На каждое твое "Бог"
У меня найдется свое "Сатана",
И на каждый твой вдох
У меня есть свой выдох...
Иногда, когда вынуждала ситуация, Брюс становился серьезным. Из своего обычного состояния (суть которого заключалась в обилии довольно тупых шуток) он выходил редко, но, когда все же выходил, являл собой образец серьезности. Брюс Коннор всегда был, есть и будет человеком на две личности.
***
Стоило двери громко хлопнуть за спинами музыкантов и менеджера, как Брюс зажмурился, пытаясь прогнать внезапно появившуюся яркую, как после приема ЛСД*, картинку. На фоне ярких мигающих разводов уже знакомый седой мужчина сменялся какой-то жуткой галлюцинацией, где Коннору удавалось смутно различить человека с огромными изогнутыми рогами или… не совсем человека? Брюс резко открыл глаза и обнаружил, что сидит на полу, схватившись за голову, а друзья нависают над ним.
Отмахнувшись от обеспокоенных вопросов, Брюс встал и, стараясь не обращать внимания на разбивающую головную боль, сжимая зубы, направился вперед. Остальные поплелись за другом, а Майли шла рядом с братом, разглядывая его профиль: напряженные скулы, уставшие глаза и болезненно сморщенный нос. Весь в ссадинах и с синяком на скуле. Выглядел Брюс более чем потрепанным.
Рогатый образ не покидал. Он словно был выжжен на внутренней стороне век и буквально горел, причем жар этот только усиливался по мере приближения к бару. Эта картинка была то ли подсказкой, то ли сигналом об опасности. Брюс, по крайней мере, был уверен, что такое просто так не мерещится.
И был прав…
***
Снова этот проклятый бар. Брюс не знал, почему к ним сегодня не ломились в квартиру с намерением упрятать в тюрьму (возможно, именно сейчас кто-то думал над тем, как бы свалить на группу побольше грехов), но был уверен, что возвращаться на место «преступления» было не лучшей идеей. Хотя, куда более глобальной ошибкой, безусловно являлась сама драка. Вариантов было немного, но все же лучшим сценарием Коннору казались разборки с продюсером. Да было бы лучше, если бы они вообще не лезли в это! Ну погрыз бы их Джейк по поводу того, какие они не радикальные, как они предают идеологию (чью, собственно?) и как он ненавидит всех и вся вокруг. Но это было бы лучше: остановить Формера, затолкать в квартиру и оставить успокаиваться, а не отпустить и получить огромную кучу проблем.
У бара группа и менеджер стояли уже минут десять. Было как-то неожиданно холодно, мороз словно шел не снаружи, а изнутри, будто сам Брюс и был ледяной глыбой с горящими веками. Образ ушел, но мир продолжал немного плыть, и Коннор серьезно задумался, а не сходит ли он с ума…
Все молчали, и Брюс опять вспомнил вчерашний вечер, который заставил его быть серьезным и напряженно молчать, прокручивая в голове все возможные исходы, включая тот, где он помогает опустить открытый гроб в яму, над которой уже возвышается скромненький могильный камень с подписью: «RIP Jacob Farmer». А сейчас ситуация была не лучше. Да, в теории никто не собирался умирать, но и перспектива оказаться за решеткой тоже не была привлекательной от слова совсем.
На парковке перед клубом появился мужчина. Афроамериканец, одетый в потрепанные штаны и куртку цвета камуфляжа, шел прямиком к музыкантам, держа зрительный контакт с Брюсом. Коннор сжался. Он никогда не любил долгих разглядываний глаза в глаза, ненавидел, когда кто-то откровенно пялился на него в общественных местах, но сейчас, не смотря на дискомфорт, не решался отвернуться — что-то заставляло его держать эту связь, как будто мужчина, медленно шаркающий по дороге, передавал важное послание.
Как будто это он его морозил
— Важно не то, что видишь, а то, что чувствуешь… — голос был слегка скрипучий, с хрипотцой, тон внушающий. Незнакомец ткнул пальцем Брюсу в грудь в районе сердца, медленно повторил свою фразу и пошаркал прочь с парковки, где пять музыкантов и менеджер стояли, непонимающе глядя ему в след. Нет, слишком много непонятного происходит. Сегодня, вчера, вообще…
Брюс стоял и в его голове была только одна четкая мысль, за которую, одну единственную, он был невероятно благодарен, — это уже не случайности. Это что угодно, любой, даже самый немыслимый бред, но никак не случайности. «То, что чувствуешь…» — а чувствует Брюс страх. Страх перед седым большеносым мужчиной, который кажется уже совсем не простым сумасшедшим, и именно это пугает больше всего. Пока Коннор считал этого мужика сумасшедшим, ему было легче, у него был ориентир, а сейчас, если этот старик не бывший постоялец желтого дома, то кто он тогда? Непонятно. А сейчас нельзя, чтобы было непонятно, потому что если запутать мысли Брюса еще сильнее, то сумасшедшим станет он.
В своей голове Коннор сейчас пытался иронизировать происходящее. Пытался тупо пошутить, хоть мысленно, чтобы отвлечься, пытался хотя бы слегка растормошить в себе привычного Брюса, потому что этот, серьезный и задумчивый, напрягал самого Коннора. Это был не он, это был кто-то другой, кто-то, кто обычно тщательно обдумывает каждый шаг, а сейчас думает, где оступился, кто-то, кому мерещатся странные, больные на голову старики. Кто угодно, но не Брюс Коннор, потому что кто-кто, а Брюс Коннор никогда в такое не попал бы. Хотелось верить. Но вот он, стоит на этой проклятущей парковке, в голове флэшбэками красный рогатый силуэт, а за угол заворачивает афроамериканец, который полминуты назад говорил о том, что важно то, что чувствуешь. А что он чувствует? Брюс и сам уже не знает. Только что это, вроде, был страх, а сейчас у него такое ощущение, будто кроме тяжелой, но совершенно пустой головы от него ничего не осталось и вот он парит сейчас в воздухе и не знает что делать, а вокруг мир летит куда-то, как в ускоренном проигрывании, и Брюс просто не успевает что-то обдумать, что-то почувствовать, не то что увидеть. Все смазанное какое-то, ничего не получается ухватить, только, разве что, осознания возможной перспективы сойти с ума от всего этого карнавала проблем и мыслей.
Брюса уже начинает мутить и он почти валится на асфальт, как чувствует на плечах чьи-то руки и неосознанно отдает себе команду «стоять», держась из последних сил непонятно ради чего. Коннор разворачивается лицом к человеку за спиной и тут же белеет, в висках кровь начинает стучать так, будто ее качает не сердце, а сверхскоростной насос, и единственное, чего хочется — убежать, далеко, даже не пытаясь оглянуться. Потому что перед Брюсом вовсе не человек. Прямо перед ним стоит рогатая галлюцинация, он нос к носу с Дьяволом, а в голове чей-то чужой голос спрашивает: «Ну, и что важнее?». Голос повторяет эту фразу, как будто пластинка заела, а Брюс пытается его в своей же голове перекричать, борется только мысленно, но кажется, что связки скоро сорвет, воет, самому себе хочет доказать, что это затянувшийся сон, что все скоро закончится и он проснется с полным пониманием происходящего, а вот это вот все даже вспоминать не станет.
— Пойдем, детишки, нам пора поговорить. — мужчина улыбается радушно, как будто приглашает в гости старых друзей, но Коннора эта улыбка морозит. Да, он боится, поэтому держится подальше, в полупустой бар заходит последним и садится на самое дальнее от мужчины место.
