На границе Пустоты

Когда мы въехали в утреннюю, еще сонную столицу, парни из Клинков радостно улыбались — нечасто северянам удавалось посетить Варнею, тем более в канун пышного торжества. А у меня в душе с каждым шагом Буяна делалось все тяжелее и тяжелее. Цветы и флаги, которыми был сейчас украшен белостенный город, предвещали не празднование вступления наследника в род, а мое собственное добровольное изгнание. Парадные залы главной имперской резиденции выглядели пустынно, несмотря на интерьерные изыски. Их пролеты вытягивались подобно кишкам огромного монстра, и я, вслушиваясь в эхо собственных шагов, следовал за провожающим, подспудно ощущая себя проглоченным осколком стекла: казалось, что мой путь вспарывает внутренности дворца, заставляя лакеев и слуг кровоточить испуганными взглядами и напряженными минами. Должно быть и правда вид у меня был угрюмый, неподобающий случаю. Запыленный костюм пропах лошадиным потом, а сапоги только спустя несколько десятков шагов перестали оставлять дорожный песок на отполированном полу. Провожающий камердинер, седеющий и обрюзгший, вел меня до отведенных покоев, лишь изредка оборачиваясь и зябко, как от холода, подергивая плечами. — Ваша Светлость… — начал он, дойдя до дверей из красного дерева, — Покои Его Сиятельства расположены неподалеку, Князь Ормирский прибыл на закате и пока изволит отдыхать. Желаете ли Вы откушать с дороги? Я распоряжусь… — Ничего не требуется. До полудня меня не беспокоить, — я вошел в распахнутую дверь и огляделся. Дархинский орнамент явственно прослеживался повсюду — в росписи потолка, резьбе на мебели и рисунке паркетных половиц. Как мило. Фердант решил столь недвусмысленно напомнить мне о моем происхождении? Знали бы Вы, насколько ошибаетесь, Ваше Величество. Блаженны неведующие. — Ваша Светлость, отряженный для Вас камерист… — До полудня я не желаю видеть ни одной живой души. Вы свободны. Благодарю. — Как изволите… — услышал я за спиной степенный голос и, дождавшись щелчка дверной ручки, еще раз оглядел отведенную для моей персоны гостиную. *** В соседствующей спальне все личные вещи были уже разложены — Гедур привез их с собой, и теперь отобранные Диер камзолы нашли свое место в шкафах. Вот этот ей нравился больше всего. Я снял с плечиков черный костюм на манер армейского кителя, с йарновой вышивкой на отворотах, и кинул на постель. Отстегнув с пояса мечи и кинжал, я положил клинки на соседний стул. Пока раздевался, прикидывал, стоит ли тратить время на водные процедуры, как всем нормальным людям. Нет. До полудня осталось около пяти часов. Некогда. Надо успеть навестить ребят и отписать с десяток писем. Созданная силовая пленка, покрывавшая тело второй невидимой кожей, одномоментно вспыхнула еле заметным зеленоватым пламенем. Вся пыль и дорожная грязь сгорели во всполохе, истлевая, оставив в напоминание лишь едва заметный запах гари. На Севере только светает. Может, Сора еще не спит? Отыскав среди прочего чистое исподнее, я упал на кровать, натягивая кальсоны, да так и остался лежать, забросив ногу на ногу. — Сора? — Я тут, — отозвалась птица. — Можно я посмотрю? — Смотри. Я углубился в сознание птицы, считывая ее ленту воспоминаний, и когда увидел, что искал, пережил болезненный укол ностальгии. Греясь у еще теплых стен, я через кайровы глаза смотрел, как за окном расхаживает Ди, так и не переодевшаяся к ночи, как что-то увещевает ей Киер, нервно массируя костяшки указательного пальца — женщины явно беседовали о чем-то волнительном, оставленные в далекой северной крепости за сотни верст отсюда. Совсем короткий отрывок, но… С ними все хорошо. — Спасибо. Сознание птицы промолчало, но я почувствовал ее нерешительность. — Что? — Спросил я у нее в голове. — Ты говорил, что не вернешься. Так и есть, говорил. — Что мне делать, если ты совсем не вернешься? Я сразу понял, о чем она. «Совсем не вернешься». «Совсем не вернуться» — значит «умереть». — Если ты не почувствуешь моего присутствия дольше лунного цикла — делай, что считаешь нужным. Хочешь — лети в горы, создай новое гнездо. А хочешь — останься с Царехом. Но если честно, я бы хотел, чтобы ты присмотрела за Нари, она еще совсем птенец. В любом случае, выбор за тобой. — Нари птенец, — понятливо подтвердила кайра и задумалась. — Будет дождь, — на прощание обронила подруга и переключила свое внимание на что-то извне. *** — Рик… — Кей сочувственно вздохнул, и мне это показалось трогательным и милым, а после выдал елейным голосом: — Ну хочешь, я тебе анекдотик расскажу? Я фыркнул… Знает же, как одной фразой можно уложить мою хандру на лопатки. — Лучше расскажи, как сделать так, чтобы моя жизнь стала проще… — О… — загадочно протянул Второй, складывая руки на груди, — Я уже говорил: просто делай все простым. Правда для этого ты еще слишком «человек». Людям нравится все видеть сложным. Я прищурился: абстракция — это не то, что мне сейчас требовалось. Лучше бы Кей рассказал очередной анекдотик. — Братишка, я, конечно, могу надеть фартук, залезть тебе в голову с тряпками и метлой, навести там порядок, разложить все по полочкам так, как сочту нужным, но зачем? Ты и сам способен справиться с этой задачей. Она тебе по зубам. — Все еще слишком «человек»… — повторил я за собеседником и, вновь нахмурившись, спросил, — Ты же бог… Ты же наверняка вершил людские жизни… — И смерти, — ответственно вставил Кей и вновь со вниманием уставился на меня. — И смерти. Как? Вот, например, ты знаешь, что на Индралийском побережье случится землетрясение или цунами, которое наверняка унесет множество жизней. Ты оставишь это без внимания? Проигнорируешь? Или попытаешься помочь? — Ты хочешь узнать у меня, жалко ли мне людей? Ели честно, понятие «жалость» — это… Это очень неподходящее слово. Знаешь, слова — порождения человеческого разума… Они, в нашем понимании, сильно ограничивают передачу информации, а после, как привыкаешь, и ее восприятие. — Именно поэтому вы не учили меня заклинаниям. Только нескольким, когда это было срочно необходимо, как тогда с Диер. — Да-да, все так, — откликнулся Второй. — Так вот. Жалости мы не испытываем. — Даже если гибнут миллиарды? — Вот если гибнут миллиарды, мы наверняка испытаем нечто похожее на ужас, если это не входило в план. Такое случилось однажды в первое тысячелетие после исхода Праотцев — мы тогда просчитались… Большая часть суши покрылась льдом, — голос Кея звучал на удивление равнодушно. Я зябко повел печами, а Кей продолжил с задорной интонацией: — Молодые были, совсем неопытные еще. Мы тогда было решили — «Привет»! Но ничего, справились, как видишь… Сказать, что я растерялся от легкости, с которой это рассказывал Кей — ничего не сказать. Я нахмурился, пытаясь сообразить, как мне следует воспринимать его слова: ужасаться, разделить настольгическую самоиронию и усмехнуться? Может, разозлиться? Посмотрел на призрачную фигуру исподлобья: — Мне тоже следует потерять телесность, чтобы начать меньше переживать обо всем на свете? — А… Ты все об этом? Сказал бы сразу… — Мне это интересно. Памятуя мои эксперименты с сознанием различных животных и растений, я пошел дальше. Возможно ли существование без тела? Ребята же, вон, умудряются пребывать в состоянии абстрактных энергетических сгустков? Я допытывался у Шиза насчет подобной методики, но ответом мне было — «Рано». Гранж же пояснил: до тех пока моим «чувствилищем» остается физическая оболочка, сознание цепляется за нее как за самое надежное, будь то тело человека, птицы, яблони, и начинает воспринимать мир исходя из предоставленных возможностей.  — Ты должен научиться чувствовать мир не только как набор материальных объектов, но как постоянный энергетический ток. Тренируй свое внутреннее восприятие, и когда сможешь охватить сущее в аналогичной зрению детализации, тогда понимание придет само собой: ты существуешь в конкретном месте и течешь по миру одновременно. В какой-то момент придет ощущение: ты и есть мир. Понимаешь? — вставил свое веское слово Гранж. — Очень условно… Но вы же используете физические тела? — Иногда, — продолжил беседу Кей. — Понимаешь, братишка, физическое тело и ограничивает, и способно приносить интересные впечатления. Ну, знаешь… Можно быть очень умным и высокоинтеллектуальным парнем, но продолжать получать удовольствие, например, от низкопробного крестьянского юморка, потому что действительно смешно. Сечешь? Тело для нас — своего рода отпуск, возможность немного развлечься и передохнуть. Мы же тоже живые существа, другое дело, что наш жизненный цикл приравнен ко времени существования вселенной. — То есть к бесконечности? — скептически сощурился я. — Ну как знать, как знать… Вот наш цикл чуть было не окончился восемь лет назад по местному времени… Я не сразу понял, о чем говорит Кей, и вопросительно приподнял брови. Вместо ответа передо мной появился старенький электронный циферблат, на котором отображалось: «2744 дня 14 часов 8 минут». Тот самый, который мы сделали с Шизом и Кеем, тот, про который я забыл еще в середине самой первой весны… Отчего-то сделалось больно. Восемь лет? Но на Эрде прошло только семь… Это я так сильно облажался с «эталонной секундой», или же сутки на Эрде длятся дольше, чем на Земле? Я прижал подушечки пальцев к векам, сощурился и забубнил: — А если я… А если я стану хотя бы вполовину таким же сильным, как вы, смогу ли навестить Землю? Не думаю, что хотел бы там оставаться, но просто… Я не знаю… Мысли внезапно спутались, стали неразборчивыми. Я вновь почувствовал себя только что очнувшимся в темноте мальчишкой, и зачем-то начал задавать вопросы, ответы на которые сам прекрасно знал. — Координаты… Рик. Координаты… Сила тут не имеет большого значения… Нужен якорь… — Знаю… — я помолчал, пробуя избавиться от внезапно возникших ассоциаций, но нащупал в себе злость и, не выдержав, все-таки рявкнул, — Так! Убирай это нахер, а то только обострения ностальгической болезни мне сейчас не хватало… Я тут, между прочим, по делу. Послышался смешок, и часы исчезли. — А возвращаясь к нашему разговору, братишка, — Кей примирительно улыбнулся. — Когда потренируешь еще немного восприятие энергетических потоков и добьешься того, что сможешь спокойно гулять по лесу с завязанными глазами, приходи, и я тебя кое-чему научу… *** Я вышел из пространственного коридора обратно и ненадолго замер, разглядывая в зеркале над рукомойником собственное отражение — надо успокоиться, а то даже черты лица будто сделались резче обычного. Когда ладонь коснулась ручки у края умывальника, в глубине комнат послышался шум. Тихий, глухой, словно кто-то очень не желал оказаться замеченным. Замер. Помнится, я четко давал понять, что не желаю видеть посторонних. Пальцы так и не повернули изогнутую рукоять, и медь с жадностью начала вбирать в себя тепло моего тела. Распоряжение могло быть нарушено при нескольких обстоятельствах: или явился невероятно высокопоставленный гость, или случилось нечто чрезвычайное, например, пожар, но меня бы тогда громко звали по имени, или… Я тихо отступил от раковины, в несколько шагов оказался у двери в спальню и прислушался. Шумело в гостиной — несколько раз на грани слышимости клацнуло стекло. Внутренним зрением я увидел человека — лица его было не разобрать, ростом он был существенно ниже меня и сейчас что-то перекладывал на небольшом столике у окна. Скорее всего, слуга. Я практически беззвучно повернул ручку и, приглушив звуки собственных шагов силовым барьером, прошелся по спальне, прихватив с собой один из клинков. Двери в гостиную же я распахнул звучно, громко, с ударом о стены, от которого квакнула расписными плафонами люстра. Юноша в алой ливрее, чуть не выпустив из рук бокал, вздрогнул всем телом. Я же, переступив порог, воззрился на растерянного слугу и мрачно посмотрел в его детское веснушчатое лицо. — Ваша светлость… — проговорил тот и попробовал вежливо поклониться, как подобает случаю. Нервозность момента исказила его движения, сделав их отрывистыми, как у больного подагрой старца. — Что Вы тут делаете? — Не… Не извольте гневаться, — быстро пробормотал паренек, поставив бокал и услужливо заломив ладони, — я принес напитки, господин… — Кто распорядился? — скупо поинтересовался я, подступая к пареньку и наблюдая, как его темные глаза бегают по моей фигуре, то и дело цепляясь за нерасчехленный клинок. Я был важным гостем Ферданта — невозможно, чтобы мне отрядили в камеристы столь юного и оттого неопытного юношу. Хотя… Слуги при больших домах служат тут поколениями Возможно ли, что это просто чей-то юный отпрыск? — Я… Я… Меня прислали с кухни, ваша Светлость… Велели доставить снедь и напитки в ваши покои… Прошу, — взгляд его сделался каким-то затравленным, что на мгновение привело меня в замешательство: — Коли я исполнил что-то не по задуманному, молю вас не серчать… Я второй месяц служу при дворце, как папенька… Вот и… Все ясно. Скорее всего, мальца решили подставить, или же… Я взглянул на столик у окна, сервированный кувшином, разномастными тарелками и блюдцами. Подошел. — Как твое имя? Спиной я почувствовал, как парнишка вновь вздрогнул, но теперь не от удара двери, а от звука моего голоса. — Воль, господин… Воль из семьи Согров, господин. Я нахмурился. В глубине сознания шевельнулось призрачное воспоминание: полная луна и крики Соры в студеном небе. Налил в бокал травяной чай из принесенного кувшина и повернулся к собеседнику. — Согров, говоришь? Кем же служит твой отец? Взгляд слуги растерянно заметался по комнате, он будто бы соображал, что сейчас следует ответить, но вдруг собрался как-то, приосанился и проговорил:  — Мой папенька — лакей второго ранга при дворе Его Величества. — Стало быть, тебе около четырнадцати? — спросил я и поднес бокал к носу. Якорица, дубовник, сладкоцвет, совья мятка… И очень знакомая нота — горьковато-душная… Что так пахнет? — Все верно, Ваша Светлость… Только по весне исполнилось… «Ваша Светлость». Он знал, к кому шел. Я отпил из бокала, покатал отвар на языке. — Стало быть, твой отец попросил принести? Мальчонка резко побледнел, его непослушные, цвета обветренного яблока волосы встопорщились, и он как-то механически замотал головой. — Нет! Ваша Светлость… Он ничего подобного не велел! Я сам… Это я сам хотел угодить… Вот и… Конволярин. Так пах конволярин, который мы с Кифом готовили во время экспериментов с реактивами. Конволярин… Пригубил отвар и посмотрел на юного Воля в упор. — Интересный напиток. Повар решил добавить местные травы? — Я… Я не знаю, господин… Я усмехнулся и подступил к парнишке, застывшему, как пискун под взглядом разохотившейся кайры, — если прислушаться, можно расслышать гулкое громыхание его сердца. — Не знаешь… — Я отпил из бокала еще раз и вновь посмотрел на Воля, но уже сквозь полуприкрытые ресницы, — А знаешь ли ты, что такое конволярин? Шея у мальчишки вытянулась, а веснушки сделались столь контрастными, что скорее напоминали мелких фруктовых мошек, нежели солнечные брызги, как показалось в первые минуты нашего разговора. Его губы поджались, он отступил на шаг и едва заметно покачал головой. — Нет? Ну что же… Возможно, ты знаешь, что такое остерия? Местные луга обильно покрыты ее цветками в это время года. Однако, мой юный друг, из свежих цветов добыть необходимую концентрацию конволярина невозможно, — я сделал еще один глубокий глоток, — а значит, кто-то использовал ягоды… И кто-то заранее готовил это снадобье, — я чувствовал, как где-то в глубине души плещется тщательно скрываемая ярость, — Совсем скоро у меня должен будет начаться сердечный приступ, не так ли? Оглянувшись на входную дверь, Воль попятился назад, а я, допив остатки, небрежно кинул опустошенный бокал под ноги и с угрожающим шелестом вытянул из ножен меч. Пора заканчивать этот спектакль. Яд. Нет, таким способом меня не убить. Это тело могло бесконечно долго лежать нетронутым вообще без сердцебиения, а тут какой-то отвар из ягод остерии. Только крайне несведущий убийца мог выбрать подобный метод… — Кто, где и когда велел тебе подать сей напиток? Брат Согр — так звали одного из меченых, одной давней-давней ночью пришедших в крепость Эшр, и еле унесший оттуда ноги. Я не верю в такие совпадения. *** В нынешнюю встречу Фердант выглядел как и запомнилось — холено, излишне броско, в бордовом, расшитом драгоценными камнями камзоле. Его профиль упрямо вырисовывался меж драпировок, и полуденный солнечный свет резал глаза, отблескивая на золоте манжет, застежек и филигранях украшений. Твердокаменный грильяж в золоченой резной шкатулке. — Что скажете? — Фердант чуть повернул голову в мою сторону и теперь отстраненно рассматривал нечто за моей спиной. Сейчас даже свет, будто сторонясь, огибал облюбованный мною угол по кривой, и я стоял там сгустившейся тенью — мрачный, полностью в черном, только нити серебристого йарна да матовая гладь речного жемчуга в волосах пытались исподволь подыграть освещению небольшого зала. Вы изволите предлагать мне сатисфакцию, Ваше Величество? Ну что же, я, пожалуй, знаю, какую цену следует запросить. Я повел бровью, бросил взгляд на все еще встревоженного Гедура, слившегося в напряжении с мраморным подоконником, и медленней обычного смежил веки — «Все хорошо, я знаю, что делаю», а сам ответил: — Меня бы удовлетворила приватная аудиенция. До торжества еще более восьми часов, не уделите ли Вы мне одну шестнадцатую от этого срока, Ваше Величество? Вон как заметался взгляд одного из советников — подобная просьба в этот день, пожалуй, действительно могла быть сочтена верхом наглости. Юный Согр и не предполагал, насколько его авантюра поспособствует моим устремлениям. Фердант не сможет отказать мне сейчас, не при данных обстоятельствах. Ну и причудливый же фасон у моего везения. — Ваша Светлость, возможно, Воль ре Согр смог бы лично искупить свою вину? У Его Величества сегодня впереди важное событие, и… — пробормотал с выраженным столичным акцентом один из советников Императора. — Меня не интересует дальнейшая судьба этого человека, — ровно проговорил я, стараясь не дать внутреннему противоречию проявиться в мимике или жесте. — Я всецело полагаюсь на справедливость вашего правосудия, — и чуть поклонился Его Величеству. Взятки гладки. Нельзя допустить, чтобы Клир впоследствии сделал из убийцы святого мученика. Тот кувшин с отравой — часть заранее спланированного покушения. Неудавшийся отравитель еще ранним утром был передан в руки начальника Императорской Внутренней Гвардии, а уже спустя две отписанные бумаги да бокал черного подогретого вина мне доложили — мальчишка сознался в покушении и ныне пребывает в казематах в ожидании суда. Предложить его жизнь в уплату… Нет, не то чтобы я считал это жалкой подачкой, но ни его душа, ни тело меня сейчас не интересовали. Я считал его память. После инцидента в крепости Эшр была проведена разведка, сопоставление фактов и следствие. В Клире быстро догадались, что к чему, но вот доказательств не существовало и в помине — только предположения, граничащие с фантазиями. Брат Согр, тот самый меченый, единственный, кто покинул приграничный замок на своих двоих, как-то раз заехал к родне в столицу, где за кружкой хмельного поделился с кровником новостями да сплетнями, а Воль, будучи еще совсем ребенком, слушал разговор старших да мотал на ус. Сложно описать, насколько дикое представление о Севере в целом и моей персоне в частности сложилось у впечатлительного мальчишки. Готовя свое покушение, он и вправду считал, что, избавив мир от моего присутствия, совершит праведное богоугодное дело. Порочна ли глупость наивных? Не знаю. — Оставьте нас, — голос Ферданта прозвучал холодно. Ни один из присутствующих не посмел мешкать, и спустя минуту в приемной остались лишь Его Величество, Гедур и я — даже личная охрана, чей начальник получил один единственный взгляд по касательной, мгновенно испарилась за дверьми. — Дорогой друг, Вы же знаете, что я бы с большим удовольствием выделил для Вас время. Зачем же было просить молодого И’р Рикхарда ловить меня врасплох? — Император повернулся в сторону Гедура и, чуть журя его взглядом, приподнял одну бровь. — Впрочем, полчаса я найду для Вас даже сегодня. Показалось, Князь Ормирский побледнел пуще прежнего. Тревожность, читавшаяся в его взгляде, потухла, оставив под короткими темными ресницами лишь скорбное смирение и обреченность. Бровь Ферданта поднялась еще выше, ирония и потуга на саркастический укол моментально отступили с лица, и теперь во всей его позе читалось только напряженное ожидание. Понимаю: когда упрямый северный властитель, смелый воин и стратег, в один момент становится похожим на иссохшую белую сливу, хочешь не хочешь — поддашься беспокойству. — Инициатором сегодняшней встречи был я, сир, — надеюсь, мой голос прозвучал достаточно веско. Уголки губ Его Величества чуть приподнялись в скрытой усмешке, а едва заметная морщина на лбу разгладилась, растворившись без следа. Фердант повернулся, серая полутень пролегла вдоль переносицы, ямочки над верхней губой и подбородку, деля его образ на двое. — Любопытно. И что же стало причиной? — в первый момент интонация вопроса прозвучала будто бы весело, но риспостом совсем тихо просквозило удивление. — Я не стану тратить время на продолжительные витиеватые преамбулы и сразу перейду к делу. На Севере зреет война, Ваше Величество. У меня к Вам старое как мир предложение. Вы знаете, что в начале весны у меня родилась дочь… *** Император, будучи человеком дальновидным, в один момент просчитал выгоду от династического союза. Возможность бескровно, на абсолютно законных основаниях, получить богатые шахтами северные земли пришлась Ферданту по душе. Мне же понравилось, что Его Монаршее Величество не стал отрицать существование интриги, плетущейся против Ормирского Княжества. Пока я говорил, он лишь молча сжимал губы в тонкую линию и постукивал костяшкой указательного пальца по подбородку, еле заметно кивая, и по тому, как Император хмурится, было ясно: он тоже обеспокоен происходящим, однако влияние Клира на людские умы ему неподконтрольно, и его власти недостаточно для единоличного урегулирования назревающего конфликта. — Вам не кажется, что данное предложение, произнесенное вашими же устами, звучит практически как измена? — Император перевел взгляд на князя и слегка сощурился. — Можно даже представить, что появление этого молодого человека в твоей жизни — одна из моих хитроумных затей. Однако это не так… — Фердант провел большим пальцем по краешку отполированного ногтя на безымянном, проверяя его остроту. — Не слишком ли это роскошный подарок, чтобы быть правдой? Гедур, старый друг, неужели ты согласен с планом И’р Рикхарда? — Скрепя сердце, Фердант. Я верю в пророчество, будь оно проклято, и верю словам сына. — Вот как… Веришь словам сына… Допустим. Его Величество вновь воззрился на меня, но теперь уже с плохо скрываемым интересом. — Знаете, И’р Рикхард, в любой сделке должна быть выгода для обеих сторон, но пока я не могу в полной мере осознать вашу. И, признаться, меня это смущает. Отказаться от княжеского венца, уйти в монастырь к откровенно недолюбливающим вас церковникам… Какова истинная цель? Я улыбнулся и будто невзначай окинул взглядом великолепное батальное полотно, растянувшееся на всю стену, чуть задержавшись на мечущемся по полю битвы раненом коне, а затем ослабил иллюзию постоянно носимой личины — глаза загорелись золотистым светом, бледность кожи проявилась во всей красе — за последнее время она сделалась еще явственней, практически иссиня-белой, как у мертвеца. Спустя долю мгновения горделивая осанка Императора исказилась, он согнулся и сделал несколько шагов назад, а я, за секунду построив пространственный коридор, переместился в облюбованный ранее угол приемного кабинета. — Я понимаю твое сомнение, Фердант, — проговорил я, беспечно переходя на «ты», и голос прозвучал в стенах комнаты с тихим глуховатым присвистом. — Но представь себе, что в мире происходит нечто такое, по сравнению с чем дележ земель на материке представляется спором двух крестьян о правах на выросшую в меже тыкву. Пройдет совсем немного времени, и делить станет нечего, Фердант. Этот мир катится в тартарары, и те, кто истово ратуют за его спасение, сами, по наивному неведению, толкают его все ближе и ближе к обрыву. Сейчас Император смотрел на меня так, будто его собственная смерть явилась за ним без предварительного уведомления. Казалось, в его расширившихся зрачках можно было увидеть собственное перевернутое отражение, как в оборотной стороне отполированной ложки. Я прочитал по его губам лишь один-единственный вопрос: — Что ты такое? Горько усмехнулся, вернул личину на место и шагнул из тени в световое пятно на паркете. — Я всего лишь мальчишка-найденыш, волею случая оказавшийся на пути Ормирского Князя, Ваше Величество, который слишком благодарен приютившим его людям, чтобы допустить резню на обжитой ими земле. Который хочет, чтобы этот мир продолжил свое существование. И если мы не придем к искомому компромиссу, боюсь, мне придется принять ряд очень сложных и неприятных решений, последствия которых трудно поддаются прогнозированию. Ну что же. Угроза прозвучала. Вместо ответа Фердант только вздрогнул, кинул на меня шальной взгляд и попытался спрятать чуть подрагивающие пальцы за лацканами парадного камзола. — Я не хочу бессмысленной крови ни с одной из сторон, Ваше Величество. И не хочу тратить вашего времени. Думается, отведенные нам полчаса истекли, однако буду крайне благодарен, если Вы на днях уделите нам еще немного внимания. После того, как обдумаете предложение, разумеется. Я буду ждать. Я поклонился Императору и посмотрел на измученного нервотрепкой Гедура: — Я оставлю вас, господа. Думаю, вам есть что обсудить без лишних свидетелей. — И получив заторможенный кивок в качестве согласия, шагнул в пространственный коридор до выделенных мне гостевых покоев. *** На закате в главном Святилище Лучезарного собралось столпотворение. Внутри огромного пространства, окруженного двойным поясом из беломраморных колоннад, сконцентрировался высший свет столицы, разбавляемый лишь высокопоставленными гостями из содружественных Империи стран. В самом центре, прямо под открытым небом находилась такая же беломраморная площадка, в изобилии украшенная цветами и алыми лентами. Огромный энергетический кристалл, расположенный в самой середине, озарял святилище строгим холодным светом, который, напарываясь на колонны, как на массивные трехметровые лезвия, разрезался геометрическими плоскими лоскутами. Нам с Гедуром были отведены места в первых рядах, и я мог различить каждую морщинку на старческих ладонях Пресветлого Экзарха Таэра, который стоял в кругу прочих клириков на помосте. Интересно, Фердант успел с ним побеседовать? Пресветлый удостоил меня такого длительного, полного неприкрытым сомнением взгляда, а я лишь немного склонил голову в ответ — в знак негласного примирения, словно до этого мы и вправду имели какой-то посредственный бытовой конфликт. До сегодняшнего дня я избегал церковников, а их святилища обходил за три версты, и теперь внимательно наблюдал за происходящим. Вот вперед вышел выряженный в торжественную белую мантию первый приор и медленно нараспев начал читать какую-то песнь из писания. Его слова подхватил второй, вслед за ним — третий, четвертый, и так, пока очередь не дошла до Таэра. Он поднял руки, и все единовременно стихли в ожидании, а со стороны боковой галереи на помост взошел Фердант, держа на руках наследника, выряженного в черную длинную рубаху. Мальчик мне удивительно напомнил самого Императора: его холодные светлые глаза, такие же крылья носа. Единственное, что сейчас смягчало впечатление — это детский округлый овал лица, да крупные темные кудри, доставшиеся от матери. Если все сойдется, Нари в мужья достанется прекрасный принц. Экзарх Таэр, будучи уже мужчиной в возрасте, приняв из рук Императора полуторогодовалого наследника, сгорбился, а мальчик, увидав морщинистое лицо главного церковника, широко раскрыл глаза от удивления, и спустя несколько хлопков ресницами его лицо начало краснеть от обиженного возмущения. Стало понятно, что он вот-вот разревется. Не обращая внимание на протест, Таэр повернул ребенка лицом к собравшейся толпе и на удивление громко проговорил: — Именем Лучезарного Арэ, нарекаю сие дитя Винсорт. Возрадуемся же новой искре, отданной под длань Светоносного! Толпа загулила. Мне захотелось сморщиться. А дальше последовали хоровые песнопения, купание несогласного с происходящим ребенка в последних лучах заходящего солнца и переодевание его в новую краснотканную рубаху. Мне уже нестерпимо хотелось убраться отсюда подальше, когда все тот же Таэр поднял ладони и не своим голосом провозгласил: — Возблгодарим же Лучезарного за милость его, помолимся за здравие новонареченного Винсорта! И после этих слов толпа притихла. Раздался звон огромного гонга, а я в этот момент внимательно смотрел на экзарха, который, скользя по пастве глазами, походя проткнул меня взглядом, как муху шпажкой — мол, «только попробуй все испортить». А что я? Я и не собирался. Многие из присутствующих приложили ладони ко лбу и начали тихонько шептать. Я огляделся, и мне сделалось неуютно, тревожно. Жужжащий гомон сильно напомнил мне возню пчелиного роя, а спустя несколько секунд я услышал, будто с задержкой, обрывки… Мыслей? «Лучезарный, даруй мне милость твою, сделай так, чтобы по осени корабли достигли Индралийских берегов…» «Прошу тебя о снисхождении, даруй мне такого же крепкого сына в ближайшие годы…» «Покарай Игмона за вероломное предательство…» «Ниспошли дожди на юге…» «Избавь меня от долгов…» … И так далее, и так далее… Мне показалось, что меня оплетает множество рук, каждая из которых стремилась прикоснуться хотя бы на мгновение. Почувствовалось, как резерв забурлил, вздыбился. Я резко переключился на внутреннее зрение: Источник каждого молящегося раскрылся так широко, как мог, и из всех по струйкам в огромный поток собиралась разномастная, разночастотная энергия. Она, смешиваясь, концентрировалась на кристалле и взбиралась по нему как по проводнику, восходя куда-то в запределье. Несколько рукавов от общего тока отошли и ко мне, начав напитывать резерв — их притянуло, будто магнитом, а я стоял и немо шевелил губами, не в состоянии что-либо с этим поделать. «Прости» «Дай» «Уничтожь» Спасибо всем мирам, что резерв был у меня опустошен примерно на одну пятую, иначе меня бы разорвало от количества противоречивых, несогласованных между собой идей. Да как Арэ с этим справляется? Мое сознание гудело от распирающей изнутри силы, и я сейчас остро нуждался в избавлении. Надо добраться до системы Трех… Твою мать… Как знал, что хорошего от этих церковников не дождешься… Тело словно окаменело. Я застыл, даже дыша через раз, и, сцепив зубы, ждал, когда окончится этот проклятый молебен. Было чувство, словно в переполненный желудок пытаешься впихнуть еще и еще — одно малейшее движение и стошнит. Вот только выходить из меня будет вовсе не безобидная блевотина, а сила, меняющая мир. — Рик, что с тобой? — на ухо спросил Гедур, делая вид, будто оглядывается. Я не отозвался. Только вперился глазами в кристалл и притих. Да заканчивайте уже! — Я могу как-то помочь? Вместо ответа, я прикрыл веки, концентрируясь на его голосе, и мысленно принялся считать до десяти и обратно. Сколько это еще продолжалось, я не понял, очнулся, когда крепкая рука Гедура ухватила меня под локоть и уверенно потащила куда-то вбок. Я разлепил веки. — Как ты? — приглушенно спросил князь, ведя меня по боковому проходу. — Мне нужно исчезнуть ненадолго, выбери место, где нас никто не увидит, — выдавил из себя я. Гедур кивнул и целеустремленно направился во тьму, опустившуюся на город. *** Первым делом, оказавшись в системе, я обернулся Источником и наконец-то вздохнул полной грудью. — Эй-эй-эй! — пробасило где-то неподалеку. Это Первый, моментально материализуясь, выставил огромные ручищи вперед, и теперь глядел на меня откуда-то сверху, держа мою в миг потемневшую тушку на ладони. — Предупреждать же надо! Провалился бы прямиком в Пустоту! — Фуф… Шиз… Как хорошо… Я почувствовал, как меня опустили на мягкое. — Что случилось-то? Я поморщился: — Кажется, я хлебнул чужой энергии… Знаешь, это… Это было… Короче, посмотри сам. Теперь я растянулся на полу, с наслаждением вытягивая ноги, и блаженно прислушивался к тишине, разряжаемой лишь моим мерным дыханием. Из темноты прозвучал голос Гранжа, и я моментально переключился на внутреннее восприятие — оно не изменяло мне ни в Источнике, ни в Творце: — Просто держи максимально наполненным резерв, а на остаток ставь заслон, — объяло меня ниточкой силы. — Да понял уже… просто сразу не сообразил… — «громко» подумал я и повернулся на бок. — Слушай, Гранж… Я правильно поступаю? — Не могу дать тебе ответа на этот вопрос. Все зависит от того, какова цель, — прозвучало в сознании ответом. — Во-первых, я хочу предотвратить войну на Севере… — Тогда ты придумал очень неплохой план. — Но в нем есть прореха. Меня это сильно беспокоит. Никто не сталкивался со мной после наступления осени, Гранж. В пророчествах Лаи нет ни одного эпизода, где бы кто-то из ее кверентов видел меня, словно я перестал существовать. Совсем. Я почувствовал, что Третий внимательно следит за мной, словно ждет. Усевшись на мягком полу, я устало продолжил рассуждения: — Кто может убить меня теперь? Думается, если вдруг Ферданту взбредет отрубить мне голову, то я просто приставлю ее обратно, подожду пять минут, пока она прирастает, и пойду дальше. Или Клир… Даже их меченые ничего не смогут со мной сделать, их ворожба на меня не действует. Знаешь, я в запале не придал этому большого значения, но сейчас… За последнее время я все обдумал вновь. Гранж… Есть два варианта. Или я действительно добровольно отправлюсь в скит, или же… Арэ. — Скорее всего, ты прав, — не раздумывая отозвался невидимый собеседник. — Что мне тогда делать? Скит — это ерунда, а вот Арэ… Я не готов. Гранж, я тут подумал… Если вдруг случится так, что встречи с Четвертым будет не избежать, то я спрячусь. Спрячусь так, что никто не сможет меня найти, и буду ждать момента… — Источник? — Именно. Но есть одна проблема. — Мощность? — Да. Я так не умею. Я никогда не пробовал закрывать источник, как это делают тут. Помнишь Горбара? Я бы еще долго не сообразил, что в каждом человеке скрыт Источник… Его дух… Если бы он имел физическую оболочку, то я бы и не заметил в нем Источника, настолько он был приглушен. — Твой Источник мощнее во много сотен раз… Но он не всегда был таким. Помнишь? Как ты научился его расширять? Наверняка ты сможешь и свернуть. Просто попробуй… — Да… — я поднялся на ноги и отер ладонью лоб. — Надо проэкспериментировать… — Учись, Рик. В моем представлении ты все еще лишь проклюнувшийся росток. *** Вернулся я в покои лишь под утро. Обратное превращение вытеснило нежеланную силу, колкую и неудобную, и я вновь пребывал в уравновешенном состоянии. Оказавшись в просторной умывальне, я повернул ручку на выпуклом боку раковины и ждал, пока наберется вода. Отражение в зеркале говорило — вроде бы все как и всегда: личина, придающая коже легкий загар да меняющая цвет глаз на светло-карие, волосы, заплетенные в длинную косу, как у Мира в день нашего знакомства… Все, как я привык видеть. Но ведь Гранж прав, я не всегда был таким. Интересно, сколько мне лет по земным меркам? Двадцать? Двадцать один? Двадцать два? Или наоборот, меньше? Да какая разница… Я крутанул колесико в обратную сторону и, зачерпнув воды из раковины, умыл ладони и лицо. Скоро рассвет. Ладно, пока есть время, надо закончить с письмами. Я не знал, по какой из веток будут разворачиваться события, но, в надежде на лучшее, еще в Цитадели решил оставить послание для Нари, но так и не нашел времени его написать. Пытаясь подобрать в голове правильные фразы, я вышел в спальню, сменил костюм, прическу оставил ту же — не было никакого желания возиться с волосами — решил дождаться камериста, который бы помог вытащить жемчужные нити… И так сойдет… Уже в гостиной я присел за высокий стол, где меня ждала вновь наполненная до краев чернильница, писчий стэк да стопка отбеленной бумаги. «Нариер, …» Нет. «Нари, …» … «Милая княжна…» Вообще звучит по-дурацки… Мне показалось, что в двери негромко постучали, или это просто шаги по коридору? «Дорогая моя Нариер, …» Так, пожалуй, будет хорошо. «… Сложно описать, с каким тяжелым сердцем я покидал Цитадель, уже зная, что, скорее всего, больше не увижу вас с матерью своими глазами…» Входная дверь, чуть скрипнув, приоткрылась. Я обернулся и увидел сквозь образовавшуюся щель человека в красном. Слуга? Я аккуратно смокнул набранные чернила о тряпицу и отложил заточенный с одной стороны стек. Повернулся. У порога стоял мужчина, вытянувшись по струнке на солдатский манер. — Кто такой? — спросил я, не вставая из-за стола. — Карн, Ваша Светлость, — на вид ему было около тридцати, а голос звучал сипловато. — Второй камердинер Его Величества. Приставлен к Вам на время Вашего прибывания во дворце. Желаете отзавтракать? — Благодарю. Подавайте завтрак и предупредите, когда встанет Его Сиятельство… И да… — я поднялся на ноги, вглядываясь в непроницаемое лицо слуги, — Я искал камериста, мне нужна помощь с волосами. Будьте любезны, пригласите кого-нибудь… — Будет исполнено, ваша светлость. Что-нибудь еще? — Пожалуй, нет. Можете идти. Слуга поклонился и вышел, аккуратно прикрыв за собою дверь, и не успел я вернуться к письму, как в комнаты снова постучали. — Ваша светлость… — голос молодой женщины звучал нервно-трепетно. — Мое имя Алаи Дераль, я буду вашей камеристкой. Вчера мне не удалось застать вас в покоях… Прошу, не гневайтесь, ваша светлость… Прошу… Я не знала, что вы встаете до рассвета… Карн пошел проверить ваш сон, господин, и оказалось, что вы уже на ногах… Простите меня, ваша светлость… Я сощурился. Вот только этого мне не хватало… Объяв разум встревоженной леди, я ощутил, что она сильно напугана — среди слуг обо мне пошли дикие слухи. После того как юный Воль посмел потревожить мое уединение и, по мнению прислуги, именно за это оказался в казематах, каждый опасался подходить ко мне на арбалетный выстрел, а уж к обязанности работать в Дархинских гостевых покоях и вовсе относились как к смертельно опасной военной операции. Впрочем, ладно. Я не собираюсь задерживаться в гостях у Ферданта надолго. — Хорошо, — спокойно отозвался я, а камеристка вздрогнула, — Я буду ждать вас через полчаса, а пока оставьте. Я отвернулся к письменному столу и, услышав тихое «благодарю, господин», с задумчивостью оглядел написанную строчку. Дверь закрылась, но напоследок чуткий слух уловил обрывок фразы кого-то, оставшегося за порогом: — Пронесло… Я же говорил, ты хорошенькая, вот и… Вздохнул. *** Завтрак был подан, однако я лишь пригубил какого-то ягодного пунша — вкусно приготовленная еда совершенно не возбуждала аппетит. Более того, в пище как таковой я практически не нуждался. Помимо снеди слуга принес записку от Ферданта: «сегодня в полдень». Хорошо. Значит в полдень. Я так и не сумел закончить письмо, выведя лишь несколько десятков строк, и когда вернулась леди, расхаживал из угла в угол, пытаясь собраться с мыслями. Лишь обернулся, нахмурившись, на ее тихое приветствие — приход камеристки совершенно вылетел у меня из головы — и почувствовал легкое раздражение: меня в очередной раз прервали. Оглядев напряженную девушку, я кивнул и проговорил: — Пройдемте. *** Распахнув створки шкафа, я достал со средней полки шкатулку с украшениями и задумчиво принялся разглядывать содержимое. Побрякушки мне в общем-то безразличны, но они имеют значение при дворе — надо держать лицо. Северяне и так слыли угрюмыми рубаками, так что каких-то особых изысков никто от меня не ждал, но соблюсти достаточность было бы правильно. Я ослабил ворот камзола и ощупал драгоценную нитку в волосах. Речной жемчуг окаменелыми слезинками перекатился под пальцами, и мне подумалось, что эту нитку я вложу в письмо к Нари — пускай она станет моим подарком к совершеннолетию. Своего отца я не помнил, но если бы кто-то передал мне подобное, то я бы ощутил, что был как минимум не безразличен… В конце-концов, хотя бы так… Обернувшись, я встретил напуганный взгляд Алаи. Она, сложив ладони на груди, растерянно теребила завязки на лифе платья, не решаясь подойти ближе. Я вздохнул, устало массируя веки, прямо как Гедур, и проговорил: — Вы еще долго будете стоять трепетной ланью? У меня совершенно не было настроения вникать в тонкую душевную организацию камеристки: нужно было спланировать предстоящий разговор и привести себя в порядок перед встречей. Можно было попросить Кея заплести волосы — он всегда с удовольствием занимался украшением чего бы то ни было, — но не прибегни я к помощи прислуги, пошло бы еще больше слухов. Вновь развернувшись к шкатулке, я принялся перебирать имеющиеся там украшения. Жемчуг больше не подходит — все слезы уже пролиты. Йарн? Я грустно усмехнулся: ормирский йарн — символ дома… Нет. Серебро? Не ко двору. Пальцы сами собой выудили крупные уплощенные золотые бусины. Золото. Захотелось на мгновение сбросить личину, увидеть себя в отражении и рассмеяться в собственное лицо — еще каких-то несколько дней, и я стану сам себе князь, сам себе господин. И моим пределом станет забвение. Перебирая прохладные подвесы, я ощутил странное ликование: политическая смерть как долгожданный победный триумф. Это было именно то, чего мне сейчас хотелось. Зажав несколько бусин в ладони, я обернулся, и болезненная восторженность отхлынула: леди, беззвучно глотая слезы, трясущимися пальцами расшнуровывала завязки на платье. Признаться, я не сразу сообразил, что происходит. Она решила, что… О, боги… — Позвольте поинтересоваться, что вы делаете? — чуть приподняв бровь, поинтересовался я и увидел, как ее плечи сотряслись в немом всхлипе. Может «заплести волосы» — это какой-то местный эвфемизм? Алаи не ответила, только вновь сложила руки на груди, прикрываясь, и сжалась, будто бы стараясь занимать как можно меньше места. — Леди, давайте проясним недоразумение, — чуть мягче предложил я и, сняв со спинки стула вчерашний камзол, накинул ей на плечи. — Я не знаю, какое впечатление сложилось у Вас о моей персоне, но как бы то ни было… Давайте сделаем так. Вы сейчас отправитесь в ванную, приведете себя в порядок, умоетесь, а когда будете готовы, выйдете сюда, и мы оба забудем о случившемся. Хорошо? Камеристка подняла на меня глаза, все еще не переставая лить слезы, и спустя несколько долгих секунд еле заметно кивнула. — Вот и ладно. Ступайте. Я пока выберу камзол. Пробежав мелкими шажками до умывальни, Алая неуклюже хлопнула дверью, а я устало посмотрел ей вслед. Ну надо же… Кто бы мог подумать. Она же и вправду шла сюда, как на заклание… *** — Мы должны обсудить все детали договора, — Фердант первым опустился за округлый стол, и советники последовали его примеру. Старый экзарх медленно уселся в отведенное ему кресло и свел кончики пальцев перед лицом, сосредоточенно хмуря брови. Гедур занял место напротив Императора, я — по его правую руку. Диспозиция прояснена. — Господа, — начал Фердант, мрачно оглядев собравшихся. — Предлагаю вам ознакомиться с составленным текстом брачного договора и привнести по необходимости корректировки. Секретарь Его Высочества принялся раскладывать желтоватые бумаги перед каждым из собравшихся. — Скажите, молодой человек, — проскрипел дребезжащим голосом Пресветлый, — какие гарантии Вы можете предоставить, что внезапно, например, несколько лет спустя, не возникнет какая-нибудь леди с ребенком на руках и не объявит, что сей отпрыск - законный наследник? Насколько я знаю, в вашем краю спокойно принимают детей, рожденных вне священного союза… Скрежещущие звуки, столь сильно отличающиеся от звучного уверенного баса, которым он вещал вчера на церемонии, породили согласные кивки присутствующих. — Вы подпишите отказ от принятия любых других наследников, помимо нареченной И’р Нариер Ар’Турин? — прозвучал выкрик одного из советников. Я кивнул: — Да. Давайте лучше обсудим условия наследования земель. Я желаю, чтобы Княжество Ормирское было закреплено за И’р Нариер и было неотъемлемой частью ее наследства. Сие значит, в случае вдовства или развода северные земли останутся за ней, однако… — заметив вспышку негодования в глазах тучного советника, я поднял ладонь, осаждая, и продолжил. — Однако доколе Нариер — супруга Наследного принца, а после и Императора, Его Величество будет иметь возможность распоряжаться ее землями согласно собственному усмотрению. Полная передача прав произойдет только в последующем поколении. — Разумно… — проговорил Фердант, — я принимаю это условие. Пирр, внесите в брачный договор. Гедур, перед подписанием я бы хотел получить заверенную копию завещания. Князь молча кивнул. — Давайте обсудим дальнейшую судьбу его Светлости? — вновь проскрежетал Таэр, — это немаловажный вопрос. Насколько я знаю, И’р Рикхард соизволил попросить Клир о приюте для его усталой души, это так? Бледные глаза буравили меня взглядом из-под сцепленных пальцев. Я улыбнулся: — Все верно, Пресветлый. Я был бы счастлив провести отмеренный мне богами срок под безмятежным небом в уединении и молитвах. — Богом, вы хотели сказать, милорд… — холодно поправил меня Таер, чуть сощурившись. — Все верно, экзарх Таэр, богом… Я надеюсь, у меня будет много времени, чтобы вникнуть в суть Священного Писания, — я смиренно склонил голову. Пресветлый хмыкнул, резко разомкнул сплетенные пальцы и уронил руки на подлокотники. В его глазах, если присмотреться, проглядывал тщательно скрываемый азарт охотника. Таэр, Таэр… Думается, вы теряете хватку… Вседозволенность развратила вас настолько, что вы и вправду думаете, что загнали меня в угол? Или тоже припрятали в рукаве пару отравленных кинжалов? Посмотрим… Дальше разговор шел в том же русле. Все обсуждение заняло чуть больше четырех часов, и по завершении, Фердант поднялся на ноги и, кивнув мне, проговорил: — Сегодня, во время торжественного приема по случаю наречения наследника, мы подпишем все бумаги. Вас найдет мой камердинер и проводит в кабинет. Ваше сиятельство, — Император кивнул Гедуру и первым вышел из зала. *** Среди разряженных господ я, наверняка, смотрелся мрачно — неизменный черный был нынче не в моде. Наоборот, каждый старался изобиловать торжеством ярких красок. Из украшений — только золото в волосах крупными продолговатыми бусинами да искристые бриллиантовые запонки. По местным меркам — чуть ли не аскеза. Мы с Гедуром стояли поодаль от толпы, мельтешащей в танце, и изредка обменивались репликами. Иногда подходил кто-то из его старых знакомцев, справляясь о здоровье и делах, но видя его несловоохотливость, быстро ретировался прочь, вновь оставляя нас наедине. — Пойдемте выйдем на террасу, — проговорил я, глядя на спины танцующих, — Мне наскучили шум и блеск, было бы здорово подышать свежим воздухом. Все слова друг другу уже были сказаны. Теперь мы просто находились рядом, ловя последние моменты: через два дня князь должен будет отправится домой. Как бы горько ни было, как бы ни хотелось задержаться еще ненадолго, но позволить себе роскошь продлить пребывание в столице Катрии дольше, чем на несколько дней, Гедур не мог — слишком много ниточек сосредоточены в его руках: экономика, тактика, юстиция… Через полторы недели состоится общий совет, а ведь еще нужно учесть время на обратную дорогу. Я положил ладонь на его плечо и с сожалением подумал, что теперь выше него ростом. Как было здорово в пятнадцать ощущать, что есть кто-то выше и сильнее… И вот теперь выше и сильнее я сам. Я тоже позабочусь о доме, пускай и таким неочевидным, косвенным образом. Гедур согласно кивнул в ответ, и мы молча направились к распахнутым дверям, ведущим в теплую летнюю ночь. *** Подписывая отречение, я не почувствовал ничего особенного — представив в воображении эту картинку сотни раз, было уже невозможно поддаться эмоциям. Просто бумаги, просто росчерк. Лишь легкая горечь оттеняла все последующие бокалы вина, а улыбаться не было сил. После визирования моя жизнь во дворце никак не изменилась, я все еще был дражайшим гостем Императора, и вот теперь, стоя в регулярном парке, провожал взглядом растворяющийся в облаках летучий корабль и грустно улыбался ему вослед. Он нес с собой все то последнее, что связывало меня с Ормиром: письмо для Нари, подарки для Ди, а также названного отца, который стал мне родным. Я не хотел представлять, что творилось сейчас в душе у Гедура, но сам испытывал светлую безбрежную печаль — хотелось бежать во след, размахивать руками, кричать, утирая слезы — выразить в движении всю ту всеобъемлящую эмоцию, что заняла каждый уголок моей души, но я лишь просто стоял, смотрел и улыбался. — На место одного всегда приходит что-то другое — природа не терпит пустоты… — прозвучал голос за спиной. Я, не оборачиваясь, отозвался: — Вы даже не представляете, насколько правы. Со мной плечо в плечо встал отец Палес и тоже уставился в небо. — Вы сильно выросли за прошедшее время. Я оставил фразу без ответа и лишь прищурился на вышедшее солнце. Палес продолжил: — Вы все еще остаетесь северным Княжичем, даже несмотря на подписанные документы. — Это всего лишь титул. — Вы правы. Однако суть остается неизменной, она лишь раскрывается под влиянием обстоятельств. — Вы отрицаете возможность преобразования? — я все-таки повернулся к Палесу лицом. Тот задумчиво покосился на меня и пожал плечами: — Я считаю, что в человеческой душе могут проклюнуться и взрасти все существующие семена. Многое зависит от того, как именно удобряют почву. — Случается, что некоторых семян от рождения больше чем других. — Верно. Но человек — сам себе садовник. Взгляните на это дерево — видите, как хитроумно переплетены его ветви? Рука мастера тщательно их выбирала, и одним было уготовано сменить направление роста, другим — быть обрезанными. Так и душа — она примет ту форму, которую пожелает садовник. — Но эти сплетенные ветви так и останутся… — И это верно. Однако стоит перестать следить, как непременно появятся боковые побеги, и проделанная работа станет не видна. Помнится, я говорил при первой нашей встрече: абсолютно все пребывает в движении, не существует ничего статичного. Однако горы так и останутся горами, а песчаные дюны — дюнами… Я хмыкнул и подумал, что отец Палес интуитивно понимает многие процессы Вселенной, однако пока не может дать им определения. Например, корпускулярно-волновому дуализму или реликтовому излучению, но… — Почему вы говорите мне это? — спросил я, все еще рассматривая причудливое декоративное деревце, чей ствол был оплетен по мере роста сеткой из собственных ветвей. — Скажем, потому что вы мне приятны. — С чего вдруг? — я приподнял бровь и попытался отыскать в словах церковника скрытую подоплеку. Палес улыбнулся, развернулся и медленно побрел в сторону дворца, походя отвечая на заданный вопрос: — С того, что в вас очень мало озлобленности — такое редкое качество для власть имущих. Наш мир нуждается в заботе и терпении. Всего хорошего, ваша светлость. Я вновь промолчал, задумчиво глядя ему вслед. *** Месяц, проведенный при дворе его величества, тянулся неимоверно долго. Делать в отведенных монархом покоях было решительно нечего, поэтому я частенько пропадал в системе у ребят или же просто читал. В моей комнате образовалась уже приличных размеров библиотека, но книги больше не занимали меня, как прежде, я глотал их целыми томами, а былого удовлетворения не испытывал. Устраиваемые приемы были однообразны в переливающихся из пустого в порожнее разговорах, крупных и мелких интригах да в избыточном набивании желудков. Наверное, и вправду в иной момент важно знать, кто с кем заключает сделки, у кого с кем случилась интрижка, куда отправятся те или иные караваны, однако я свои карты уже разыграл и следил теперь за суетой придворной игры без острого интереса, будто ожидая следующего кона в этой партии. К моему удивлению, мы довольно часто беседовали с Палесом, а вот прочие старательно меня избегали. Даже его императорское величество, в первый раз пригласив к себе на поздний ужин, обставил охраной чуть ли не всю гостиную по периметру, будто бы это могло помочь, случись у меня острое желание избавиться от его венценосной особы. Вскользь обронив ироничное замечание по этому поводу, я впервые пронаблюдал за отобразившимся замешательством на лице Ферданта и во все последующие визиты с удовольствием отмечал отсутствие посторонних. Согласно договоренности, покинул я сей гостеприимный двор в середине лета — мой путь лежал на восток, в один из монастырей Клира. С наступлением осени я должен буду принять постриг. *** — Вам больше по душе восточные или западные земли? — со сладострастным блеском в глазах спросил приор, перебирая какие-то карточки у себя в руках. Я давно знал этого человека. Ну, как сказать «знал»? Я видел его в воспоминаниях Лаи. Мерзкий тип. В очередной раз возникла мысль свернуть ему шею, но я лишь смежил веки и улыбнулся: — На ваш вкус, господин Цорт. — Отец Цорт. Да-да… Эти «случайные» оговорки были единственным, что могло меня развлечь в беседах с фанатичным церковником, а он их со скрипом проглатывал, делая поправку на мою невоцерквленность и происхождение. — Вы уже провели тут достаточно времени, чтобы не допускать столь досадные… ошибки. Я улыбнулся шире. — Я приложу больше усилий в этом вопросе. По взгляду приора было понятно: он бы с удовольствием вздернул меня на рее прямо сейчас, но… Увы. Нельзя. — Молодой человек, Пресветлый экзарх Таэр уже прибыл с визитом, и после проведенной церемонии вы отправитесь в скит. Кажется, вы не понимаете, что имеете последнюю счастливую возможность насладиться комфортом и благополучием. Не стоит испытывать мое терпение. Угрозы, как крайняя степень отчаянья? Этот человек выносил мое присутствие почти сорок два дня и, похоже, недалек от приобретения какого-нибудь расстройства личности в дополнение к уже имеющемуся бреду величия. — Ну что же, мои соболезнования, если вы принимаете это за комфорт. — Я развел руками, оглядывая куцые стены кельи, выкрашенные белой известкой. На деле условия в монастыре были не хуже, чем в том же самом Эшре, а на контрасте с придворной горячкой у Ферданта царящая тут тишина приносила почти физическое удовольствие. Однако надо было поддерживать образ балованного мирскими благами господина, а то вдруг решат, что мне тут и вправду неплохо? — Ну знаете ли… — скрипнул зубами Цорт, — Посмотрим, как вы запоете завтра… — Вы пришли только для того, чтобы выдать свежепридуманную порцию угроз? Увы, вы склонны повторяться — нечто подобное уже было на прошлой неделе, — я посмотрел на отполированные ногти — этот жест я перенял у Ферданта, и теперь иногда нарочно шлифовал им раздражение худого святоши. — Отчего же? Я просто хотел донести до вашего сведения планы на сегодняшний вечер. — Вы о косметических процедурах? Спасибо, господин… Отец Цорт, я в курсе. — На закате за Вами придут. — Вам жаль, что не на рассвете? — я вновь обнажил зубы в ухмылке. На рассвете приходили за осужденными на казнь, но Цорт при всем желании не мог мне ничего сделать до тех пор, пока официально я считался гостем его дражайшего экзарха. Случись со мной какая-нибудь неприятность, политического конфуза не миновать, и я сидел в небольшой светлой комнатке, где посетителями были лишь приор да мальчик-служка, приносящий еду, забирающий ночной горшок и вещи в стирку. С этим горшком случилась довольно забавная история — местную пищу я, понятное дело, почти не ел, вот и, соответственно, в присутствии керамического вазона под кроватью нуждался существенно реже всех нормальных людей. Пришлось изощряться. Услышав, что первая созданная мной материальная вещь — это дерьмо, Кей ржал как растревоженный конь, Шиз рассудил, что так и до́лжно, а Гранж нашел в этом факте очарование символизма в реальном воплощении. Вспомнив про горшок, я разулыбался пуще прежнего, а приор закатил глаза и, окончательно решив, что я сумасшедший, тяжело вздохнул, обронив на прощание: — Смейтесь-смейтесь, пока смеется… — Благодарю. Я вежливо кивнул, а далее спокойно пронаблюдал, как за приором закрывается дверь. *** В некоторые дни очень сильно хотелось в Цитадель. Осознание того, что стоит лишь построить коридор и в мгновение ока окажешься дома, подтачивало изнутри выдержку, но… Вроде бы, что такого? Заглянуть к Гедуру, приобнять Ди… Но на деле подобные визиты создали бы только ощущение мнимого благополучия и сильно отвлекали бы от главной цели — Арэ. Сейчас, находясь среди его паствы, я старался понять, какова механика их с Арэ взаимодействия. Нужно было найти «Генератор Антибожественных Частиц» и понять, как он работает. Я сутками напролет следил за церковниками, пытаясь «раскачать» внутреннее восприятие и, благодаря уединению, добился неплохих результатов. Теперь я ежеминутно знал, кто и где находится, чем он занят. Жизнь монастыря напомнила мне возню огромного муравейника. Стоит заметить, далеко не все личности были такими неприятными, как Цорт. Среди церковников оказалось немало достойных людей, не нашедших себе применения в мирской жизни, но сумевших вникнуть в довольно глубокие пласты мироздания, прямо как отец Палес. Впрочем, как и в любом разномастном коллективе, были тут и не самые чистоплотные личности, лишенные напрочь какого-либо самосознания… А вчерашним вечером в монастырь привезли пятерых послушников — новеньких, вместе с которыми я должен буду пройти обряд посвящения. Также явились и четверо меченых. На закате я слышал скрип замка — это служка отпирал мою светлицу, чтобы пустить внутрь двоих. Удер и Талеф. Меченые. Я следил за ними с самого их прибытия. Ничего хорошего мне это не обещало: Удер, неприятный тип, примерно с меня ростом, с непомерно раздутым самомнением и тяжелой рукой, и его напарник Талеф — «пророк», «видящий Источники», как и брат Коротышка. Что же. Где моя не пропадала? Когда эта парочка вошла в мою комнатку, походя шуганув открывавшего дверь мальчишку, я уже стоял на ногах. Тот, который Удер, неприязненно меня оглядел и бросил по-тюремному: — На выход. Я внимательно поглядел в его глаза и прочитал там неприкрытую угрозу. Ну что же… Ты не такой безобидный, как Цорт, приятель. Вот и разговаривать с тобой придется по-другому. Дождавшись кивка его напарника, я проследовал за «пророком» в коридор, и мы спокойным шагом прошли на нижний этаж, туда, где располагалась ванная комната. — Мойся, — бросил мне немногословный Удер, и кинул на скамью черную длинную рубаху. — Потом наденешь это. Я хмыкнул про себя и принялся стягивать одежду. Мыться под чьими-то взглядами мне не привыкать — армейский опыт давал знать о себе, и я спокойно ухватил лохань и зачерпнул студеной воды из приютившейся в углу бочки. По завершению водных процедур я натянул на влажное тело рубаху и спокойно встал перед церковниками. — Ну, а теперь пойдем, Принцесса… Я приподнял бровь. Даже так? Давненько я не слышал этого прозвища. Ну что же… Удер неласково толкнул меня в спину, и я по инерции вылетел обратно в коридор, перебирая босыми ступнями по холодным желтовато-коричневым плитам. Мокрые волосы налипли на лоб, мешая нормально видеть, и я машинально прошелся по лбу зачесывая их пальцами назад, когда почувствовал, что меня схватили за шиворот и толкнули вновь. — Шевели ногами. Я сделал еще несколько шагов и остановился. Обернулся. Что-то с ним не так… — Кому сказано, пошел вперед! Дверь перед собой видишь? Тебе туда, — вновь прикрикнул церковник, угрюмо сжимая кулаки. Столько ненависти плескалось в его тоне, что я на мгновение растерялся. Удер в один большой шаг оказался рядом и, ухватив меня за горло, втащил в противоположную комнатку и швырнул спиной на пол. Я ощутимо приложился затылком о каменные плиты, но вместо того, чтобы разлеживаться, быстро перекатился в сторону и приподнялся на одно колено. Прежде чем мне в лицо прилетел жилистый кулак, я успел уйти чуть вбок и перехватить запястье Удера — тот попробовал дожать, но я с силой вывернул его руку и, пнув церковника в голень, сам заставил его очутиться на полу. Мои пальцы все еще сжимали запястье нападающего, и я, будучи быстрее, метнулся вверх, завел вместе с собой руку в болевом приеме и, резко подавшись вниз, прижал его шею коленом. Миг, и я ощутил, как разлилась чужая сила. Нет, дружок, этим ты меня тоже не достанешь. Я даже не стал подключать внутреннее зрение, а только в ответ расконцентрировал вокруг головы Удера воздух, делая его сложным для достаточного дыхания, наклонился и в само ухо прошептал: — Теперь будем разговаривать по-хорошему? Несколько секунд в комнате стояла тишина, а после, вместо ответа, церковник задергался и захрипел. Вернув воздух в прежнее состояние, я расслышал: — Керр… Он был мне другом, ублюдок… Я прикрыл веки и ослабил захват. Этого было достаточно, чтобы Удер одним рывком высвободил руку, ткнул вслепую локтем в мне живот и, повернувшись одним движением, вцепился пальцами в горло. Пока он медленно вставал, я не сопротивлялся, и когда он приподнял меня за шею с колен, а после, почувствовав тяжелый удар в переносицу, только отлетел по каменным плитам к дверям, в которых стоял его напарник. Полежав с полсекунды и порассматривав древяный потолок, я тяжело сел, окинул взглядом замершего в нападающей стойке Удера, методично ощупал переносицу, про себя констатируя, что нет ни крови, ни признаков ушиба, покачал головой и проговорил: — На этом довольно. Теперь давайте займемся тем, для чего мы тут и собрались. *** Талеф остриг меня быстро. Я спокойно смотрел, как падают на каменные плиты длинные волосы, поначалу просто срезаемые ножницами, а после, когда в его толстых коротких пальцах-сосисках появилось наточенное лезвие, без сопротивления подставил затылок. Волосы — не велика потеря. Отрастут. Теперь же я стоял с другими лысыми послушниками вокруг крупного энергетического кристалла, — правда, все же меньших размеров, чем в столичном храме, и ждал, когда закончатся заунывные песнопения, восхваляющие Лучезарного Арэ. Никакой торжественности момента я не чувствовал, только бесконечную скуку. Голову непривычно холодило вечерним сквозняком, а внутри нее возились разные мысли, совершенно не относящиеся к происходящему действу: успел ли Гедур разобраться с дорогами, порадовали ли хоть немного привезенные шелка Киер и Ди, какими изысканиями сейчас занят Нирех? А Киф? Мчится ли сейчас по каким-нибудь отдаленным трактам вездесущий Сид или изволит блаженно почивать на своей офицерской койке? Когда голоса местных церковников стихли, на наш помост вышел экзарх в своем торжественном белом саване и вознес руки к небу, начав читать очередную хвалу своему богу. Я уже успел ознакомиться с протоколами — ритуал посвящения шел по стандартному сценарию. Уже под завершение речитатива наконец-то прозвучал финальный вопрос: — Примешь ли ты под длань свою новые души? Сочтешь ли ты их достойными своей милости? На этом этапе нас должны «окропить» светом из кристалла, и церемония подойдет к концу. Пространство дрогнуло. Сонливая утомленность схлынула как с гуся вода, и я оцепенел. Так должно быть? Я покосился на Таэра и, заметив, как тот заканчивает обходить вокруг нас, сосредоточенно что-то напевая, моментально добавил к восприятию внутреннее зрение. Вроде все спокойно. Внезапно нисходящий поток силы прорезал пространство над головой, уперся в кристалл и, покрутившись внутри, отрикошетил в стоящего рядом со мной паренька. Его тело прошило энергией несколько раз, оплетая будто ниткой, затем она стянулась, а сформировавшийся сгусток принялся бродить по физической оболочке, словно отыскивая нужное место. Энергетическая метка сформировала единую причудливую вязь где-то на запястье, парнишка сделал несколько шагов назад и без сознания осел на пол. — Милость… Милость Арэ… Новый меченый! — зашептали собравшиеся позади церковники. А я понял, что мне срочно надо бежать. Только я сделал шаг из круга, как почувствовалось новое дребезжание в пространстве. В кристалле снова заметался энергетический луч, и мне захотелось пригнуться — только не в меня, только не в меня… Вот же проклятье! Я ощутил, как меня коснулась чужая сила — не та рыхлая, которой пользовались меченные, а острая, как край наточенного клинка, и такая же твердая. Тело не поддалось, отвергло чужеродное воздействие — посланный луч метнулся назад к центральному кристаллу, а затем и обратно вверх. Я черпнул из резерва, чтобы строить переход, но промешкал долю секунды, споткнувшись о мысль — «вокруг слишком много людей», и вдруг контур моего тела озарился ярким сиянием, сердце ухнуло в пятки, а я только и успел, что подумать — «Да Пустота тебя сожри, Арэ…». И в этот же момент меня потянуло куда-то в иное пространство. *** Все мельтешило перед глазами — я их закрыл, воспринимая окружающее только внутренним зрением, и понял, что нахожусь где-то, где сеть энергетических волокон куда более разряжена, чем обычно, а сила носится по ней с невероятной скоростью. Чуть отстранившись, я попробовал «ужать» картинку, чтобы воспринять все в более целостном масштабе, и увидел — переплетающиеся энергетические спирали крутились, словно гигантские галактики-шестеренки в причудливом часовом механизме. С каждым поворотом в пространство выбрасывались какие-то частицы и микроскопические корпускулы силы, но я не мог разобраться, что к чему… Это космос? Вон те спирали это галактики? Рассматривая все это, я на автомате шлепнул по пространству, оставляя координатную метку. А может, какие-нибудь изнанки черных дыр? Может вообще так выглядит сама темная материя? Я остановил себя на этой мысли, ощутив сильное давление на резерв — что-то пыталось пробраться внутрь. Мне почудилось, что меня пытаются приоткрыть. Аккуратно, так, чтобы не сломать — как божьей коровке приоткрывают крылышки, осторожно поддевая пинцетом, — и заглянуть под черепную коробку. Захотелось взвыть — нельзя… Нельзя ни в коем случае допустить, чтобы — если это и вправду Арэ — он узнал о существовании Трех… Нельзя дать проникнуть себе в сознание… Сконцентрировав вокруг себя плотный слой силы, я старался спрессовать его, будто и вправду собирался спрятаться в искусственном алмазе. Давление стало слабее, словно невидимый энтомолог размышлял, как ему следует поступить. Надо валить, подумал я, и, припомнив план «Б», зачерпнул еще из резерва, чтобы построить пространственный переход. — Не сопротивляйся, иначе гибель… — я сам построил эту фразу из каких-то смутных колебаний вокруг, как дешифровщик получивший закодированное сообщение с подводной лодки. — Значит так тому и быть, — транслировал я в ответ и мигом развернул коридор по путаной траектории куда-то на Индралийский материк. Переход нес меня обратно на Эрду, сжигая резерв почти без остатка, и в самый последний момент я рванул всей своей сущностью куда-то в надпространство, оборачиваясь Источником, и со всего маху рухнул спиной на жесткую поверхность. По телу разлилась жгучая волна боли. Последнее, что я увидел, это густо-синее небо над Индралином, ощутил внимание кого-то огромного и очень сильного над собой и успел почувствовать неявственную идею этого могущественного кого-то: «И вправду, перегорел… А было бы интересно…» Четвертый меня не заметил? «Хорошо, если так», — подумал я и отключился.