За 2 часа до…
Он вставляет родные ключи в замочную скважину и делает ровно два оборота. Казалось бы, всё так, как и было до отъезда. Если бы он заранее не знал, что Дазай сделал себе копию ключей. Вот же хитрожопый индюк, когда только успел? Так или иначе, даже отсутствие ключей не мешало Осаму проникать в квартиру к рыжему, и одному чёрту известно, каким образом он это делал. Итак, заведомо предполагая наличие дома незваных гостей, Чуя проходит внутрь.
У них есть причина для встречи. Нет, это даже не выяснение отношений, просто… Осаму кое-что позаимствовал у него, если не сказать иначе. Чуя, в свою очередь тоже не остался в стороне. Взамен на свой клинок Накахара стащил у Осаму его пистолет. Тот самый, что Дазай постоянно носил с собой. Эта встреча предполагала бартер, хотя у Чуи был припасён небольшой план. Скажем прямо: он осознал, что бегать от Осаму бессмысленно, да и он не хочет.
Не может без него. Пускай его назовут настоящим дураком, но он не мог сопротивляться собственному желанию. Такому болезненному, напоминающему о том, что Накахаре необходима эта тёмная тень. Тяжело решиться на такой шаг, но, как и говорилось ранее, он не пальцем деланный. Чтобы быть с Дазаем, он так или иначе должен подстроить его под себя. Ещё бы, ведь сам Осаму уже давно заставил Чую плясать под его дудку!
Рыжий понимал, что это влечение к садисту вовсе не здоровое. Нет, не так. Это клиника. Серьёзно, просто клиника. Но кого это вообще волнует? Ведь они, по факту, уже очень давно вместе. Наверное, официальная огласка будет простой формальностью. Да, чёрт побери, всё это время он ведь терпел его. И сейчас вытерпит. Если нет, то рано или поздно он придушит его во сне.
Сейчас Накахара осознаёт, что его разум застелен белой пеленой прошедших событий, и таким, какой он есть сейчас, его сделал именно Осаму. Это он сделал из него такого же больного ублюдка, как и он сам. Странно, но Чуе потребовалась всего одна ночь, проведённая в одиночестве, чтобы понять это. Не потому, что он глупый, нет, а потому, что у него появилась возможность двигаться дальше на собственных ногах, с расправленной грудью. Как оказалось, эта дорога втыкает в ступни тысячи ножей. Не должен же он один страдать, в самом деле! Пусть этот ублюдок тоже прогуляется. Так сказать, вечерняя прогулка под руку по побережью общих страданий.
Накахара пересекает порог своей единственной комнаты и уже буквально ощущает противный горьковатый аромат парфюма Осаму. Он ударяет ему прямо в нос, словно в мире не существует никаких других запахов. Чёрт. Он скучал по этой отвратительной смеси, которой пах Дазай. Подумать только, ведь буквально сутки назад он метался меж двух огней. Всё думал и думал, рассчитывал каждый свой шаг наперёд, а теперь просто так напарывается на крючок этого неумелого ловца. Пусть будет так. Чуя не жалеет о своём выборе.
В квартире выключен свет и задёрнуты шторы, но рыжий всё равно с провокацией смотрит вглубь комнаты. Он знает, что Дазай сейчас смотрит именно на него.
— Напугать меня хочешь, не так ли? — спрашивает он с лёгкой ухмылкой на лице. — Хрена с два! Я знаю, что ты здесь.
— Проницательность на уровне, — раздаётся бархатистый голос из комнаты. Хорошо, что сейчас Осаму не злится. — Так и будем пилить друг друга взглядом в темноте, или ты наконец-то включишь свет и покажешь мне свою бессовестную рожу?
— Бессовестную? С чего вдруг такие доводы?
— Ты и сам прекрасно знаешь.
— Вы только посмотрите, я обидел мистера безжалостного ублюдка всея Земли. Какой я плохой. Что же ты не повяжешь меня прямо сейчас и не научишь хорошим манерам? — Чуя вовремя поймал себя на мысли, что зря он завёл именно эту тему. — Впрочем, я пришёл сюда не твои блядские потребности удовлетворять, а прояснить несколько моментов.
Дазай издаёт сдавленный смешок и выпрямляет спину, попутно вставая со стула. Он ждал его здесь примерно пять часов. Нужно размяться. Гнев и отчаяние прошли. Остался небольшой осадок, который легко можно процедить через фильтр новых эмоций. Кажется, что-то назревает.
— Несколько моментов? Подался в дипломаты?
— Ненавижу терять вещи, принадлежащие мне, — сухо цедит рыжий и тянется к выключателю. — Речь идёт не о тебе, чтобы ты не радовался раньше времени.
Щелчок. Комнату озаряет яркий свет, от чего немного режет глаза, но сейчас не до этого. Всё происходит в одно мгновение. Они делают по шагу вперёд, направляя на друг друга пистолет и клинок. Со стороны это выглядит весьма странно, поскольку Накахара не привык держать в руках увесистое оружие, а Осаму, соответственно, был далёк от мастерства владения клинком. Остриё упирается в горло, а дуло в лоб. Оба смотрят так, словно это самый счастливый день в их жизни. На лице улыбка, а в глазах горит огонь.
— Как хорошо, что мы сходимся во мнениях, — радостно выдаёт Дазай. — Мне бы очень не хотелось терять то, что по праву принадлежит мне.
— Я забрал его, чтобы при удобной возможности всадить свинцовую пулю в твой пустой лоб. Может, две, чтобы наверняка.
— А ещё для того, чтобы было на что обменять своё оружие, не так ли?
Чуя изгибает тонкую бровь и, усмехаясь, отвечает:
— Должен признать, что как напарнику тебе цены нет. Я ведь знаю, что ты специально спиздил мой клинок, чтобы у нас был лишний повод для встречи.
— Не понимаю, к чему ты разводишь эти демагогии, если мы оба прекрасно осознаём, что в техническом плане знаем друг друга, как облупленные.
А теперь самое время для действий, Накахара. Ты не должен облажаться.
— Ты прав, давай сразу без лишних слов, — он отводит руку с пистолетом чуть в сторону, после удобно устраивая дуло у собственного виска. — Закончим всё прямо сейчас, да?
Мысленно Дазай испускает дух, но старается не меняться в лице. Это его Чуя, а он умеет блефовать. Не стоит поддаваться ему, так будет куда интереснее.
— Что ты решишь этим? — как можно безразличнее спрашивает он, хотя на деле его рука уже дрожит. — Не понимаю, к чему этот спектакль.
— О, ты прекрасно понимаешь! Глаза-то забегали! Просто мне стала интересна одна вещь, — быстрым движением руки он снял пистолет с предохранителя. — Действительно ли тебе так дорога моя жизнь?
Дазай хотел было убрать руку с клинком от горла Накахары, но тот остановил его, крепко ухватывая за руку и удерживая её.
— Куда собрался? Давай, ты ведь угрожал мне, не так ли? Или ты зассал?
— Я ведь говорил, что не хочу тебя ранить. Это выходит само собой.
— Очень интересно. Смотри, а у меня само собой родилось желание откинуться на твоих глазах. В заднем кармане у меня имеется предсмертная записка, которая гласит о том, что до такого состояния меня довёл именно ты.
Прекрасно. В глазах Дазая он прочёл животный страх. Нет, он не боялся быть обвинённым в доведении до суицида. Он боялся потерять того, кого любил.
— Чуя, я…
— Ты, — он подался вперёд, намеренно напарываясь на собственный клинок. Чёрт, больно. Нужно терпеть и не сбавлять оборотов. — Ты, сукин сын, может быть, хочешь объяснить мне то, что ты планировал сделать со мной, если бы я не свалил тогда?
Силы у Осаму намного больше, поэтому ему удаётся отдёрнуть руку с клинком в сторону. По шее Накахары течёт тонкая струйка крови. Ах, как хочется слизать её прямо сейчас и осторожно закрепить тонкий пластырь на месте пореза!
— Не понимаю, о чём ты, — врёт он, надеясь, что Чуя прекратит эту нелепую игру, в которой он явно лидирует.
— Да ты что? — палец удобнее устраивается на так называемом спуске. Мысленно Накахара мечтает, чтобы Дазай уже поскорее во всём сознался. Не очень-то хочется реально стрелять себе в голову. — Позволь объяснить тебе. Я никогда в жизни не чувствовал себя так хуёво. О, блять, никогда! Меня разрывало на две части, а ум за разум заезжал. Знаешь, я всё думал и думал о том, стоит ли мне связать свою жизнь с конченным ублюдком. Постоянно. Каждый день. Я задавал себе вопрос: а нужно ли мне это? Одна часть меня говорила, что нет. А потом появлялся ты, со своей сопливой стороной, со своими поцелуями за ухом и судорожным обниманием моих рук. И тогда я уже решал, что мне это необходимо. Помнишь, что было потом? Не утруждайся, я напомню. Потом ты, чёрт бы тебя побрал, в одно мгновение менялся, и мне было страшно. Очень страшно. Тебя швыряло от кнута до пряника так быстро, что я не успевал моргнуть и глазом. И я снова тонул в мыслях и сомнениях.
От воспоминаний в его горле встал ком. Было слишком трудно сдержать в глазах скупые слёзы. Это придало Накахаре ещё более жалкий вид. Нахмурив брови, он так же уверенно повторил свой вопрос:
— Что ты, блять, хотел со мной сделать? Отвечай.
— Я просто хотел, чтобы ты понял меня, — каждое слово давалось ему с трудом. Хотелось отобрать свой пистолет и выбросить его куда подальше, лишь бы только не видеть, как прекрасные руки Чуи прижимают его к изящному виску. — Хотел, чтобы ты больше никогда не уходил от меня. Но ты всё равно сделал это. Я пытался показать тебе всё, что я чувствовал всё это время. Понимаю, это выглядело очень ужасно, да и ощущалось, наверное, тоже. Но я никогда раньше не ощущал такого по отношению к другим людям. Вернее, не так. С тех пор, как в моей жизни появился ты, другие люди перестали существовать. Ублюдок, да? Больной ублюдок, вот кто я. Знал бы ты, как я хочу, чтобы рядом со мной с твоего лица не сходила улыбка, а слёзы в глазах скапливались лишь от смеха, но я не могу. Не могу, потому что не умею сдерживать свои эмоции и порывы. Чёрт… Рядом с тобой я вообще ничего не могу! Я словно безоружный ребёнок, — он сожалеюще покачал головой и продолжил. — Ты — мой идеал, Накахара. Я окончательно сойду с ума, если ты прекратишь существовать.
Своей рукой он осторожно перехватил тонкое запястье Чуи и отвёл руку того в сторону. На удивление, рыжий легко поддался. Накахара услышал то, что хотел, но это ещё не всё. Это далеко не конец.
— Пожалуйста, не лишай меня того, что является смыслом моей жизни, — Осаму невесомо обнимает хрупкое тело, боясь сжать. Для него сейчас Чуя был хрустальной статуэткой, с которой следовало сдувать пылинки. — Мне очень жаль, что я оказался таким конченным ублюдком, который довёл тебя до мыслей о суициде. Я знаю, что это такое, Чуя, знаю. И я ненавижу себя за то, что заставил тебя испытать такое. Прости меня, если сможешь и, прошу, позволь хоть изредка наблюдать за тобой, хоть со стороны. Ты меня теперь не подпустишь к себе, потому что я тебе противен, я знаю. И я не смею даже просить у тебя извинений сейчас, но я же ублюдок, поэтому и прошу.
Слишком много всего, Накахара не успевает фильтровать информацию.
— Достаточно. А теперь заткнись.
Грубо и сухо. Дазай словно в прострации.
— А?
— Ты сказал всё, что я хотел услышать. Теперь завались.
Тишина, что режет слух. Необходимо нарушить её.
— Неужели ты не хочешь обнять меня нормально?
— Хочу.
— Тогда какого хера я до сих пор не чувствую, как твои костлявые оглобли душат меня?
— Чуя, ты…
— С каких пор тебе нужно моё разрешение на собственные действия?
Дазай наконец-то облегчённо вздыхает и крепко сжимает Накахару в тисках из собственных рук. Он так хотел сказать всё это и вот так просто постоять в пустой комнате в обнимку со своим Чуей.
— Соплей на меня не навешай только.
— Я и не плачу.
— Ага. Ты рыдаешь.
— Потому что я люблю тебя.
— Хочешь инфаркт? — он усмехается и легонько хлопает по спине Осаму, чуть слышно бубня. — Я тоже.
Дазай замирает. Похоже, инфаркта не удалось избежать. Он просто не может поверить собственным ушам, и потому спрашивает:
— Точно?
— Конечно нет! Я ведь просто так заставил тебя излить мне душу, а потом позволил рыдать мне в плечо. Ненавижу тебя всем сердцем. А знаешь, почему? Потому что ты тупица, каких ещё поискать.
Шмыгнув носом, Осаму выпрямляется, отпуская Накахару. Улыбается и смотрит прямо в глаза.
Давай, Чуя, твой финальный выход.
Он быстро выхватывает свой клинок из перебинтованных рук и приставляет его к белоснежной дорожке бинтов на шее Осаму. Пистолет вновь принимает исходную позицию, врезаясь в лоб. На лице Дазая растерянность и непонимание.
— А теперь клянись, что больше не будешь размазнёй, придурка кусок. Я не собираюсь строить отношения с нытиком. Верни мне моего Дазая, который с каменным ебалом убивает людей, а после в баре хлещет вискарь.
— Не боишься, что я слишком войду в роль, что вновь перегну палку?
— Повторюсь: я тебя не боюсь. Клянись, что впредь будешь говорить мне о своих желаниях, прежде, чем начать издеваться надо мной.
— Это слишком смешно, я не могу, — Чуя злобно зыркнул на него, и он решил подыграть, закатывая при этом глаза. — Клянусь.
— Пообещай мне, что избавишься от той ужасной комнаты.
— Она прекрасна! — и вновь испепеляющий взгляд. — Ладно-ладно, я всё равно снял всё со стен. Но и ты мне пообещай кое-что.
— Что ты хочешь от меня услышать?
— Обещай, что каждый вечер ты будешь сидеть на моих коленях. И что мы будем курить, как и тогда.
— Этого никто не отменял, — рыжий растянулся в довольной улыбке. — Даже не обсуждается.
Он расслабился и «освободил» Осаму, возвращая тому пистолет.
— Хочешь, чтобы я вернул прежнюю личность, да?
— Но без крайностей. Я знаю, что тебе всего лишь нужно немного постараться, и ты возьмёшь всё это под контроль. На крайний случай я огрею тебя по твоей тупой башке чем-нибудь тяжёлым.
— Любое твоё желание, Чуечка, — Дазай растягивается в улыбке и направляет пистолет на люстру. Одно нажатие — и мелкие куски стекла врезаются в паркет, а в комнате вновь кромешная темнота.
— Что ты творишь?
— Просто захотелось поцеловать тебя в темноте.
Не давая Накахаре и единого шанса на возмущение, он обхватывает рукой его подбородок и мгновенно утягивает в глубокий поцелуй. Останавливает его только сильный шлепок по щеке, спустя несколько минут после начатого.
— Ты хотел поцеловать, а не высосать остатки моих лёгких, придурок!
За десять минут до.
— Итак, ты всё понял? — осведомился Акутагава.
— Да-да. Не мешкать, вести себя серьёзно, не терять самообладание. Я через дверь, ты через окно. В случае непредвиденной ситуации защищать свою шкуру, — на одном вздохе выпаливает Накаджима.
Рюноске с тёплой улыбкой на лице теребит светлую макушку и облегчённо вздыхает.
— Молодец. А теперь вперёд. Сделаем это.
— Да!
Они сидели на кухне в излюбленном положении. Естественно, курили. Куда же без этого? Традиции есть традиции.
— Почему ты решил остаться со мной?
— Полагаю, потому, что ненавижу тебя всей своей грязной душенькой.
— А если серьёзно?
— Потому что осознал, что не могу без тебя. Всё просто: ты сделал из меня такого же больного ублюдка, как и ты сам.
— Об этом… Я изменюсь ради тебя.
— Тс-с-с, — Чуя подставил палец к губам Осаму, и тот быстро поцеловал его. — Мы научимся контролировать это, ладно? Не сразу, но научимся. А пока что я буду терпеть тебя. И… Прекрати целовать мой палец, это как минимум странно.
— Хочешь порку вместо этого?
— Ой, блять, заткнись.
3… 2… 1…
Окно в кухне с треском разбивается, а дверь, которую Чуя, конечно же, забыл закрыть, распахивается с такой силой, что ручка ударяется о стену, оставляя в ней отпечаток. Дазай и Чуя одновременно вздрагивают. Крупные осколки устилают пол, и тут начинается шоу под условным названием «дурдом на выезде». Нужно отметить, что квартира Накахары находилась на первом этаже многоэтажного дома.
В окно запрыгивает Акутагава, а в кухонном пролёте — запыхавшийся Ацуши.
— Накахара-сан, не волнуйтесь! Мы пришли к вам на помощь! — рефлекторно выпалил Рюноске, который до сих пор не осознал всей комичности ситуации.
В это же мгновение в унисон с ним Ацуши так же громко кричит:
— Дазай-сан, не убивайте Накахару-сана! Я знаю, что в душе Вы хороший человек!
Всё это прозвучало в одно время, из-за чего у Дазая даже немного заложило ухо. Чуя, глядя на это, залился искренним смехом. Любой другой человек явно разозлился бы из-за разбитого окна, но не он. Глядите-ка, спасители нашлись!
Немая сцена. Накаджима и Рюноске смотрят на «несчастную» жертву, которая ухохатывается, сидя на коленях своего «ужасного» мучителя. Дазай подавляет в себе нотки истерического смеха. Если он сейчас взорвётся, то потом определённо придётся вызывать неотложку, чтобы откачать его.
— Мы это… Хотели, — начал было оправдываться Акутагава. — Просто хотели…
— Решили на чай зайти! — выкрутился Ацуши. — Накахара-сан, вы же сами говорили, что Вы — наш должник. Вот мы и пришли… В гости… На чай… Да…
Затушив окурок в пепельнице, Чуя поднимается с коленей Осаму и кидает ключи от квартиры Рюноске.
— Дайте мне знать, когда замените окно и приберётесь здесь.
— Прошу прощения! — Акутагава поклонился, и начал бубнить себе под нос слова извинений.
— Чего расселся? — обратился Чуя к Дазаю. — Поднимай задницу, пойдём.
— Куда ты собрался?
— Как куда? Люди на чай пришли. Мы идём покупать конфеты.
— Ты? Покупать конфеты?
Секундная пауза, и они оба заливаются смехом. Ацуши и Акутагава по-прежнему в растерянности. Выходя из кухни, Чуя не смог удержаться от шутки в своём любимом стиле. Взяв Накаджиму за плечо, он специально громким шёпотом сказал ему:
— Презервативы в прикроватной тумбочке. Хорошенько приберитесь тут, — пошло подмигнув, он поиграл бровями.
Взяв пальто, Накахара вышел прочь из квартиры, вслед за Дазаем.
— Ч-что это было? — спрашивает Ацуши, когда входная дверь закрывается с внешней стороны.
— Я не ожидал такого… Они… Помирились? — на лице Акутагавы полная растерянность. — Но ведь они не могли так быстро… Да и потом… Накахара-сан ведь так сильно хотел уйти от него…
По тёмной макушке прилетает смачный подзатыльник.
— А я говорил тебе, что не стоит разбивать окно! Говорил? Ты ведь никогда меня не слушаешь! Что теперь прикажешь делать, а? А ещё и в такое неловкое положение с тобой попали! На меня ругаешься, а у самого голова не варит!
— Ацу, ты что, злишься?
— Я готов тебя придушить! Окно! Подумать только, окно! Где нам столько денег взять? Тебе напомнить о том, что у нас долг за собственную квартплату? Позвоню Гин и скажу, что её брат — тупица!
— Т-только не Гин. Ацу, ты это… Не горячись…
Ацуши немного отпустило, и он сделал несколько глубоких вздохов.
— Мы всю ночь провозимся с этими осколками.
— Зато потом я куплю тебе ведро мороженого. Два!
— Ты такой подлиза.
— Три. И в выходные пойдём в кино.
— Я всё ещё злюсь на тебя.
— Подарю тебе самый большой букет из кошачей мяты!
— Придушу.
Они идут нога в ногу по влажному асфальту. Внезапно Накахара останавливается.
— Стой.
Дазай быстро смекает, что, скорее всего, его Высочество Накахара Чуя устал идти. Он без лишних слов подходит к нему, и тот быстро запрыгивает на спину.
— Итак, куда дальше?
— Туда, где всё началось.
— Ты действительно хочешь вернуться? — усмехается Осаму. — И кто из нас больной ублюдок?
— Полагаю, мы оба. Шевелись, я не хочу замёрзнуть из-за тебя.
Белоснежная ухмылка сверкает в глубокой темноте ночной улицы спального района Йокогамы. Запах мокрого асфальта действует на них как наркотик. Сразу становится как-то легко внутри. Может быть, это потому, что каждый из них перестал играть глупые роли в этих неуместных играх, как знать. Однако теперь в мире существует по крайней мере два безумца, которые определённо стоят друг друга.
— Почему мы остановились?
— Знаешь, я тут подумал, что нам стоит прикупить Виагры. Ведь я не уверен в том, сможешь ли ты поднять свой хуй без насилия.
— Эй, пошлые шуточки — это мой конёк.
— А кто сказал, что я шучу?
Руками Чуя обхватывает шею Осаму и на полном серьёзе начинает душить его.
— Готовься к заплыву, потому что я выброшу твой труп в ближайшую реку, ублюдок.
Покрасневший от нехватки кислорода Дазай всё же выдавливает из себя:
— Если меня задушат эти руки, я обоссусь от счастья на небесах! Ну, или в аду.
Да, два безумца. И это их идиллия. Идиллия, что пропахла сигаретным дымом и отвратительным парфюмом. Так прекрасно. Больше ничего не нужно.
Добро пожаловать, Накахара, чувствуй себя как дома.
Конец. Нет, не так. Начало чего-то нового. Да, именно так.
