Часть 1
2 февраля 2018 г. в 22:15
Мелочь беловолосая, красноглазая, с чистым лицом и худыми плечами, жалобно хлюпала носом, путаясь в слишком длинных рукавах черной водолазки. Мелкий, едва лет семь, пацан пытался натянуть нижний подол водолазки ниже колен, не выпасть из широкого ворота и только усилием воли не скатывался в истерику.
Вокруг подозрительно щелкало и циркулировала чакра. Лаборатория Тобирамы всегда навевала Хашираме чувство странного величественного почтения, даже сейчас, даже рядом с неучтенным элементом без штанов.
Шодай-сама задумчиво покрутил в руках шляпу Хокаге и прокашлялся. Мелочь хлюпнула носом громче. В лаборатории младшего брата по прежнему не было заметно самого Тобирамы двадцати семи лет от роду, только маленькая копия.
— Т-тобирама?
На звук имени мелочь покосился на него, пытаясь плотнее замотаться в водолазку. Узнавания в глазах заметно не было, а истерика ребенка явно была совсем рядышком.
— Тобирама, ты что-то сделал? — Хаширама присел рядом на корточки, осторожно протянул ладонь к ребенку. Тот напуганно шарахнулся, вздрогнул, отчаянно замотал головой.
— Я ничего не делал! — с едва скрываемыми слезами в голосе завопил мелкий. — Вы вообще кто?!
Хаширама озадаченно убрал руку, обеспокоенно посмотрел на _слишком_ младшего брата. Что тут вообще случилось?
Кажется, это и правда Тобирама. Маленький брат без штанов, и, ками-сама, каким худым, истощенным он был в этом возрасте! В воспоминаниях они были другими. Да, чуть голодными, но младший брат всегда был спокойным, строгим, прямым и несгибаемым. Ребенок, ками, какой ребёнок, недокормленный и недолюбленный, уже привыкший к мечу, рукоять которого пытается нашарить на инстинктах.
Выдохнув, Хаширама медленно поднял обе руки с раскрытыми ладонями вверх. В бою это не остановило бы его, но сейчас не бой, а нечто более важное.
— Отото... Я — Сенджу Хаширама, только старше чем ты помнишь. Ты в безопасности, подожди, сейчас разберёмся.
Мелкий вздрогнул, узкие глаза отчетливо расширились в изумлении.
— А-ани-чан?! — удивленно переспросил он.
Не то чтоб эта новость помогала ему успокоиться. Брат выглядел странно, какой-то балахон, кандзи «Огонь», отсутствие кланового мона... Да он ли это вообще, или кто-то, решивший его разыграть и обмануть?
— Да, — радостно просиял Хаширама, подспудно ожидая, что вот сейчас-то до неожиданно помолодевшего брата дойдет, что такой идиот на свете всего один, и это он, Хаширама.
Тяжело вздохнет, буркнет что опять ани-чан что-то творит, в алых глазах хираганой, как для тупых, прорежется «придурок, зачем так пугать ».
Ничего такого не было. Маленький мальчик словно сжался в комок, воинственно топорщились белесые пряди, и во взгляде было больше паники, чем подозрительности.
— Где я?.. К-как... То-сан? — зачастил резко Тобирама, оглядываясь.
Пещера, низкий потолок, какие-то трубы, только не привычные деревянные или долбленый бамбук, а что-то темное, стол с кучей бумаг, штаны, из которых он выпал, благо, до прихода мужч... ани-чана успел перевязать фуиндоши.
— Что последнее ты помнишь? — ошарашенно уточнил Хаширама. То-сан? Неужели вместе с возрастом брату отшибло и память? — Сколько тебе лет?
— Сначала ответь, — ожидаемо заупрямился маленький Тобирама.
— Ты в своей лаборатории в нашей новой, общей деревне, — признался Хаширама. — Проводил какой-то эксперимент, я услышал взрыв, пошёл проверить, в порядке ли ты. А тут... — он развел руками, — ты, только почему-то маленький.
Мелкий брат посмотрел на него с отчетливым скептицизмом и ещё большей паникой.
_Его_лаборатория? Новая общая деревня? Он решительно ничего не понимал, и это пугало до дрожи.
— Общая с кем? Мамина семья к нам все-таки переехала? — попытался поймать Тобирама, и тут же перепугался. Вроде-бы-брат, только старый, резко посерел, словно покачнулся. — Моя собственная лаборатория? Но как?
— Я сяду? — по устоявшейся привычке на территории брата Хаширама спросил у него разрешения. Стоять было опасно, и правда, сейчас пошатнется и упадет. Он готовился даже к искореженному телу брата, которое придётся срочно лечить, вон, у двери аптечка заботливо припасенная лично Хаширамой.
Но сообщать о смерти _всех_, от знакомых Широ до старого Сена, учителя Тобирамы... Или он еще не учитель?
А если брат вернется? А если нет? И будет только мелкий, пока не исчезнет?
Тобирама кивнул, пытливо уставился на брата. Откуда у него лаборатория, какие эксперименты? И что произошло?
— Моему бра... Тебе было двадцать семь ещё этим утром, — тяжело уронил Хаширама, — ты многое забыл... Если эксперимент просто омолодил тебя, а не призвал копию или что-то ещё. За эти годы случилось многое.
И начал говорить, а у мальчишки волосы дыбом встали. Все родные и почти все знакомые умерли, мамина семья уничтожена, с Учихами — ками-сама, Учихами! — заключен союз и построена общая деревня, к которой примкнули уже почти все кланы Огня...
Уложить это в голове не получалось.
Никак.
— А Итама с Каварамой? — Тобирама долго ждал, пока брат их упомянет, но словно их и не было. Молчаливый взгляд в сторону сказал слишком много. Мертвы.
Как бы Тобирама не был рад тому что шиноби смогли договориться, ведь он давно втайне об этом думал, о причинах и поводах войны взрослых, но братья...
Он не выдержал и разрыдался, с всхлипами, размазывая по рукавам слезы.
Его семьи нет. Выжили только он с Хаширамой.
Хаширама осторожно взял брата на руки, прижал к груди, мерно гладил по голове, чуть не плача сам. Это всегда горько — приносить такие вести. Но ещё горше приносить их разом, родному и близкому человеку. Маленькому беззащитному брату. Сидел так, давая Тобираме выплакаться, хоть немного успокоиться и собраться.
Тобирама горько плакал, тихонько переживая новости, хватаясь за шею брата и еле слышно скуля. Подобрать слова утешения сейчас, двадцать лет как переживая эти потери, было невозможно, и Хаширама просто был рядом, до тех пор пока отото не вырубился.
Потерять еще и Тобираму было слишком страшно. Вплоть до нежелания идти и разбираться, что же сорвалось, что за техника так сработала и как ее отменить. Простое Кай не помогало, вот он, живой, маленький, настоящий и любимый младший брат.
Когда от усталости и нервного истощения брат отключился, Хаширама поднял его на руки и унёс из лаборатории домой. Уложил на футон, сняв с него слишком длинную водолазку, укрыл одеялом и остался рядом, по срочным делам в деревне отправив клона.
Брата нельзя было оставлять одного. Тем более сейчас, в таком состоянии, в новом для него мире.
В недружелюбном и опасном мире. По пути Хаширама отбрехался, что больного несет посмотреть, тщательно пряча белые вихры. Тобирама не был любим так, как он сам. И страшно, что кто-либо наивный решит, что без брата Шиноби-но-ками станет доверчивей щенка, что покусятся на его титул и должность. Слишком живо помнились ироничные доклады отото о покушениях на него. Сейчас Тобирама не сможет защититься, не сможет дать отпор тем, кто рассчитывал прирезать Белого Сенджу.
И не менее страшно, что свои же могут не сдержаться. Ткнуть по старой памяти Тобираму, пусть не врага, но и не друга.
Доверять он мог бы только мертвым. И Токе, которая как назло на миссии, троюродная сестра, подруга отото. Остальным, пусть Тобирама и говорил, что доверяет, уже Хаширама бы не доверил младшего брата, особенно в нежные семь-восемь лет.
Да и надо ли, ведь он прихватил разбросанные бумаги, журнал исследований, в котором брат пусть не дотошно, но фиксировал свои задумки. Может удастся разобраться и вернуть все как было, до того, как придётся действовать.
Хашираму ждала встреча пяти даймё, которую готовила Тока под командованием Джиро из клана Учиха вместе со многими новыми союзниками, и Каге там был необходим для подтверждения юридических прав гакурезато. Срыва этого мероприятия не простил бы сам Тобирама, свернувшийся маленьким клубочком в одеяле прямо на чужом футоне. Разворачивать свежую кровать Хаширама не решился, надеясь, что его простят за его собственную постель.
Тобирама спал недолго, но Хаширама всё равно успел изрядно понервничать. В документах и бумагах брата можно было не то что мозг, но и ногу сломать. Часть дичайших на взгляд Хаширамы вещей упоминались вскользь, как уже доказанные, вроде обратимости смерти и относительности времени и пространства. Словно ничего не значащая мелочь, как природа чакры, как описательная теория сен. Они так давно не общались, кажется, брат... даже не поделился.
Помимо обиды страшнее было то, что Хаширама мало что понимал. Что это было, как повернуть обратно, какие последствия. Не дурак в новых дзюцу, освоивший с нуля кеккей геккай на уровне противостояния шарингану Хаширама терялся в закорючках и значках младшего брата.
Это значило, что он не успеет его вернуть до того, как будет обязан покинуть Коноху.
Уходить он должен был через сутки — некоторое опоздание он ещё мог бы оправдать, но не отсутствие. Пятеро правителей самых могущественных стран мира были умны, горды и мстительны, и как бы ни была сильна деревня, воевать против всего мира они не готовы.
Придется идти, невзирая ни на окружающее, ни на себя. Даже на смертном одре пришлось бы поприветствовать даймё, представить преемника и лишь тогда скончаться.
И на время его отсутствия следовало оставить брата с кем-то, кому Хаширама доверял бы безоговорочно. Надо было найти кого-то, кто не навредил бы ему, ни словом, ни делом, смог бы и стал бы его защищать по просьбе Хаширамы. С кем Тобираме было бы хорошо, пока старший брат разберется с дзюцу, благо, он уже понял, что оно не грозит смертью Тобираме.
Брать его с собой не представлялось возможным — на переговорах будет слишком много ненадежных людей, а семилетка, даже гений, слишком беззащитен. Слишком яркая мишень, слабое место Хокаге, лакомый кусочек для врагов.
Оставался только один вариант... Если он согласится, конечно. И всего сутки на то, чтобы убедить обоих в необходимости именно такого шага.
Он был готов доверить Мадаре деревню. Теперь же доверит кое-что куда более важное. Свою жизнь, свое сердце, своего брата.
Мадара, на его взгляд, был достоин такого доверия. Но примет ли его Мадара, или некоторые старые раны слишком глубоки? То, что Учиха не проявлял этого, не значило, что он действительно простил одну из крупнейших потерь в своей жизни.
Вредить всё равно не станет, но отказаться может, а Хашираме предстояло его убедить.
И, что куда сложнее, убедить Тобираму, что с Мадарой безопаснее всего. Что тот не навредит, не ударит, что не надо его бояться и пытаться сбежать.
А хуже всего — сказать, что не надо попадаться никому на глаза, особенно соклановцам. Иллюзий Хаширама не питал. Тобирама был ребенком, а соклановцы не были посланцами добрых ками. Будь тут Тока, он бы не сомневался, она сидела с ними в их детстве, учила гендзюцу, кидала сюрикены, чтоб выходило солнышко или цветочек или Мон Сенджу.
Но та была на другом конце страны.
— Отото? — уточнил Хаширама на изменившиеся дыхание брата.
Тот открыл глаза, посмотрел на него, тихо всхлипнул и свернулся плотнее в одеяле.
Он так надеялся, что это был дурной сон, кошмар, но нет. Жестокая реальность, слишком взрослый брат, никого больше не осталось из близких.
Как можно оставить такого грустного, испуганного брата, Хаширама не понимал. Потому просто начал рассказывать. Не все, о детстве, в общих чертах о том, как выбрали место под деревню, как уставшие от войны люди стремились найти приют, как деревня всех объединила. Правда без мучительных грязных подробностей ложилась на удивление волшебно — как сказка. Постепенно успокоился Тобирама, развесил уши, вслушиваясь в волшебные картины реальности, переживая все сразу и прижимаясь боком к брату.
Старший, взрослый, страшный. Но чутье безошибочно говорит, что это Хаширама, любимый брат.
А потом и вовсе взял брата за руку и держал, не отпуская, смотрел доверчиво. Хаширама приобнял его, старался не думать о том, чего может стоить брату эта доверчивость, как жестоко он лишился её в прошлом.
Вернется ли брат прежним или нет, Хаширама не знал, но удивительно тоскливо было от того, что они слишком отдалились с братом в последнее время.
И восстанавливающаяся на глазах связь только делала необходимость расставания тяжелее. Хаширама гладил по пушистым волосам брата почти не задумываясь, умиляясь мурлыканью пригревшегося и придремавшего брата.
Оставалось только попросить его выполнить просьбу. Пожить у Мадары, послушаться его, и не волноваться. С миссии Хаширама вернется живым и как можно скорее.
И он мягко сказал, что ему придется уйти на очень важную миссию, не опасную для взрослого Хаширамы, но потенциально опасную для него, Тобирамы, на которую он не может взять маленького брата, и потому он просит брата пожить у его друга. Он сильный шиноби, он защитит и убережет, только пусть братик не высовывается. Он-взрослый имел немало недоброжелателей, что могли бы попытаться навредить ему.
Было почти шоком то, с какой доверчивостью Тобирама согласился. Легко, не оглядываясь на всякие «но», а просто давая всю ответную верность старшему брату, доверяя ему. В который раз сжалось в груди. Как оказывается Хашираме не хватало этого беспрекословного доверия, братских чувств.
С готовностью согласившийся Тобирама только сжал его ладонь крепче и дико краснея попросил брата оставить прядь волос как обещание вернуться. Единственный родной человек, мол.
Как одновременно дико стыдно и дико счастливо было, Хаширама даже описать потом не мог. Вплоть до готовности всю шевелюру отхватить и оставить брату. Остановило только воспоминание, как Тобирама буквально неделю назад отлавливал взрослого и страшного Хокаге чтоб вычесать щёткой его волосы. Успокаивает, мол.
И детская любовь Тобирамы к талисманам, тщательно скрываемая и бережно хранимая, о которой он почти забыл.
В итоге Хаширама отхватил толстую прядь, сплёл в косичку и самолично повязал на запястье брату, обещая вернуться.
И только потом стал его собирать.
Одежда по размеру, детский меч, сандалии — вряд ли у Мадары найдется детское.
А попутно постарался рассказать о Мадаре, чтобы брат знал, на кого его оставляют.
О привычках, как познакомились, что Мадара сделал для деревни и что значит для самого Хаширамы. На обиженное сопение с удивлением понял, что его, кажется, ревнуют.
Пришибленный этим пониманием, он подхватил брата на руки и крепко обнял.
Была б его воля, не отпустил бы, но выбора не было и пришлось идти к Мадаре.
Закутав брата в одеяло, прижимая лицом к своему плечу и удивляясь, какой он маленький. Легкий, худой, компактный, выросший в лося выше Мадары, а такой хрупкий.
Было дико рисковать, невозможно оставить того, о ком надо позаботиться. Оставить на крыльце дома Мадары, закутать глубже в одеяло на рассвете и попросить подождать.
Старого друга, проснувшегося и спускающегося по лестнице на первый этаж одинокого дома в квартале Учиха Хаширама чуял так же, как он его. И Тобираму, но вряд ли Мадара узнал истощенного ребенка. Сначала поговорить, а уж потом показать брата.
И — бежать, опаздывая и пролетая по лесу быстрее ветра.
Легкие быстрые шаги, ни единого вопроса — Учиха и так чуял, кто там. Мадара открыл ему дверь, посмотрел на взволнованного друга, кивнул проходить. По Хашираме было видно, что тому прежде всего нужно немного успокоиться, выдохнуть. Высказаться, наговорит глупостей — все то, что Хаширама всегда делал только с ним. Кусочек искренности, настоящего Хаширамы, которому Учиха не в силах отказать.
Перед переговорами перенервничал, что ли, думает Мадара, молча кивнув Сенджу на подушки у столика на кухне, заваривая чай. Старому другу не нужно приглашение, да и этот дом они строили вместе. Не все, далеко не все, но тут был второй дом Сенджу.
Любимый состав, мощное успокоительное, которое пробирало даже их с Хаширамой, в руках Мадары получалось словно само собой. Не впервые готовит, не впервые Хаширама к нему приходит, и Учиха прячет довольную улыбку, отворачиваясь спиной. Маленькое бытовое счастье — знать, что с проблемой Хаширама придет подумать к нему. Посидеть с чаем, выдохнуть, рассказать, поделиться, выслушать чуть добрых шуток, набраться сил.
Хаширама все никак не мог успокоиться. Он пришёл просить об очень важной и непростой услуге, не был уверен в согласии Мадары и переживал за маленького брата, оставленного на крыльце, пусть и в одеяле, а одного. С мечом, оружием, сенсора, настороженного и сильного, но, ками, такого маленького. Как их отец вообще отпускал, большеглазых совсем несмышленышей, что даже тогда, уже в десять, они мечтали создать мир, где детям не придется воевать.
И создали. Их мир, их Коноха. Их детище, которым оба дорожили превыше всего, кроме, быть может, братьев.
И вот теперь — его маленький брат, который нуждается в помощи, защите, который не помнит всех убитых его рукой.
И Мадара, которого нужно убедить помочь, но как вообще заговорить о таком?
Получив в руки чашку с горячим чаем, Хаширама молчал. Вертел чашку в руках, пил мелкими глотками, собирался с мыслями. Мадара не торопил его. Сидел напротив, пил свой чай, наблюдал за Хаширамой, едва заметно улыбаясь. Пусть выдохнет — и то, что Хаширама не стесняется показывать, как переживает — важный и ценный кусок его доверия. Того, которое не перешибет ни одна выходка его братца, ни одно возмущенное ворчание.
— То, что мы сделали... Коноха, которую я мечтал доверить тебе. Ведь ты лучше кого бы то ни было защитил бы её. Это моя жизнь, — не отрывая взгляда от чаши с мутным отваром признается Хаширама. Слова падают тяжело, как камни, так же весомо и однозначно, — в ней есть только один человек, которому я могу доверять. Ты, — переводит дух Сенджу и поднимает серьёзный взгляд на Мадару. Красивый, благородный, могущественный шиноби, от власти над ним и его доверием у Учихи щиплет под языком.
— И я прошу тебя позаботиться об одном человеке. Попавшем в беду, беспомощным, беззащитным перед этим миром. Совсем юным, которого я не могу тащить в ад и грязь миссии. Которого мечтаю защитить. И я прошу тебя Мадара, если можешь... Сможешь позаботиться о важнейшем человеке? — ради тебя, Тобирама. Младший брат, слабый, ставший таким сильным, тот, которого так хочется защитить. Последний брат.
Что-то у Мадары в этой речи не складывалось. _Так_ Хаширама на его памяти относился только к Тобираме, но вот уж кого беспомощным никак не назовёшь, да и юным тоже. Или с ним что-то случилось? Или это кто-то другой, кто-то близкий Хашираме?
Мадару одновременно и задело то, что о каком-то близком Хашираме человеке он мог не знать, и грело то, что позаботиться о нём Хаширама был готов доверить только ему.
В своём ответе он не сомневался. Он в любом случае не отказал бы Хашираме в просьбе настолько важной, что того аж трясло.
— Я позабочусь, — кивнул Мадара, — я его хотя бы знаю?
Хаширама вместо радости неожиданно сгорбился, в длинных пальцах треснула пиала, а взгляд стал загнанным, как у зверя. Глаз не отвел.
— Это неправильно, просить _тебя_, и, Мадара, я с благодарностью приму и отказ. Тобирама... За ним нужен присмотр, уход, и чтоб ни одна душа не узнала о его состоянии.
«Доэкспериментировался, значит», — подумал Мадара, успокоившись. Всего-то доэкспериментировавшийся младший брат Хаширамы, давно знакомый, понятный, и никаких новых, неизвестно откуда взявшихся близких.
Это очень, очень успокаивало.
Вопрос, впрочем, и впрямь был серьёзен, и Мадара уточнил, прежде чем дать окончательный ответ:
— Что конкретно с ним случилось, Хаширама?
— Он... Ничего не помнит. Ни тебя, ни Учиха, ни тем более Коноху. И ему понадобится помощь в быту и самообслуживании, готовить, помочь со стиркой, — прикидывает Хаширама.
Признаваться в том, что ему семь и он няшная мелочь, Хаширама не торопится, но честно вспоминает, когда на них с братом упал дом и младшие, и что не будет напрягать Мадару.
Чуть-чуть запоздалого детства от не очень-то хорошего старшего брата.
— Ты сказал «совсем юным», — уточнил Мадара, — он омолодился до ребёнка, что ли?
Звучала эта мысль довольно бредово, но потерять память так, чтоб не помнить даже его — сколько тогда Тобираме было, когда Мадара открыто признал себя слабее друга? Восемь? Девять? Он, вроде бы, был ровесником Изуны, значит, восемь.
Или взрослое тело и разум семилетки, что тоже не слишком меняет дело, решил Мадара и так и не дал Хашираме ответить.
— Впрочем, не суть. Если омолодился, позаботиться о ребёнке я смогу. Если просто потерял память — значит, научится всему обратно, моторная память должна помочь восстановиться быстрее.
— Семь лет, — признается Хаширама, — можно я его приведу? Нервничаю, он там совсем один...
Без доспехов, но с оружием. Опасное, безумно опасное сочетание, дающее иллюзию бессмертия и непобедимости.
И удручающее. Постепенно они отвыкли за эти всего-то три года от вечно-истощенной клановой мелочи, от полного кошмара с питанием их собственного детства, от того, какими они были. Они строили лучший мир.
— Веди, — кивнул ему Мадара. — Не переживай, Хаширама. Я присмотрю за ним, всё будет в порядке.
И ничего такого не было в просьбе, но она была действительно важна. И Мадара прекрасно понимал, насколько важно, чтобы никто из желающих заполучить голову Тобирамы не решил воспользоваться таким удачным моментом.
Хаширама поднялся тяжело, вышел. Ему было почти страшно вести брата к другу. Боязно, что что-то пойдёт не так, не сложится, не выйдет.
Брат слишком мал и беззащитен сейчас, а друг слишком дорог, и ссорить их ещё сильнее, чем было — последнее, чего Хаширама хотел бы.
Клубок брата в одеяле Хаширама так и внес — на руках. Притаившийся, как мышка, Тобирама позволил себе задергаться и с интересом выглянуть, только когда Хаширама сел обратно, по-прежнему не спуская брата с рук.
Из комка одеяла сначала высунулись белые вихры, а потом, как лиса из норы в земле, голова на тонкой шее, сверкающие интересом алые глаза, едва не принюхиваюшийся юный шиноби. Безошибочно найдя источник столь мощной чакры, Тобирама уставился на Мадару, с интересом открыто рассматривая его. Как же, лучший друг, почти брат-в-бою, легендарный Учиха Мадара.
Интересно же!
Мадара на любопытные глаза на ещё не шрамированном лице покосился с той же, едва заметной улыбкой. Любопытная мелочь ничем не напоминала высокомерного злобного шиноби, в которого вырастет. Что ж, тем проще. Мадаре и так хватило бы ума не винить мелочь в том, чего тот не помнил, что было естественным ходом войны, но так будет ещё легче. Просто ребёнок. Брат лучшего и единственного друга, любопытная мелочь, с которой он наверняка сможет договориться.
— Ну здравствуй, — улыбнулся ему чуть более явно Мадара.
— Здравствуйте, — вежливо поздоровалась голова, с удобством устраиваясь на коленях Хаширамы и не думая оттуда сползать. Наглость дикая, но и сам Хаширама обнимал брата как ценное сокровище. Еще и передаст с рук на руки.
Тобирама же рассматривал незнакомого шиноби. Сильный, что ууух, как брат, да почти, почти сильнее то-сана, но вряд ли. Сильный! Большой и ужасно лохматый, так и хочется расчесать. Но мама говорила, что чужих нельзя и это чувство маленький Сенджу загнал поглубже. Мрачно-чёрный, со странной улыбкой, но наверняка хороший. Брат бы не дружил с плохим.
— Будем знакомы, моё имя Учиха Мадара, — представился тот, легко склонил голову в приветствии. — Представься и ты.
— Сенджу Тобирама, — с уморительной серьезностью ответствовал ребенок, чуть приподнявшись и изобразив ответный поклон, а после свернувшись обратно в клубок в одеяле. — Пожалуйста, позаботьтесь обо мне.
— Пока твой брат занят на миссии, ты поживешь со мной, — продолжил Мадара. — Не переживай, он вернется целым и невредимым.
— Мой брат самый сильный, — с нескрываемым высокомерием фыркнул на это Тобирама из одеяла. Вот еще, будут его убеждать, что братик справится, словно он не знает сам.
Под вопросительным взглядом Мадары Хаширама только довольно покраснел. Да, он такой, самый самый.
Учиха только усмехнулся на это. Семилетки... Неожиданно ярко вспомнился младший, что будучи чуть старше допытывался, зачем братик соврал Сенджу, братик же сильнее, потому что иначе и быть не может.
Это воспоминание Мадара поспешил отбросить, как и всё напоминавшее о брате.
Хаширама чуть помялся — время кончалось, он уже опаздывал, но уходить от друга, от теплого клубка брата на коленях, не хотелось.
— И ещё, Мадара… — помявшись, выдал Хаширама, — у Тор...Тобирамы могут быть скачки роста. Не убивай его, пожалуйста.
Не то чтобы он сомневался в давшем обещание Мадаре, но слишком страшно. Фоново, в общем, само по себе. Да и брат может отколоть. А то он обоих взрывоопасных шиноби не знает.
— Я обещал, — тяжело уронил Мадара. — Я обещал тебе тогда не убивать его и сейчас — позаботиться о нём. Даже если он повзрослеет обратно и вспомнит всё не с твоих слов.
Тобирама видел, как резко выцвел Мадара на эту просьбу, и ему стало ощутимо неуютно. Но не стал же брат отдавать его прямому кровнику? Или зачем ещё меж друзьями нужна прямая просьба не убивать, да не шуточная, а серьезная?
— Я верю тебе, — крепче прижал к себе брата Хаширама, не сводя взгляда с Мадары, — спасибо. За всё.
За то, что можно прийти с самой дикой просьбой. За то, что можно положиться. Можно верить. За то, что в его жизни когда-то появился растрёпанный черноволосый парень, шиноби, друг, соперник, соратник.
Маленького Мадару доверить Тобираме было бы не в пример сложнее.
Мадара кивнул медленно, тихо длинно выдохнул. Не недоверие, просто беспокойство за брата, понятное и явное.
— Всё будет в порядке, — повторил он, прикрыв глаза. — Иди спокойно. От твоей миссии слишком многое зависит.
— Веди себя хорошо, Тобирама. Я быстро, — ещё раз обнимает брата Хаширама, так и не решаясь передать Тобираму Мадаре, опускает того на пол. Из клубка одеяла мигом выползает рукоять меча, всё ещё слишком тяжёлого для ребёнка.
Тем не менее, едва увидев его, Тобирама отказался отдавать, вцепился и так не отпустил до самого квартала Учиха, только прятал в глубине одеяла. Меч ещё Сен-сана, детский… или короткий для взрослого Тобирамы.
Мадара дипломатично сделал вид, будто не заметил меча. Проводил Хашираму, пожелал удачи и скорейшего возвращения, вернулся в дом. К щетинящемуся мечом клубку одеяла, остывающему чаю и еле слышному шуму просыпающегося квартала.
— Ты завтракал? — уточняет он у одеяльного клубка.
Мелочь непонимающе уставилась на Мадару, лупая глазами и крепче вцепилась в меч. Мадара не стал сходить с места, ожидая ответа. Минимум неделю им придётся прожить вместе, и простые правила “еда-чистота-безопасность” Тобираме придётся выучить. Просто кивнуть на кухню и сказать, что еда там, что найдёт поймает то его, Мадара не мог даже в худшие свои годы.
Ребёнок просто молчал, сжавшись в комок, на руках у брата он только храбрился. Оставшись наедине с чужим страшным человеком маленький сенсор напрягся, ещё сильнее вцепившись в оружие и совершенно не понимая что делать.
— Тобирама? — осторожно уточнил Мадара, приседая на корточки перед совершенно ненастоящим Тобирамой. Настоящий — высокая жердь с мерзким характером, в каждой бочке затычка, это же только личинка шиноби.
— Мадара… сан? — осторожно и еле слышно уточнил Сенджу.
— Мадара-сама, — фыркнул Учиха.
— Нет, Мадара-сама, — понятливо кивнул Тобирама, и Мадара чуть не поперхнулся.
В принципе игнорирующий суффиксы Тобирама и вдруг покорное сама вместо привычного сквозь зубы «Мадара».
— Аллергии на продукты питания есть? — уточнил Мадара. Альбинос же, и Хаширама упоминал, что в детстве тот был очень болезненным ребенком. Запоздало подумал, что проще было спросить у Хаширамы сразу, но раз не подумал, будет выяснять напрямую.
Отрицательно помотав головой Тобирама снова уставился в ответ, преданно поедая глазами Учиху. И взгляда не прятал, а уж каких усилий ему стоило подавить неостановимый поток вопросов мог представить только Хаширама.
— Курицу или рыбу будешь? — с внешней невозмутимостью продолжил опрос ребенка Учиха. Накормить, умыть, рассказать про распорядок дня, а там решит, что дальше. Он сам в таком возрасте во всю ходил по миссиям, нынешние семилетки только учились держать оружие, первое было запрещено, второе Тобираме уже не нужно. Клона ему оставить погонять по двору, что ли? Или заняться теорией какой, проверить уровень знаний?
— А можно и то и то? — хищно сверкнул глазами мелкий, подаваясь к Мадаре и кажется аж шевеля носом, словно пытаясь почуять еду.
Мадара аж умилился, вот, нормальный, вечно голодный ребенок.
— Можно, — чуть фыркнул Мадара, — сиди, осваивайся, сейчас принесу, — и отошёл к столу и продуктовому ларю, прикидывая, сколько еды влезет в голодающего Сенджу с поправкой на возраст.
Масштабы, в которых готовил себе и брату Хаширама, ему были знакомы, но столько в семилетку точно не влезет. Он всё-таки не птичка, чтоб есть вчетверо больше своего веса.
На всякий случай Мадара набрал побольше вкусного, что мелочь не съест и не понадкусывает он сам съест на завтрак. Получился знатный такой поднос еды, Хаширама бы оценил.
В комнате из одеяла тихо выкопошился Тобирама, пристроил рядом меч, сложил аккуратно сумку и принесённую старшим Сенджу сумку, с доспехами и кучей вещей, которые заботливый братик собрал с собой. Пригладил волосы, вставшие дыбом, строго сел, поправляя непривычно мягкие закрытые одежды, которые были ему чуть велики.
На принесенный поднос еды Тобирама еле удержался от счастливого «и это всё мне?!»
Мадара же, пронаблюдав за скоростью изничтожения содержимого подноса всерьёз усомнился в тезисе «не птичка». Может и птичка, голодная такая, тощая.
Тощая — это явно ненадолго. Оставленного голодать ребенка Учиха б себе не простил. Вне зависимости от того, кем был тот ребенок.
Разграничить Тобираму и ребёнка с чистенькой моськой было на удивление легко. Тора-котёнок, чтоб окончательно убрать раздражитель и так и именовать. И на циничную оговорочку о Тори-куне, милой белой курочке, сделать вид что так и надо. Тихо ухмыляющийся своим мыслям Мадара с умилением наблюдал за пиром.
Тигрёнок орудовал палочками со скоростью достойной голодного Хаширамы. Мелкие косточки кажется даже не выплёвывал, урчал жадно от удовольствия и совершенно не замечал вторую пару палочек.
Мадара даже начал грешным делом прикидывать, стоит ли принести ещё еды, и не порвёт ли Тобираму от жадности.
Потом решил, что переедать после голодовки вредно, и ребенка и впрямь порвет.
— Не торопись так, никто не будет отбирать у тебя еду, — по возможности мягко заметил Мадара, но мелкий тигрёнок его проигнорировал, возможно банально не расслышав за собственным довольным урчанием.
Так что Учиха решил сначала посмотреть, сколько тот съест в порыве жадности.
Даже если переест, справиться с этим не сложно. Мелкого вывернет, прополоскает, Мадара его отмоет и напоит бульоном, мелкий тише будет и спокойнее. А мелочь уже перешёл к редьке, которую вообще почти никто не мог есть из-за специфичного маринада. Сам Мадара её готовил чисто потому, что Хаширама подтвердил, что для зрения люто полезно, и то приходилось заливать соусом и жмуриться глотая. Вот и на завтрак розетку себе положил, а страшная птица-Сенджу с довольным урчанием и счастливой моськой палочками кусок за куском себе в рот закидывал, как лакомство.
Положил палочки Сенджу только когда на подносе не осталось ни крошки. Отвалился с довольным урчанием и только тогда заметил вторую пару палочек. Покраснел отчаянно, запоздало сообразив, что еды там было, по мнению Учихи, на двоих.
Мадара только фыркнул, легко потрепал ребенка по волосам. Ничего страшного в прожорливости Учиха не видел. Коноха никогда не знала голода, они с Хаширамой сделали всё для этого. Недостатка еды у них не было, и мелочь — даже настолько прожорливая — не объест его.
Несчастный, заикающийся Тобирама попытался было извиниться, но Мадара только фыркнул первым.
— Еда есть. Голода нет. Понимаешь? — кивок. — Я себе ещё положу сейчас и позавтракаю. Хочешь ещё чего-нибудь? — на мнущегося и явно стесняющегося ребёнка Мадара только безуспешно попытался спрятать улыбку. Вот ведь… детёныш! — может чаю?
Угадал. Была еда, а вот запить хоть воды дать. И отдохнуть, вон как уже осоловело моргает, хотя времени-то прошло всего ничего.
Снова потрепав ребенка по белым волосам, Мадара отошел, принёс завтрак себе и большую кружку чая Тобираме. Пил тот медленно, и уже явно клевал носом.
— Не спи, покажу дом, — тихо предупредил того Мадара.
Вырубится тут и куда нести? Дом у него небольшой, строил себе берлогу под защиту, а маленькое уютнее. Кухня-гостиная-кладовка на первом этаже, котацу, лестница на второй этаж и там спальня Мадары и его же кабинет, больше комнат в доме не было. Ну и куда тут укладывать ребенка, если в гостиную легко могут забежать соклановцы, а Хаширама просил не светить ребёнка?
Тобирама честно постарался проморгаться, от еды и горячего чая его разморило вмиг. Но чай допил, оставить не мог, а Мадара за это время как раз доел. Собрал посуду на поднос, взял ребенка за руку и повел показывать, что тут есть, попутно отнеся посуду и проследив, что после еды Тобирама умылся. В спальне достал запасной футон, расстелил так, чтоб его собственный тоже влез.
— Ложись тут. Раз уж тебя просили никому не показывать — сюда точно никто кроме меня не придет. Я буду в комнате напротив, выспишься — постучишь, я услышу, — проинструктировал он ребенка.
— Я спал, — недовольно фыркнул Тобирама, тут же душераздирающе зевнул, подтягивая ближе свой мешок.
Глядя на сумку подозрительно звенящего барахла и одеяло, которое Сенджу так и не отпустил, Мадара запоздало подумал что вообще-то и ящик бы для вещей выделить, и всякие бытовые мелочи, не говоря уж о средствах гигиены и личной чашке.
Всё это требовало времени на организацию, а потому по делам Мадара создал и прогнал клона, а сам почесал в затылке, прикидывая, где и как выделить Сенджу место. Всё-таки его дом не был рассчитан на детей или второго человека.
— Тогда расскажи, что тебе дал с собой Хаширама, а что тебе понадобится, — уточнил Мадара, решив начать с простого.
Честному «у меня всё есть с собой» и большим глазам Мадара не поверил. Знает он, что тут с собой и что они тогда необходимым считали.
Матушкой-наседкой для тигрёнка оказалось быть очень легко. Молчаливый, тихий, не раздражает, слушается — дрессировали его что ли, или всё шило у Хаширамы осталось, на второго не хватило?
Или как у них с Изуной было — младший хулиганил постоянно, но относительно безобидно, а вот он сам не слушался редко, но уж если устраивал что — то такое, что родители за голову хватались и поражались, откуда что берётся?
Время покажет, решил Мадара. Выделил мелкому пару ящиков, решил, что он достаточно большой, чтобы разложить свои вещи самостоятельно, пожелал ребёнку хорошо отдохнуть и отошёл. За некоторыми документами нужно было проследить лично, что там клон наворотил.
Дать мелочи шанс освоиться, обнюхать новое место, успокоится и обжиться.
Заняться своими делами от и до Мадаре было не суждено. Стоило серьёзно углубиться в дела, закурить трубку с вишнёвым табаком, подаренным Хаширамой, вкусный сорт от Сарутоби, такие редкости раньше были баснословно дороги в связи со сложностями получения и доставки, как в комнате завозились _слишком_ подозрительно.
Он подошёл, аккуратно приоткрыл дверь, заглянул, что там делает ребёнок.
Тот успел аккуратно разложить вещи, завернуться в своё одеяло рядом с футоном, не выпустив меча из рук, и задремать. Но спал он плохо, беспокойно — ворочался, всхлипывал и вздрагивал.
Учиха тихо сел рядом, погладил ребенка по спине тяжелой рукой. Ему надо было как следует выспаться, без тяжелых снов.
Он не брат, мягкие иллюзии ему удаются плохо, значит придётся действовать так.
Под чужой рукой Тора дёрнулся, посерел, резко проснувшись и схватился руками за лицо, зажимая рот.
— Ванна направо, тупиковая дверь, — мигом сориентировался Мадара.
Всё-таки поплохело, переел слишком много и резко. Негаданную улыбку Мадара поторопился согнать с лица. Ребёнок был забавным, о нём хотелось заботиться, и — никакой связи ни с прошлым, ни с настоящим.
Идти за ребёнком или нет, Мадара сначала посомневался, потом пошёл. Проследить, что ничего действительно плохого с ним не случится, придержать, если понадобится. Мелкий он ещё совсем, беззащитный, нуждающийся в помощи.
Детеныш на его появление попытался было дёрнуться, но его снова согнуло в рвотном спазме. Мадара присел рядом, придержал ребенка за плечи.
Выворачивало его мучительно и долго, до желчи, пока Тора не повис в руках Мадары. Невозмутимо прислонив ребёнка к стене, Учиха сделал лучшее, что мог сделать из того, что помнил. Дать воды, спасая от обезвоживания, и сидя рядом на холодном полу в ванной убеждать мелкого тигренка что еды завались, и ничего страшного, он даст ещё, и всё хорошо.
Он в детстве Хашираму не подкармливал, а значит, это было сильно раньше их знакомства. Помнится смутно что в детстве отец был чем-то доволен, когда они с семьёй были все вместе, когда было вдосталь всего. Враги..._тогда_ враги заплатили за это вот таким вот, знакомым Мадаре на собственном опыте.
Тем дороже им всем сейчас Коноха.
Тем ценнее возможность обеспечить детям сытость, безопасность, спокойное взросление. Всем детям — потому что с выбором приходит вероятность, что однажды удача будет не на твоей стороне. Сегодня голодает семья врага — завтра голодает твоя. Они подговорили на предательство Хагоромо и уничтожили разведку Сенджу, Сенджу купили Риоту и отравили запасы рыбы, что было страшно не только умершими от яда, но и потерей запасов.
Им с Хаширамой удалось разорвать этот круг, объединить Огонь — ради того, чтобы обеспечить потомкам спокойное детство. И мальчишка в руках — один из тех, ради кого всё это затевалось.
Главное не думать, что из него выросло.
Хотя… взять и перевоспитать маленького Сенджу. Самому. Мадара аж зажмурился от перспектив. Безграничное влияние и время у него как раз есть, а забота… кто сказал что забота о маленьком тигрёнке не пойдёт на пользу Учиха?
Может и не пойти, конечно. Если тот не просто вырастет — а отменится техника, и тот вернётся в свой возраст, вспомнив всё, что было. Только не факт, что так и будет.
И, в любом случае, сейчас это ребёнок. Мелкий, послушный, безобидный. Мадара гладит его по плечам, успокаивая, а потом и вовсе усаживает к себе на колени и обнимает.
Тот ёжится, почти клубочится, ненавязчиво пытаясь вывернуться, но Мадара кладёт руку ему на затылок и тот притихает, только настороженно сверкает глазищами из-под грязной чёлки,
— Тебя — мыть и спать. Сделаю бульон, поешь, подумаешь, расскажешь о себе, когда я через пару часов вернусь. Надо закончить дела, сможешь побыть один, Тора-чан?
— Я шиноби, — ядовито шипит Тора, — и я хорошо прячусь, сенсоры и те меня не чуют.
Ребёнок, грустно думает Мадара. Который ещё не воспринимает его дом домом и ершится. Но это, надеется он, временно, и он ещё привыкнет и расслабиться, и побыть одним будет значить не разнести всё к хренам катаной, а тихонько подремать в одеялках.
— И я не тигрёнок, я др-рррр-рррр-акон!
Мадара тихо фыркает, отпускает ребёнка. Пусть моется, укладывается, осваивается. Прибирается Мадара сам, прежде чем вернуться к делам, оставляет ребёнка в ванной. Он слишком очевидно стеснялся Мадары, даже не пытаясь подойти к воде. А Тобирама во взрослом виде был редкостным чистюлей, даже Мадара это замечал.
Водяной дракон после штурма болота? Ведро воды на Мадару с невозмутимым «Ты воняешь?» И пусть тогда альбиноса только брат спас, отделался парой переломов, но сам он всегда был зашкаливающе педантичен. В детстве, конечно, этот «дрррррракон» мог быть ещё той свинкой, но в это верилось мало.
— Эй, дракончик, ты точно не свинка, ты точно сможешь сам чуть побыть? — на прощание заглядывает в ванну Учиха. Всё-таки оставлять дома одного, пусть и запечатав кабинет и десяток тайников, от подвала до выемки под плиткой.
— Ха-ай, Мадара-сама, — сосредоточно кивнул из серой пены с взрослой табуреточки ребёнок. Лапки не доставали до пола, моська серьёзная, мыло сжимает как меч. И чудо, что уржался Мадара от такого Тобирамы только уже выйдя из дома.
В пару часов Мадара не уложился. Всё то, что они делали втроём с Хаширамой и Тобирамой, сейчас свалилось на него одного.
Откровенно говоря, он опасался увидеть по возвращении разнесенный дом, но ничего такого не случилось. Чистота, тишина, и даже ребёнок не сбежал. И не спал — уже проснулся, сидел явно грустный, копошился в своих вещах.
Перебирал, грустно рассматривая старые вещи, что-то явно видел впервые, что-то, как те же щитки, сразу же привычно приладил. Сложенная стопочкой аккуратная постель, отделённый уголок квадратиком мешка и одеяла Хаширамы, и это вот «занятый срочной секретной миссией шиноби», за отсутствие которого он оправдывался?
Как-то озвучивать свой приход домой Мадара давно отвык, но мелкий был сенсором и почуял его и не дернулся на его появление.
Посмотрев на этого грустного, занятого детеныша, Мадара развернулся и ушёл вниз, готовить обед. Такой, чтоб мелочь снова не вывернуло.
На запах еды Тобирама пришёл сам, тихо устроился в уголке кухни и наблюдал за процессом приготовления. Мадара этот манёвр заметил, но комментировать не стал — пусть смотрит.
Покрошил овощи, кинул в бульон, под жадным взглядом вытащил мясо и отложил в сторону. Вместо привычного зеленого чая — хорошо ферментированный сладкий чёрный. И тост поджарить до вкусненьких сухариков, пока ребёнок слюнями не захлебнулся и не поржал над белой косынкой, которой Мадара скрыл пушистые волосы, чтоб в готовку не лезли.
Тобирама наблюдал за процессом готовки обеда с искренним и незамутненным любопытством.
Дома, насколько он помнил, почти всегда готовила мама, даже уходя на миссию оставляла запас, но Мадара-сама, судя по всему, жил один, ни жены, ни детей — потому и готовил сам. Удивительно было то, что готовил вкусно, а живот намекал, что неплохо было бы уже перекусить, несмотря на утреннее обжорство и итоговое плохое самочувствие.
Восстанавливался он местами как настоящий Сенджу! Ну, жрать хотелось так же часто, как остальным и в тех же количествах и объемах. Но это всё-таки лучше, чем три дня медленно выходить из лечебного голодания.
Сглотнув, Тобирама шатнулся ближе к столу, не решаясь начать разговор.
Мадара поставил перед ним тарелку с горячим бульоном, сухарики, чай, улыбнулся довольно жадному взгляду на еду.
Видеть, что его старания позаботиться ценят, было удивительно приятно.
— Если есть вопросы — спрашивай, — озвучил он разрешение, сел напротив, повёл плечами, слегка разминаясь.
— А вы? — мигом выдал Тобирама, чуть застыл, а потом явно плюнув на всё на одном дыхании выплюнул: — А чем вы занимаетесь? А что за закрытой дверью? А откуда такая крутая ванна и как оно работает? А можно тратить воду? А может, брат оставлял книги? А еды точно хватит? Может, я могу почистить рыбу? Когда вернётся брат?
И преданно заглянул в глаза Мадаре.
— Хаширама вернётся через неделю, если всё пройдёт по плану, а если нет — непредсказуемо, может задержаться до месяца, книг лично тебе не оставлял, но есть мои запасы, есть общедеревенское хранилище, могу принести тебе что почитать, если назовёшь конкретную тематику, еды точно-точно хватит, деревня большая, запасов много, гражданским торговцам организована возможность продавать свои товары напрямую здесь, на рынке в деревне, если хочешь помочь с готовкой — можешь помочь, воду тратить можно, как работает водопровод я тебе потом поясню, занимаюсь... В нынешней ситуации, всем, — не по порядку, но с подобающей невозмутимостью ответил на шквал вопросов Мадара. До болтливости старшего брата любопытный детеныш всё равно не дотягивал.
— А вы? — с упёртостью того же брата выловил неотвеченное маленький белый дракончик. Волосы, с утра казавшиеся серыми, были отмыты до белизны, видимо, пыль и грязь на них была заметна совсем.
И правда чистюля.
— Буду ли я обедать? — с улыбкой уточнил Мадара вопрос. — Да, когда удостоверюсь, что ты наелся. Ещё вопросы?
Видно же, что мелочь аж распирает, как интересно всё подряд. Оно и понятно — всё вокруг новое, необычное, непривычное — привыкать и привыкать. Вот и тянет расспросить обо всём и сразу.
На втором часе расспросов Мадара уже сомневался, что детёныш до брата не дотягивает, энтузиазм в нём не угасал и оставалось подумывать о том, чтоб взять себе еды. Ну или воды попить, пока шиложопое создание набирает воздух для очередной серии вопросов. Удивительное дело, шило, что вибрирует только в языке.
Правда, настолько увлечённых и благодарных глаз Мадара не видел очень давно. А потому создал клона и отправил того подогреть и принести обед, а потом гнусно заставил клона отвечать на вопросы, пока сам Мадара неспешно обедал. Лишнего клона с его чакрорезервом он толком не замечал, и проблемой выделить маленькому Сенджу персонального клона для ответов на вопросы обо всём на свете не было. Что не рассчитал — так то, что клоны, нагло скопированные у взрослого варианта мелочи, возвращают все чувства и ощущения с усталостью оригиналу. Развеявшиеся _обе_ копии так прилетели по голове, что Мадара аж зашипел от удивления.
И пошёл успокаивать наверняка перепуганного хлопком и исчезновением собеседника ребёнка.
Детеныш и впрямь напугался, но Мадара пришёл быстро, рассказал про клонов, ответил ещё на партию вопросов и вынужден был коварно и бесчеловечно сбежать. Нагрузка на мозг вышла почти как с мангекью, чего Мадара как-то совсем не ожидал.
Отлежаться, конечно, не вышло бы, а вот неспешно покурить на крылечке — вполне.
Тем более и повод нашёлся — список того, о чём хотелось бы почитать, Тобирама составил, и под предлогом поиска нужной литературы Учиха и сбежал.
Полчаса в тишине с трубкой почти примирили Мадару с внезапно разговорчивым детенышем, и он отправился принести тому книги и попутно решить ещё пару дел.
Тобираме меж тем понемногу становилось скучно. Предвкушение книг о мире вокруг понемногу таяло, новую информацию мозг переваривал стремительно, хотя само явление взрослого, согласного несколько часов сидеть и отвечать на вопросы, не пытаясь его заткнуть, радовало до чертиков.
Он пока так и не решил, как относиться к Мадаре-сама. Тот всё ещё был чужим, страшным и сильным шиноби, но он заботился, не ограничивал, отвечал. Кажется, у брата и правда был хороший друг!
Странно было видеть брата старым. Понимать, что братья навсегда остались в прошлом, что всё так изменилось, а чужой мон — реальность, как и широкая спина Хаширамы, и цветок, расцветший из его ладони.
Вокруг был чужой дом, и было страшно думать. Отвлекаться, забивать разум другим, что-то делать помогало. Спросить что ли у Мадара-сама о домашней работе? Ведь дом Учиха содержит сам, и наверняка у шиноби не очень-то много времени им заниматься, да и брат вроде оставил на него свои обязанности. А Хаширама по его словам был важным-важным человеком в новой деревне. Даже если он опять чуть хвастанул, всё равно такой крутой брат отвечал много за что!
Мадара-сама вернулся только через несколько часов, за которые Тобираме стало совсем неуютно. Принес объемистую сумку, сел рядом, стал раскладывать свитки, поясняя, что о чём.
И выдал чистый свиток и карандаш.
— Встретишь незнакомые кандзи — записывай, потом разом спросишь, — посоветовал он Тобираме. — Быть рядом постоянно я точно не смогу.
Тобираме показалось, что этот факт огорчает Мадару-сама. Не доверяет? Или что-то другое?
И он всё же решился спросить про домашние дела.
Недоумение Мадары-сама можно было пощупать руками. Пришлось повторить, уточнив, что с дорогущим тонким и прозрачным стеклом Тобирама никогда не сталкивался и не знает как ухаживать, но деревянный пол, и сёдзи, и татами вполне в состояние обиходить, так же как и кое-что по готовке тоже в его силах. И брат, конечно, привёл его к другу, но Тобирама взрослый шиноби и понимает всю тяжесть ответственности и готов взять обязанностей по тяжести и силе соответствующих его возрасту, и надеется быть полезным.
Ударить в грязь лицом перед другом брата и очень крутым Мадарой-самой (а сенсорика орала что эта впечатляющая чакра может быть умелой и ками-сама увидеть бы вживую!) не хотелось!
Мадара-сама на это отчетливо задумался, потом сказал, что если Тобирама хочет помочь, то может следить за чистотой и протирать пол, полки и столы от пыли, а об остальном пусть не беспокоится.
Мадару сам факт просьбы поручить мелочи что-то из домашних дел поставил в тупик. Дел дома было совсем немного, даже с учетом появившегося второго жильца, так что найти что поручить оказалось не так-то просто. Не сваливать же всё на ребенка!
Даже если ребёнок — шиноби. Особенно если ребёнок шиноби и нежно смотрит в глаза. Учиха, мангекё? Ха. Ха-ха. Девять сотен тысяч вопросов и каждый ответ порождает новые вопросы. Абсолютно ненавязчиво юный Сенджу вытряс из Мадары даже то, чего он никогда не знал. И он не о тайных техниках Учиха, независимых поставщиках и шпионской сети, а о канализационной системе Конохи.
В которой, как оказалось, есть небольшие дыры. Отметив обязательно проверить эти места, где достаточно уложить едва половинную дозу взрывчатки, чтоб на воздух взлетело полдеревни, Мадара тихо выдохнул. Скорее всего там уже стоят сюрпризы от младшего Сенджу, но коварства юных шиноби никто не отменял. И хорошо ещё, что Хашираму тигренок-дракончик слушался беспрекословно и не пытался найти повод высунуть любопытный нос из дома, а воспользовался шансом дочитать всё недочитанное из воспоминаний в ожидание возвращения брата
Пока тот читал, Мадара мог выдохнуть, заняться делами, да и просто спокойно оставить ребёнка. Успеть надо было всё — и за себя, и за обоих Сенджу, и за мелким проследить.
Мысль, что он что-то забыл, преследовала его некоторое время, а спохватился он только глубокой ночью — уложить мелочь спать, вот что надо было сделать, а не только бегать кругами по всей деревне в целях уследить за всем разом!
День вообще был слишком сумбурный, недообед, попытки бегать кругами, с какого-то перепугу попытки заменить обоих Сенджу… неудивительно, что на него весь день так удивлённо смотрели.
Оставалось дойти домой и привести голову в порядок. Прошёл всего-то день, а он бесполезным бегом от «срочно!» к «срочно-срочно!!!» только запутался. Надо сесть и прикинуть, что горит, что оставлено параноиком-Тобирамой и делалось только им, но при этом может подождать. Где и чего выдать собственным соклановцам, и кому намекнуть что щиты вокруг дома не потому, что Мадара-сама разрабатывает новую супер-технику, на которую так страшно хочется посмотреть красными глазками, а потому что вокруг столько человеческих идиотов, что Мадара-сама страшно хочет хоть чуть-чуть уединения.
Благо, собственный клан, в отличии от Сенджу, последнее время не бесоёбил, радостно занявшись потрошением врагов внешних. Помнится это действо так увлекло соклановцев, что пару недель назад он даже слышал мечтательные вздохи о гибком как хлыст стане прекрасно-совершенной Токи-сан из клана Сенджу.
Зайдя в магазинчик-пекарню за вечерним свежим хлебом и лепёшками на завтра, Мадара повернул наконец домой. Луна давно взошла, завтра будет очередной длинный день, а настроение почему-то хорошее, несмотря на нежданного гостя.
Дома все окна были темны. Окончательно сменив настройки печати приватности печати-барьера у дома, которая была из Учиха только у Мадары, только из-за знакомства с Хокаге и только по блату, он наконец выдохнул. Наконец-то дома.
Поднявшись в спальню, Мадара обнаружил, что умный ребёнок давно уснул сам. Недочитанный свиток мирно валялся рядом с рукой, свеча в лампе почти догорела, заляпав воском подставку. Читать в кровати ужасно непедагогично, мама всегда их гоняла за стол. Футон, мол, только для сна, но вычитывать маленькому мальчику он не будет. Тоже любил с братом засыпать ночами, когда глаза уже слипаются, не в силах оставить интересную историю.
Мадара потушил свечу, расстелил свой футон, неспешно улёгся. Сон не шёл, несмотря на поздний час. Слишком неожиданно всё это было, а днём толком обдумать происходящее времени не хватало.
И просьба Хаширамы, и свалившиеся обязанности троих, а не двоих, и любопытная мелочь, что тихо сопела совсем рядом.
Мадара слишком давно отвык от присутствия в доме кого-то кроме него самого. Пусть и не мешал ребёнок-Сенджу, но подсознательно всё равно напрягал. Снова полезли мысли о том, что это вообще-то Тобирама, что никак не складывалось с тем человеком, которого он сегодня увидел.
Они не были друзьями с младшим Сенджу. Более того, это было бы слишком странно с учётом их прошлого. Тобирама устроил ему немало проблем в прошлом, да и в настоящем не вызывал симпатии, будучи идейным противником, не упускающим случая уколоть Мадару. Более того, всячески ревниво мешал их с Хаширамой общению. Ну, как мешал — скорее просто не одобрял. И гнусная кислая рожа. И манера общения, которая убивала малейшие зачатки на продуктивное сотрудничество. Единогласно они друг друга избегали.
Впрочем, смешки по поводу любимого белого меха альбиноса никто скрывать и не думал. В остальном же им нечего было делить. Почти пять лет как Мадара пришёл к мысли, что убийство Тобирамы ничего не изменит, но и его жизнь не радовала.
Сонный ребёнок завозился на своём матрасе, вырывая Мадару из воспоминаний и ленивых раздумий.
Учиха покосился на ребёнка. Мелочь, о которой он обещал позаботиться. Человек, которого он обещал не убивать. Давний враг, ненадёжный союзник. Мальчишка, вертящийся под одеялом, цепляющийся за тонкую подушку и тихо, почти беззвучно в неё всхлипывающий.
Разделить и разложить всё по полочкам не получалось, и пришлось в очередной раз отложить всё это.
Мальчишке было плохо, а он обещал о нём заботиться.
Мадара осторожно погладил мелкого по волосам, тот завозился отчётливей, дернулся под рукой.
Опустив руку всем весом на затылок ребёнка, Мадара только вздохнул. Успокоится или нет?
Кошмары, судя по всему. У кого их нет. Вот только спать при тихо плачущем в комнате ребенке он точно не сможет.
Малыш ёрзает, ворочается, подкатывается ближе, и приходится обнять его, чтобы трясущийся детёныш хотя бы кататься по всему футону перестал.
Маленький клубочек из одеяла, торчащие белые вихры, безобидный вид — ну вот что с ним сделаешь? А в руках он притих. Ещё мяукал чего-то во сне, но уже не дергался, не вырывался.
Мадара вздохнул и прикрыл глаза. Хоть несколько часов поспать всё-таки стоило. И ему, и мелкому.
Тоже даёт, дракончик. Котёнок, как есть, и хорошо, что футон он свой расстелил недалеко от мелкого. Чисто на привычном месте, куда утром не падает солнечный свет, вот и оказались они рядом удачно, можно не сильно перекладывается. Мелочь, стоило ему почуять тепло, мигом приклубочилась к боку, свернулась, засопела, пряча нос в тепло под одеяло, словно ему не душно.
Спать так было непривычно до неудобства, но усталость брала своё и уснуть у Мадары всё-таки получилось. Утром же мелкий даже не подумал отползать на свой футон, так и спал под боком, прижавшись.
Будить его Учиха не собирался, но стоило ему самому зашевелиться и попытаться встать, как ребёнок проснулся, протёр глаза спросонья.
Невольную улыбку на это заспанное создание скрыть не удалось. Как и ехидный смешок, настолько забавным выглядел ребёнок. Особую прелесть ему добавлял уровень шума, стремящийся к нулю и явно совиная натура, с поправкой на юный возраст.
— Можешь спать дальше… дракончик, — тихо фыркает Мадара, которому удивительно хорошо не-одному.
Тобирама только сопит забавно в ответ, но поднимается упорно, спать один не хочет. Откровенно говоря, как и когда он перебрался под бок Мадаре-сама, он не помнил, но то, что не прогнали, удивительно грело. А одному холодно, грустно, кошмары снятся... Ну его. Лучше он встанет, умоется, поможет Мадаре-сама с завтраком — и нет, не только с его поеданием! — и дочитает тот безумно интересный свиток. В мире столько всего поменялось!
Учиха Мадара-сама только посмеялся, оставив Тобираму сворачивать кровати, и пошёл в ванну. Чуть подумав на тему белья, он решил, что раз уж спали в обнимку, то что тут танцами заниматься на тему «личное». Всю ночь было общее, а теперь нет. Да и что там может быть, у детёныша и друга его брата.
Так что он аккуратно всё убрал и тоже отправился умываться.
Возможность умываться чистой тёплой водой каждый день казалась чем-то запредельным. И приятно пахнущее мыло! Далеко не всё новое в мире было таким же грустным, как погибшие родные и близкие. И интересно, а сегодня Мадара-сама будет отвечать и дальше на его вопросы?
Ему осталось шесть дней и можно будет ждать брата с минуты на минуту. Тот-то точно знает, что и как делать, да и о нём самом может рассказать. Было интересно, как, рассказывая о мире, себе, и Мадаре-сама ани-чан ни слова не сказал о самом Тобираме.
Осенило Сенджу внезапно. Раз брат не рассказал, то может как раз Мадара-сама расскажет? Не мог же он не знать брата друга, да и по описанию они часто пересекались.
И помогая Мадаре с готовкой завтрака — ему доверили нарезать овощи для омлета — он, помявшись, решился спросить:
— Мадара-сама, а... Кем был я, до того как со мной случилось это? Брат рассказал о себе, о вас, о других, но ни слова обо мне самом...
Тот на вопрос отчетливо помрачнел.
— Мы не были друзьями. Вряд ли я смогу рассказать многое. Твой брат расскажет куда лучше меня.
На ответ мелочь насупился, надулся, почти вжал тонкую шею в худые плечи и казалось ещё сильнее взъерошился. Было же так интересно узнать, каким он стал. Что может, чем занимался… как вообще вырос!
— Хотя бы стал ли я хорошим шиноби, — угрюмо уточнил Тобирама. Вот правильно говорили, что Учихи, даже ничего и не сказал!
— Определённо, да, — кивнул Учиха. — Одним из лучших. И станешь снова. Или вырастешь снова, или техника отменится. Если придётся расти снова — все задатки у тебя есть, а упорства тебе хватит. Если отменится — вернёшь былые навыки. В Конохе ты был третьим по силе, если хочешь точности.
— А расскажите, а? — мигом радостно просит Тобирама. Да он, да он...да он ради такого и цыплёнком, и тигрёнком побудет! Так хочется узнать — во что он смог вырасти. И каким! И как!
— О чём конкретно ты хочешь узнать? — уточняет Мадара. Он не хочет говорить на эту тему, но ещё меньше хочет вываливать на мелкого ребёнка причину. Отменится техника — вспомнит. А нет — и не стоит ворошить эти воспоминания.
— А я смог сделать водного дракона? — с замиранием сердца интересуется Тобирама. Самая сильная техника воды же! А у него суйтон, он уже знает.
— Да, — кивает Мадара, чуть прищуривается, вспоминая, — в тринадцать, если я верно помню. Позже научился выполнять его с одной печати, но тут точных сроков не скажу. Я редко сражался с тобой, у тебя был иной противник.
— А… вы можете мне хоть что-нибудь ещё рассказать? — с надеждой просит Тобирама, и Мадара качает головой.
— Доедай лучше, — и, чуть подумав, добавляет, — могу попробовать что вспомнить, но я и правда тебя плохо знал.
Тобирама вздыхает, смотрит в тарелку. Ничего-то ему не говорят. Хотя, третий по силе, водный дракон в тринадцать... Похоже, он и правда был очень сильным! И... «был» иной противник — это потому, что заключили мир, или потому что он смог победить?
Тобирама ещё раз перебрал в мыслях сказанное ему, надеясь самостоятельно до чего-то догадаться.
Снова вздохнул. Поднял грустные глаза на Мадару. Тот ел, и, ками-сама, как жаль что он не может строить просящую моську как старший брат!
Спроси кто Мадару, тот выбрал бы умоляющее выражение лица Хаширамы, перед которым у него был какой никакой иммунитет, чем бесконечно грустную и серьёзную мордашку младшего Сенджу
— Если техника отменится, сам всё вспомнишь, — повторяет ему Мадара, — а если нет — то и ни к чему ворошить прошлое. Сейчас времена изменились. Настало куда более мирное время, дракончик, чем то, в котором мы росли.
И нет, он не поддастся этой грустной и серьёзной мордашке. По крайней мере, не сейчас.
Маленький Сенджу видимо и не рассчитывал. Только вздохнул и потянулся собрать посуду.
— А что делать если нападут или кто-то придет и будет вас искать?
— Не нападут, — качает головой Мадара. — Мы с Хаширамой сделали всё для того, чтобы в Конохе было безопасно. Всегда. А те, кто могут прийти искать меня в мой дом, не пойдут дальше гостиной, и на втором этаже тебе будет безопасно. Поднимайся туда, если почуешь кого-то, а лучше, когда меня нет дома, держись там, не спускаясь.
Согласный кивок. Мадара даже задумался, нормально ли для ребенка быть _таким_ послушным. Сколько там дракончику, лет семь-восемь? Или просто мелкий он, а так постарше, потому мозги и выросли?
Ни он сам, ни братья в семь-восемь не были настолько послушными. Нет, на заданиях, где речь шла об их жизни, они всегда слушались сенсея — а о том, что речь именно о том, будут они жить или умрут, Мадара узнал ещё в пять, впервые убив, но в деревне клана, в безопасности и спокойствии, даже он не удерживался от шалостей, а младшие были ещё более беспокойными.
Да и клановая мелочь не раз с момента переезда в Коноху палилась на шалостях Мадаре, и это при том, что он старательно не замечал все проделки.
Все подозрения пропали после невинного «а можно спросить? » заданного старательно равнодушным тоном
— Спрашивай, — кивнул Мадара, убирая грязную посуду в таз для мытья. Спросить — это всегда можно. Не всегда можно получить ответ, но хотя бы общее пояснение, почему нет, Мадара был вполне готов озвучить.
И Тобирама начал. Про стихии, про чакру, про внешность клановую, про взаимодействие техник, про кеккай тотта, и совершенно гениально пряча в череде вопросов о мире вопросы об Учиха.
Раз у них мир, значит это уже не секрет, верно? И можно спросить, как черные глаза становятся красными и почему именно запятые.
Мадара отвечал обстоятельно, некоторыми объяснениями покрывая несколько вопросов сразу, но про шаринган всё равно молчал, мягко обходя эту тему.
В море вопросов и без этого было на что ответить и что рассказать ребёнку о мире и чакре.
Сенджу ожидаемо не унимался. Вопросы сыпались один за другим и забавляющемуся Мадаре на удивление интересно было играть в игру «ответь не отвечая». Дразнить детей нехорошо, но этого ребенка, кажется, можно.
Тобирама не выглядел разочарованным, скорее упорным и очень любопытным детенышем, и даже нравился таким Мадаре. Мысль о том, что лучше б техника не отменилась, и Тобирама так и остался бы ребёнком, а потом понемногу вырос, казалась всё более привлекательной.
Любопытный, не агрессивный, дружелюбный Сенджу Тобирама в возрасте семи лет нравился Мадаре, несмотря на то, что он завалил свитками любимый угол для разминки и нарушал тишину бесконечными вопросами и невозможностью выкурить блаженную трубку.
А моменты на уединение и отдых Мадара решил выкраивать, отправляя на некоторые дела клонов, чтобы оригинал в это время мог расслабиться, отдохнуть и выдохнуть.
Тем более, это всего на неделю, если всё пойдёт по плану. Но даже если нет — не больше нескольких месяцев. Потом вернётся Хаширама и возиться с братом будет уже сам.
День чередуя сползания на еду и поговорить с уходом в кабинет дела или обучение прошел хорошо. Мадара даже, скрепя сердце, выделил Тобираме набор для каллиграфии, задумчиво ночью рассматривал результат.
Воля. Как строгость, только одна единая воля, на удивление четкой рукой выписана. Еще детской, местами линии слишком плавные и явно открывалась кисть, но исполнение на высоте.
Буцума, что ли, тренировал?
И эту, и прошлую ночь Тобирама спал у него под боком. Когда Мадара пытался отползти, ребенку снились кошмары, а рядом с Учихой, взрослым сильным шиноби, тот, видимо, чувствовал себя в безопасности, вот и спал спокойно. И утром совершенно не стеснялся, скотина мелкая, закинуть ноги на Мадару и повиснуть на нем. Хорошо мол спится, тёплый и пахнет вкусно.
Как ему было не душно спать лицом в гриву, Учиха не понимал, но на третий день проверил. Оказался прав, при малейшей возможности с сохранением лица и невозмутимого вида Тобирама лез на ручки, в обнимашки и вообще под бок. Вкупе с серьёзной моськой выглядело это совсем потешно.
Самого Мадару мысль потискать потешную мелочь никак не отвращала, даже наоборот — тот был смирным, послушным ребенком, разве что неумеренно любознательным, но безумно ласковым, и в желании потискать ребенка, пока тот позволяет, Мадара себе не отказывал.
Хороший же детеныш, и главное не думать, в кого он вырос. Даже странно, что вырос именно в такого.
Умильный мелкий дракончик. Полосатый, под тигра. Удивительно, как тихое недовольство Тобирамы повышало Мадаре настроение. Чуть подразниться, пощекотать, потискать, взьерошить волосы и завалиться спать, заранее устроив два матраса рядом. Спать не одному было на удивление тепло и хорошо.
И мелочь очень быстро перестала ассоциироваться с собой-взрослым. Не похож был ни капли.
Учить его было интересно, заботиться о нем — приятно. А мелкий всё больше привыкал, осваивался в доме, педантично соблюдал чистоту — немыслимое дело для ребенка!
И расспрашивал, не уставая, обо всем на свете. Казалось бы, за столько времени вопросы должны были кончиться, ан нет
Мадара даже вытащил его на полигон. Что сложного — завернуть в одеяло, прогуляться до дальней площадки, где редко кто бывает, и дать размяться.
Дома детеныш явно засиделся. Каким бы спокойным Тобирама не был, он оставался шиноби. Чакра бурлила, без привычных нагрузок тело ныло, да и шило в жопе хоть и скрывалось ради Мадары-сама и ани-чана, но никуда не делось. Будучи взрослым, Мадара отчетливо это видел.
И чудесно понимал, насколько тяжело мальчишке в четырех стенах. Потому и постарался дать возможность побегать, сдался перед просительно-серьезной моськой и сам показал пару техник, за что был удостоен восхищенного взгляда и почти восторженного писка, который мелочь пытался скрыть, но не слишком успешно.
Чем его пронял любимый Учихов огнешар Мадара не понял, но послушно показал. Трижды.
И каждый раз более успешно. Задача «покажи огнешар и не спали полконохи» неожиданно оказалась одной из сложнейших за последние три года.
То есть как это маленький Катон?
Привычка применять техники, способные выжигать армии — ну или творимые мокутоном леса — подчистую, едва не сыграла с Мадарой злую шутку, но он справился, несмотря на все сложности. И оборвал восторженные попискивания и попытки повиснуть на себе, попросив Тобираму показать свои навыки.
Не понимающий, что он чуть не утонул в море огня, Тобирама послушно носился кругами в стандартных комплексах, говорил, что хорош с мечом, предлагал спарринг, явно припоминая что брат Мадаре доверяет. И сотня вопросов про Катон.
Как Мадара-сама выдыхает? А как чувствует огонь? А Мадара-сама владеет другими стихиями? Отличается ли огонь от воды? А покажет ли Мадара-сама еще гокакью?
Ответить вообще на всё Мадаре терпения едва хватило, чувство, что рассказывает он, как у хорошего дознавателя, больше чем знает, не отпускало.
Но говорил. И про дотон, и про то, как чувствует огонь, что часть него и суть, про то, что выдыхает чакру, а загорается она над печатью, потому и подносят печать к губам.
Над «показать ещё гокакью» подумал основательно, прикинул направление, велел мелкому отойти, решил, что лес не жалко, Мадара-сама разминался и сбрасывал нервяк от вас, идиотов, а лес потом Хаширама обратно вырастит, это ж его брат Учиху довел до демонстрации, и показал.
Не Гокакью, нет. Гока Мекакью, поле огня, по меркам Мадары небольшое, но территорию полигона выжгло начисто.
А потом он показал шуншин, да. Не трусливо сбежал от фонтанирующего восторгом мелкого, летящего ему на шею, а показал тактико-стратегическую хитрость ухода от противника.
Как он умудрился забыть, что Тобирама сенсор, Мадара не понял. И что в догонялки маленький драконотигренок любит и умеет узнал на своей шкуре.
И гордо сделал вид, что он просто дал ребенку подойти, а не упустил из виду сенсорику, снова свалил шуншином и носился от мелочи по всему полигону, прячась за горками пепла, ещё слегка фонящими его чакрой.
Впрочем, те быстро кончились, ибо прятаться на территории полигона после огненной техники было больше негде, а вне её — нечестно.
Техники же маскировки натасканный Тобирама щелкал на раз, азартно сверкая алыми глазами. Попытки закопаться в дотон не помогали, летать Мадара не умел и Сенджу постепенно начал предсказывать простенький алгоритм шуншина Мадары. Вместо бесполезного времяпрепровождения Учиха решил сдаться, так и только так завершив игры и дуракавалянье с Тора-Рью.
Вдруг он еще на какую технику его разведет.
Завернул набегавшегося ребенка в одеяло, утащил обратно домой и первым делом отправил мыться — после догонялок по пепельному полю дракончик был чумаз по самые уши. И одеяло тоже надо было постирать.
А от повисшего на краю балахона, словно не решающегося отцепиться или вцепиться в руку Тобирамы Мадара отделался только чудом
Детеныш косился на спутанные, в копоти, волосы Мадары и с упорством Сенджу тащил Мадару-сама в ванну.
Мадара сопротивлялся не слишком упорно, помыться и впрямь стоило. Но не вместе, потому и отделался он обещанием пойти мыться сразу как помоется мелкий, чтобы ребенка можно было отпустить сидеть читать, не боясь перепачкать все на свете
Насупленная мелочь скрылась в ванной, бурча что-то о том, что обязательно поможет Мадаре-сама расчесаться, и сделала вид, что не слышит ехидного смешка вслед.
Это был хороший день, решил Мадара.
Вслед за мелким пошёл мыться и Мадара, смыл пепел и копоть с тела и волос, встряхнулся довольный, вышел из ванной в одном полотенце и очень удивился, прямо у выхода наткнувшись на решительную мелочь с расчёской наперевес. Мелочь смотрела на него решительно, и уверенно, серьёзно попросила разрешения помочь Мадаре-сама расчесаться.
Мадара аж икнул нервно от этой картины и наглого детеныша, от которого не сбежать в своем-то доме!
С кр-райне знакомым выражением моськи лица. Помнится, с таким Хаширама требовал мира и выпить с ним саке в честь него полгода спустя. Было легче дать, чем обьяснить почему нет.
Зато на третий раз Мадара мог собой гордиться. Он даже не попятился в сторону ванной, хотя Тобирама готов был наступать а из-за пояса торчала густая щётка из шерсти!
Памятуя о том, что с таким упорством проще мелочь прибить, чем отказать, а прибить нельзя, Мадара согласился, но пообещал, что если мелочь будет дергать волосы, то Учиха от него нагло сбежит, ибо нечего проявлять неаккуратность к бесценной шевелюре Мадары-сама!
Детеныш посмотрел восторженным взглядом и пообещал быть крайне осторожным.
Хорошо хоть без влюбленного придыхания, вздрогнул Мадара. Нежно вздыхающий на луну и его шевелюру Тобирама убил бы его уверенность в мире, себе, и разуме вернее, чем кунай в печень и меч в сердце разом.
По правде сказать, нежно повздыхать на эту роскошную, длинную и густую, хоть и пока нечесанную гриву, Тобираме очень хотелось. Мадара-сама был _действительно_ крут — и не гнушался ни показать крутую технику, ни побегать с ним по полигону, ни ответить на все интересные вопросы! От такого сочетания крутости и дружелюбия мелкому Сенджу почти сносило крышу, и он и сам понимал, что наглеет, но удержаться не было никаких сил.
Слишком дружелюбен был взрослый шиноби. Как брат, только серьёзнее! Взрослый, который совсем не казался странноватым стариком с вечной сухостью и равнодушием.
И как только Мадара-сама мог подумать, что он будет торопиться и посмеет причинить боль? О, он будет очень-очень ответственен!
Только на втором часу возни с чужими волосами Тобирама заметил, что Мадара-сама уснул. А ведь он почти закончил. Но будить так счастливо придремавшего шиноби Тобирама не стал, осторожно принес одеяло, перемещая опустившего голову на колени Мадару на подушку, укрыл и сам нырнул ему под руку.
Мадаре, уснувшему под лаской, снились хорошие сны.