Stockholm Syndrome

За 24 часа до...

— Как-то так всё и было, — левый глаз Чуи нервно дёргался, но он всё ещё продолжал вливать в себя сладкий жасминовый чай, наивно полагая, что тот хоть как-то поможет ему. — Я уходил и чувствовал, как он сверлит меня взглядом через стену. — Чисто теоретически, он не мог этого сделать. — Ой, замолкни. Ты ведь прекрасно понимаешь, что я имею в виду.       Они сидели на кухне. Маленькой, но уютной. Несмотря на электрический разряд, который прошибал эмоциями, что сменялись с первой космической скоростью, Накахара смог немного расслабиться. Вернее, эта жёлтая лампочка и тёплые пары из носика чайника создавали иллюзию полного спокойствия. Хотелось верить этой домашней атмосфере.       Прежде, чем выбить из рыжего чистосердечное признание, Рюноске всё же решил отправить Ацуши на курсы. Нечего ему лишний раз нервничать. Такой расклад, естественно, очень сильно взбесил Накаджиму, но идти против воли Акутагавы было себе дороже. Именно поэтому, скрипя зубами, он злобно бросил через плечо коронное «в таком случае, я домой не вернусь!» и, подхватив зонт, вышел. Дверь хлопнула с такой силой, что снаружи посыпалась штукатурка. Это немного развеселило Чую. Ещё бы, ведь бесплатный концерт не каждый день можно лицезреть. Рюноске заверил его, что это в порядке вещей, и что не стоит волноваться из-за этого обещания. Аргумент был весомый: Ацуши всё равно больше некуда пойти.       Веселье сменила тревога. Ведь Чуя сам мог уйти от Дазая точно так же, хлопнув дверью. Можно было сделать это демонстративно или же прокрасться под шумок. Почему он не сделал этого? Зачем так долго терпел всё это? — Накахара-сан! Вы опять зависли.       Рыжий потёр переносицу, постепенно меняясь в лице. Хватит уже строить из себя жертву. До чего только докатился! Его успокаивает кохай. — Прекращай выкать мне. Мы же знакомы уже так долго, — решает он перевести тему. — А то ощущаю себя старпёром. — Это простое уважение. — Засунь его себе в задницу. Зови меня просто по имени. — Постараюсь, — заметив, что Накахара опустошил очередную кружку, Акутагава быстро наполнил её очередной порцией «живительного» напитка — Я не очень хочу давить на больное, но Вы, — он запнулся, а после исправился. — Ты не выглядишь, как человек, который добился того, о чём мечтал. — Я должен станцевать победный танец у тебя на столе? — Нет, но… Разве Ваши глаза не должны загореться иначе? Надеждой, желанием двигаться вперёд? Почему сейчас, когда самое трудное позади, Вы опустили руки? — Я, — он долго формулировал это предложение в голове, а после тяжело встряхнул головой, которая казалась ему невообразимо тяжёлой. — Мне трудно сказать такое вслух. Все мысли в моей голове безнадёжно спутываются между собой. От этого ещё труднее, понимаешь?       Рюноске понимающе кивнул. Время близилось к девяти вечера. — Накахара-сан, Вам нужно отдохнуть. Утром в голове всё уляжется, и Вы решите, что делать дальше.       На это изречение Чуя прыснул каким-то неестественным смехом. — С каких пор ты превратился в такую заботливую мамашу, мелкий? Помню тебя ещё щеглом, который метил углы в портовой мафии! Ты не был такой размазнёй. — Я не приму это на личный счёт, потому что в данный момент я могу списать это на твою усталость, — его тон сменился на более жёсткий, а об уважении и речи идти не могло. — Но если ты в здравом сознании ещё раз назовёшь меня размазнёй, то, клянусь, я даже не вспомню о том, что ты мой семпай. — Утю-тю, Рюноске-кун размажет меня по стене, а после отметит свой триумф помечанием углов. Как мило.       Да, крыша у рыжего поехала знатно. Тяжело вздыхая и мирясь с фейспалмом, Акутагава всё-таки вновь переходит на дипломатичный режим. После десяти минут уговоров и глупых брыканий из стороны в сторону с воплями в духе «отстань, я буду спать на кухне», ему всё же удаётся отправить почивать своего недосемпая.       Прикрытие. Простое лживое прикрытие истинных чувств. Лишь оставшись наедине с самим собой, Накахара ощутил острую боль. Боль потери. Вопросы и выводы Рюноске были очередной солью, насыпанной на открытую рану. Нет, рыжий уже давно не винил себя в случившемся. Ему просто… Было не по себе находиться за пределами поля зрения Осаму. Он слишком привык, что рядом его всегда подстерегала тень напарника. Слишком сильно привязался к тому, кого боится. Слишком-слишком-слишком. Это слово определённо принадлежит Накахаре. Он уже и забыл, каково это — ощущать всё в меру.       Но труднее всего было смириться с холодом вокруг. Больше нет того, кто бы согревал своими противными объятиями и дышал в шею. Рука рефлекторно тянется к ямочке за ухом. Это место теперь в безопасности, так? И всё же он не может поверить в то, что это одиночество и есть личный триумф.       Да, это страшно. Осознать, что ты испытываешь ломку по садисту. Что ещё страшнее — мысли о том, как ощущает себя мучитель, чьей игрушкой был его собственный идеал. Разум отключен, а тело помнит. Каждое движение, малейшее касание и несчастный взгляд. Не хочется думать об этом, но и Осаму сейчас трудно. Возможно, ещё труднее, чем рыжему.       Стараясь отогнать все эти тревожные мысли прочь, Накахара обнимает сам себя за плечи. Этого недостаточно. Всё ещё чего-то не хватает. Он робко проводит ладонью по раздражённой щеке, которая в любой момент показалась бы Чуе противной, но только не сейчас. Дело в том, что он не умел плакать до встречи с Дазаем. Произошло то, чего Накахара боялся больше всего: он научился испытывать эмоции. Вот только… Кто научит его контролировать их?        И всё же он заставляет себя заснуть. Так не будет этих глупых мыслей. Он убьёт их, хоть и на несколько часов.

Прошло примерно пять часов без тебя. Я хотел этого, но… Почему же так больно?

      Как сладок сон. Долгожданный и тягучий, как смола. Никаких сновидений, лишь полное погружение в темноту. По-правде говоря, этого очень не хватало Осаму. О такой роскоши, как расслабление, он мог только мечтать. Именно поэтому он не сопротивлялся, а позволил Чуе сделать задуманное. Ведь вдвойне прекрасно, когда твой идеал дарит тебе такой невероятный подарок. В том, что он отыщет Накахару после пробуждения, он не сомневался ни секунды. Да куда денется этот рыжий коротыш? Правильно, никуда. Мафия накрепко привязала их к Йокогаме, а о смене работы и речи идти не могло. Так что поиск иголочки в стоге сена будет весьма увлекательным квестом для Дазая. Лишний повод узнать Чую поближе и записать новые факты.       Чувство азарта всегда стояло на одном из призовых мест его внутреннего пьедестала. Именно оно заставило Осаму открыть глаза. Пусто. Жаль, что он в кровати, а не в гробу. Прилагая немало усилий, он заставляет себя подняться на локтях и принять сидячее положение. Тело всё ещё обмякшее, а голова слишком тяжёлая. Однако это не мешает ему громко усмехнуться. Подумать только! Это не было сном. Место укола всё ещё побаливает, но с лица Дазая не сходит блаженная улыбка. — Вот, значит, как… Волю почувствовал, — он посмотрел на подушки. На одной из них красовался небольшой рыжий волос. Осаму разобрал смех. — Решил, что я тебя не найду, Чуя? Правильно решил! Я знаю, знаю! Ты сам придёшь ко мне.       Глубокий вздох и опускание тяжёлых век. Три. Два. Один. Он распрямляет спину до хруста позвонков. В глазах загорается огонь. Нет, не то слово. Желание. Отчаянное желание наказать этого засранца как следует. Виски слегка пульсируют от быстрого увеличения адреналина в крови. — Как я мог забыть? Мой Чуечка любит играть. На этот раз догонялки. Что ж, надеюсь, ты успел отдохнуть, потому что я всегда умел бегать быстрее тебя. На этот раз я не дам тебе фору.       Разговаривать со стенами — вот его удел. Раздражает. Вместо мятой простыни и рыжего волоса здесь должен быть тот, кого он добивался. Но что в итоге? Всё летит к чертям собачьим.       Дазай не умеет контролировать фазы своего поведения, но ему слишком нравится доводить себя до состояния помешанного маньяка. Именно поэтому он направляется на железных ногах в ту самую комнату. Нужно больше Чуи. Гораздо больше.       Снимки летят со стен на пол, а книга вместе с ними. С блаженной улыбкой он медленно вырывает по листу и укладывает ровной стопкой рядом с собой. Когда страниц не остаётся, Осаму встаёт на ноги и с размаху пинает эту стопку. Вжух — и бревенчатого пола почти не видно. Дазай смотрит в глаза первой попавшейся фотографии и произносит вслух нечто пугающее, однако, имеющее смысл. — Не думай, что эта коллекция ограничится лишь фотографиями и тупыми листами с информацией, Чуечка. Мне нужен главный экспонат — ты. И я заставлю тебя добровольно стать частью моего безумия. Лежать на полу, среди этих бумажек и говорить, что тебе в этой жизни больше ничего не нужно, ясно? Молчишь, да? — казалось, он уже не граничит реальность и собственные шизофренические мечты. — Молчи-молчи, ведь я запоминаю каждое твоё слово, ты не забыл? Послушай, Чуя… Разве я не говорил тебе, что хочу лишь простого человеческого счастья? Говорил. Так почему, почему ты каждый раз уходишь? Почему заставляешь меня испытывать то гнев, то разочарование?       Он опускается на колени и берёт один из снимков в руки, судорожно прижимает его к груди и нервно дышит. Нет-нет. Он понимает, что разговаривает с воздухом. От этого в горле образуется ком. Хочется рвать и метать. Хочется спалить весь дом, его мечты и надежды, всё то, что недосягаемо. Хочется… Голыми руками придушить Накахару за то, что тот издевается над ним, играет так позорно и ужасно. Мухлюет. Разве он заслужил это? Нет. Тогда почему Осаму не имеет права на собственное счастье? Хочется… Обнять Чую, погладить по спине и почувствовать своей щекой его руку. Вновь ощутить иллюзию хорошего исхода. — Чуя… Когда мы встречали наш девятый новый год, ты сказал, что пожелал мне исполнения самой заветной мечты. А я… Знаешь, я соврал тогда, сказав, что загадал, чтобы мы дружили вечно. Я такой лгун, Чуя. На самом деле я хотел, чтобы ты всегда был моим. Выходит, эти желания не сбылись, так?       Он смял фотографию, что прижимал к груди, и на секунду перестал дышать. Отпустило? Нет. Выбросив скомканную фотографию в сторону, Осаму поднялся с колен и растянулся в улыбке. Рука рефлекторно тянется к ящику, в котором спрятан клинок рыжего. — Знаешь, если чудес не бывает, то я стану тем, кто справится и без них, — он видит своё отражение в металле, начищенном до блеска, и направляется к выходу. — Беги, Чуечка, просто беги. Рано или поздно я догоню тебя.

Поиграем в догонялки? Условия просты: победитель имеет право делать с проигравшим всё, что пожелает. Я вытрясу из тебя всю душу, Накахара.

За 5 часов до...

— Н-Накахара-сан, — робко бубнит Ацуши. — Вас ведь никто не выгоняет. Можете остаться ещё на одну ночь для большей безопасности. — Я, — он оборачивается на пятках и выдавливает из себя улыбку. — Я очень ценю ваше гостеприимство, но мне правда пора. Не уйду сейчас — он обо всём догадается и придёт сюда. Не хочу доставлять вам проблемы больше, чем я сам. — Я же говорю, что никаких проблем нет и быть не может. Давайте дождёмся Рю, а после мы вас проводим?       Приятно. Действительно приятно. Вот так забота! Следует отдать должное.       Чуя поклонился и быстро протараторил: — Спасибо за всё, я очень благодарен вам. Теперь я ваш должник.       Ацуши, естественно, растерялся. Не каждый день его так благодарят. Он слабо машет поднятыми ладонями из стороны в сторону, говоря, что это лишнее. Накахара благородно распрямляется и уходит, попутно говоря: — Не забудь закрыться, мелкий номер два, а то мало ли твой бывший ёбнутый семпай завалится. Рюноске будет в бешенстве.       И он уходит, оставив позади себя растерянное лицо Накаджимы и тяжёлую дверь.       Прошлая ночь стала решающей для Накахары. Он понял самую страшную вещь в своей жизни: он нуждается в Осаму, как в воздухе.       И всё. Больше никаких мыслей, никакого здравого рассудка и противоречащего внутреннего голоса. Ощущение, будто это какое-то помутнение разума, но в голове напрочно засела только одна мечта — вновь ощутить его присутствие.       Утром Чуя собрался с мыслями и решился всё-таки вернуться домой. К себе домой. Где его и будет ожидать Дазай, так это именно там. Он твёрдо решил расставить все точки над i. Больше нет смысла бегать и прятаться. Осаму хотел разговоров по душам? Он их получит. А после будь что будет. Для себя Чуя наметил два исхода: либо Дазай отправит обиды прошлого на дальнюю полку, либо Чую на тот свет. Хотелось верить в первое, но по ощущениям вероятнее второй пункт.