяются в воздухе. — Всё понятно, мы облажались. И мы сделаем всё то дерьмо, что вы от нас хотите.       Затем идут разговоры о планах на зиму, о способах закапать слитые фотографии на шесть футов под блестящие гетеросексуальные отношения и объявлении о несуществующих детях. И ни разу Луи не произносит ни слова, ни разу не говорит «нет».       — Эмм, — хмурится Гарри за столом и автоматически поднимается на ноги, не в силах сдерживать последние остатки спокойствия. Ему удаётся сфокусировать взгляд на людях, которые смотрят на него в ответ. Он глядит на всех, кроме одного человека, едва ли может заставить себя это сделать. — Прошу меня простить.       Он не успевает далеко уйти, поскольку голос Луи выводит его из транса. Они стоят в коридоре между двумя конференц-залами в окружении стеклянных стен, где их всё ещё могут видеть и слышать.       — Гарри, — произносит Луи, чей голос отражается в пустом холле. Дальше он говорит тише и отчаяннее: — Хаз, постой. — Гарри разворачивается к нему лицом и останавливается, ведь об этом его попросил Луи; что бы не случилось, он всегда сделает то, о чём его просит Луи. — Куда ты идёшь?       — Не знаю, — неожиданно резко отвечает парень. — Я не… — голос прерывается, и Гарри осознаёт, как сильно у него кружится голова, как немеют ноги и как тяжело становится слышать и понимать свои собственные мысли. — Меня сейчас стошнит.       Губы шатена начинают дрожать от эмоций, которые он не может больше сдерживать.       — Знаю, — тихо, почти сломлено говорит он, — я понимаю.       — Как ты можешь просто… — Гарри замолкает, не в силах сформулировать свою мысль.       — Что просто? — недоумевает Луи, но голос его всё равно звучит мягко, будто он всегда будет стараться успокоить Гарри.       — Что это было, Лу? — настаивает Гарри зло и растеряно, не сдерживая слов, что слетают с его губ. — Что, чёрт возьми, это было? — даже он слышит боль в своём голосе.       — Чушь собачья, вот что, — фыркает Луи почти удивлённо.       — Как? — оскорблённо спрашивает Гарри. Как он может шутить в этой ситуации? Зачем? — Я не понимаю. Не понимаю, как ты согласился на это всё.       — Ох, Гарри, ты же серьёзно не думаешь…       — Я не могу! — выпаливает Гарри, отчаянно качая головой. Луи ошеломлённо, словно рыба в воде, открывает рот. — Я, блять, не могу… — качает он головой, чувствуя, как все части сознания перепрыгивают друг через друга, пристукивая ногой и повышая голос.       — Хаз, — пытается успокоиться Луи, приближаясь.       — Нет, что за херня? — ругается парень, поднимая руки и заставляя Луи замереть. Шатен смотрит, и Гарри видит тот же взгляд из Питтсбурга, чувствуя знакомое стеснение в груди. — Мы ведь говорили об этом, Лу, — неумолимо продолжает он. — Нет никакого смысла, ведь нас сфотографировали! Что останавливает нас просто сказать им, чтобы они отвали…       — Тише, Эйч, Боже, — шипит Луи с таким выражением лица, которое Гарри сложно прочитать. — Люди же смотрят…       — Мне плевать. Абсолютно! Всё, что мы обсуждали о группе и об уходе и…       — Серьёзно, Эйч, блять! — ревёт Луи с паническим взглядом. — Мы не можем… — он прерывается, оборачиваясь на конференц-зал, где очевидно все за ними наблюдают. Он глубоко вздыхает и низким голосом продолжает: — Чёрт. Гарри, всё… всё плохо. Но мы разберёмся в этом, ладно? — Когда Гарри хочет его перебить, Луи ещё более убедительно произносит: — Нет, послушай! Мы поговорим об этом дома.       — О чём тут говорить, Лу? — возражает Гарри, всё ещё отказываясь успокаиваться. — Всё предельно понятно, ты так не думаешь?       — Гарри, прошу тебя, — говорит Луи, тяжело вздыхая, — давай не здесь? — умоляет он с хмурыми бровями, выглядя полностью разбито. Он пытается встретиться с ним взглядом, но ничего не получается; возможно, из-за стены, что выстроилась между ними, или из-за кудряшки, что выпала из пучка парня. — Всё хорошо, правда, с нами всё будет хорошо. Не всё предельно понятно, но… — он цинично поднимает бровь, — мы согласились, верно? На время, поэтому…       — Что? — смело перебивает его Гарри. Сердце быстро бьётся в груди, заставляя её ритмично подниматься и опускаться, словно кудрявый бежит от происходящего.       — Я сказал, что это на время, — повторяет Луи сквозь стиснутые зубы. — Мы просто… — он неуверенно заикается, переживая о том, что наконец откроет свои мысли. — Мы вернёмся туда и скажем, что согласны, да?       Гарри не может поверить, что был таким глупым, думая, что в этот раз всё будет по-другому, что они придут в этот офис и скажу Модесту пойти туда в задницу. Но происходит то же самое, что и четыре года назад, когда Гарри был наивным, а Луи напуганным, и никто из них не мог отстаивать, что у них было, что у них могло быть. И Гарри не понимает (обыскивая лицо Луи на признаки того, что скорее всего неправильно его понял), почему ситуация снова сводится на нет.       Зацикливаясь на одном фразе — на время — парень не понимает, как одно лишь слово может разрушить всё доверие, всю любовь, что они создали за этот год. Потому что сейчас их жизнь висит на грани, и Луи имеет смелость делать вид, будто это обыденно; высказаться так, будто вся ложь и разлука, с которой они сталкивались последние пять лет, лишь временна, что это лишь мимолётная болезнь, а не травмирующее бремя.       Гарри видит, как Луи что-то говорит — быстро и невнятно, снова и снова повторяя слова о том, что наедине всё станет понятно, что всё будет хорошо — но, кажется, будто слышит он только белый шум.       — Я не понимаю, — ошеломленно заявляет Гарри, фокусируя взгляд на глубоко тронутое выражение лица парня. Он моргает, прочищает рот и холодно произносит следующие слова, даже когда на самом деле ничего не чувствует. — Мне казалось, что мы хотим одного и того же.       Внезапно он не может остановить атаку воспоминаний, чувствуя, как тяжесть прошлого опускается на его плечи в этом коридоре под взглядом Луи и всех остальных за стеклянной стеной. Он вспоминает последние двадцать четыре часа — молчание и волнение, предположение о том, что они будут бороться, только сейчас осознавая, что Луи вовсе не планировал это делать. Что он сказал после того, как увидел слив? Убери это дерьмо с моих глаз. Так же Гарри вспоминает, что Луи ничего не сказал в ответ на слова «я люблю тебя» этим утром в зале ожидания, и тут у него в горле поднимается что-то кислое и неприятное.       — О чём ты, чёрт возьми, говоришь? — быстро отвечает Луи, выглядя оскорблённо, но в то же время сдержанно. — Давай возьмём таймаут, Хаз…       — Я не буду этого делать, — двигается кудрявый, — я не буду тебя ждать.       Он не может стоять здесь и снова это делать. Происходящее выглядит так, будто повторяются отвратительные события в стиле Дня Сурка. Только вместо Билла Мюррея и взрослого романа, Гарри не уверен, что у его истории будет такой же обнадёживающий финал.       — Ладно, блять, постой, — начинает Луи, с каждым слогом повышая голос. — Для начала, в смысле ты меня, блять, не будешь ждать, что это вообще значит? — безошибочная агрессия просачивается в атмосферу между ними, делая её ледяной. — Как будто ты меня, блять, не знаешь! Послушай себя!       Тошнотворное чувство притупляется, гноясь в кишечнике, словно вирус, выжидающий подходящего времени, чтобы охватить всё тело целиком. Вот, что чувствует Гарри, когда смотрит на Луи, в то время, как прежние сомнения усиливаются до невообразимой степени.       Странно, но он думает о песне The Beatles — I'm Looking Through You — и понимает. С разбитым сердцем и болью, что сотрясает все кости, он всё понимает. Ведь сейчас он смотрит на Луи, пытаясь потянуть за знакомые нити и неизвестные части и анализируя, что реально, а что нет. И, каким-то образом, понимает, что любовь действительно любит умирать в одночасье. Если она вообще когда-либо была у них; точнее, у Луи.       — Ты прав, — говорит Гарри после долгого молчания, на этот раз голос его звучит мягче, — я тебя совсем не знаю.       — Прекрати, — огрызается Луи, напрягаясь и чувствуя, как от щёк отливает кровь, — сейчас же прекрати.       — Конечно! — кричит Гарри в ответ, и если ранее люди всё слышали, то сейчас они точно всё услышали. — Именно это я и делаю.       Ему снова семнадцать, он стоит напротив Луи и наблюдает за остатками разрушения. Ему семнадцать, он влюблён, и у них ничего не получается. Это не работает и не стоит того — всего истощения и мук — ведь у них на пути всегда что-то стоит. Они когда-нибудь это понимали? Ни тогда, ни сейчас, ведь Гарри думал, что пока есть любовь, за которую стоит бороться, все сложности исчезнут сами по себе. Разве не так всегда должно было быть? Начинает казаться, будто их разлучает какая-то космическая сила.       Не должно быть так больно. Не после всего того, что у них было.       — Эйч, — Луи нерешительно подходит на несколько шагов вперёд, вытягивая руки, обдумывая и снова их опуская. После чего снова думает и скрещивает их на груди. Он заметно нервничает, а электризованные волны поражают Гарри даже без прикосновений. — Это же я.       Его слова подобны свинцу — такие же тяжелые и так же глубоко залезают под кожу, до самого основания пронизывая ядом.       Это я.       И для Гарри это самая худшая часть происходящего.       Чувство, будто между ними вакуум, Гарри проводит ладонями по лицу, желая потянуть себя за волосы или полностью сжевать внутреннюю сторону щеки.       Он не может понять, как проснулся с утра в объятиях Луи с их переплетёнными сердцами и ногами; не может понять, как ему теперь смотреть на него. Кожа начинает гореть от мысли о том, что он подойдёт к нему ближе чем на метр, а голова уже пытается представить будущее без него.       — Я не хочу этого делать, Луи, — смеет говорить Гарри, дрожа и чувствуя острую, покалывающую угрозу слёз в глазах. — Я, эмм… это того не стоит, и, эмм… я устал, — он почти ожидает какого-нибудь грозного жеста от Луи, единого слова, которое развеет все его страхи и смоет всю боль. Но Луи никогда не был луной, он солнце — яркое и обжигающее, и Гарри так долго на него смотрел, что просто напросто ослеп. — Поэтому с меня хватит. Я ухожу.       — Точно, — выдыхает Луи невероятно тихо. Мысли сбиваются с толку, ему требуется мгновение, чтобы собраться и продолжить: — Получается, эмм… под этим… — кажется, он преодолевает всё, с чем борется в эту секунду, и, прочистив горло, кратко поясняет: — Ты имеешь в виду себя и меня. Нас? — Его взгляд проникает в душу Гарри, и тот благодарен ему, когда он ломается, потирая ногу по безупречному ковру и склоняя голову.       — Да, — Гарри ни секунды не думает, когда отвечает, словно на автопилоте, даже мозг не успевает сообразить. Будто кто-то другой взял его бразды правления, диктуя, что и как нужно сделать, поскольку сам Гарри явно находится не в этом месте. — Думаю… да. Именно это я и имел в виду.       Луи всегда умело сдерживает свои эмоции, когда этого хочет, маскируя боль под сарказмом и непристойными замечаниями. Даже в самый плохой день он постарается сохранить самообладание. Иногда Гарри думает, что это для его же блага, что Луи просто не хочет устраивать сцену и беспокоить Гарри своими эмоциями.       Но сейчас кудрявый прекрасно понимает, что Луи делает это не для Гарри и, скорее всего, никогда для него ничего больше не сделает. Потому что воздействие слов кудрявого ярко выражается на покрасневших щеках шатена.       Теперь нет возможности взять слова обратно, когда они стоят в середине холла и тускло смотрят друг на друга. Слова поднимаются, как желчь в горле, угрожая ослабить его колени и напомнить о каждой радости и воспоминании, что у него есть. Они говорят: «Нет, я не сдамся, и никогда не сдамся», заставляя Гарри задыхаться, ведь нет ни одной капли, которая может всё исправить. Ни тогда, когда тело требует долгого сна, когда проблемы ждут их на каждом шагу, когда Луи смотрит на него так, будто никогда раньше не был таким напуганным и забитым.       Поэтому да, он сдаётся.       Луи ничего не говорит, опаляя своим пустым выражением лица кожу кудрявого. Последний чувствует жар и духоту и понимает, что если не отведёт свой взгляд, то снова ослепнет. Луи — это солнце, и солнце садится.       Гарри долго ждёт в тишине и плотному воздуху между ними, думая, что сейчас Луи что-то скажет, или заплачет, или интуитивно сделает то, что выдаст его чувства. Вместо этого он лишь стоит, а покрасневшие щеки обретают свой естественный бледноватый цвет. Даже небо за окном становится мрачным и серым. Гарри хочет думать, что завтра придёт желто-розовый рассвет, который напомнит о новом начале, исцелении и любви. Они слишком долго пробыли в сумерках, кровь в венах успела застыть в цемент. Пришла пора уходить.       Он не имел в виду это серьезно, ту часть с расставанием. Как бы он себе это позволил? Но слова висят в воздухе между ними. Потребуется целая вечность, чтобы из памяти ушли воспоминания о лице Луи, как он мрачно и побеждено качает головой. Звон в ушах похож на сигнал тревоги, которая гласит о том, что срочно нужно покинуть здание. Поэтому он разворачивается и уходит, оставляя шатена стоять, смотреть, искать.       Луи не бежит за ним. Они расстались по-настоящему. *** Комментарий от меня: как быстро получилось выложить главу, всегда бы так)) я когда переводила, порыдала, сложно было сдержать слёзы, очень грустный получился момент Комментарий от автора: • Статья в Daily Mail: https://68.media.tumblr.com/49e8dd1b51253ce4a76ef52edf98a4f9/tumblr_omuvrs1wwp1rm8lqro1_1280.png • Фотография 1: https://68.media.tumblr.com/9cc221d546dc27a8e350679973f79871/tumblr_omuv6tnvjE1rm8lqro2_1280.png • Фотография 2: https://68.media.tumblr.com/b3c07a56dfde018f94ce56e675b26a7c/tumblr_omuv6tnvjE1rm8lqro1_1280.png
Отношение автора к критике
Приветствую критику в любой форме, укажите все недостатки моих работ.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.