На границе Пустоты

Катрийская Империя, Варнея, Дворцовая площадь.

Бом-м-м… Первый удар колокола раздался над вечерней столицей, и толпа замерла. Взгляд каждого устремился в небо, где за белостенной Башней Откровений разгоралось вечернее зарево. Несколько минут назад во дворце завершилась коронация Винсорта I, восьмого императора из династии Рид. И теперь собравшиеся на улицах люди ожидали, чтобы увидеть и попробовать истолковать божественное знамение, которое вот-вот должно появиться в небе над столицей. Многие из присутствующих еще помнили, как двадцать один год назад, после восшествия на престол Ферданта III Великолепного, закатные облака сложились в золотую монету, — и впоследствии его правление обогатило не только лордов, но и ремесленников, церковников и даже простых солдат. Когда короновался дед Винсорта, Даур II, небосклон явил горожанам меч, красный, кровавый от последних лучей солнца, и страна целых десять лет непрерывно воевала на своих границах. Что же ждать от небес теперь? Первый звон еще не успел затихнуть в лабиринтах улиц, но небо, точно по провидению самого Арэ Светоносного и Лучезарного, уже пришло в движение. На площади раздались первые возгласы: «Милость божья… Вот оно! Началось! Началось!». Бом-м-м… Под нарастающий гомон толпы два больших облака стремительно отделились от остальных, мелких и рваных, и начали меняться, вытягиваться, перекручиваться между собой, как пухлые лоскуты сдобного теста. Они собирались воедино, и на фоне рябого, мощеного перистыми клочками неба вместо двух кучевых гигантов засветилась единая золотистая масса. Бом-м-м… Теперь самые зоркие из стоящих внизу могли углядеть, как на круговом балконе главной дворцовой башни распахнулись двери и за ними взметнулись алые портьеры. Юный император вышел под открытое небо, и за ним проследовали свита и церковники. Вдовствующая императрица, словно траурная тень, замерла за сыновним плечом. Винсорт, унаследовавший резкий профиль отца и черные локоны матери, вскинул подбородок, и его взгляд устремился в золотящиеся небеса над родовым императорским гнездом. Толпа внизу заохала, загомонила громче и вскоре уже гудела на тысячи голосов: «Смотрите, смотрите»… Бом-м-м… Когда звон колокола прорезал уличный шум в четвертый, последний, раз, искрящаяся масса колыхнулась, как если бы сильные высокие ветры оплели ее со всех сторон, и на несколько секунд в ее сердцевине обозначились очертания золотого фиала — глубокой чаши с двумя изогнутыми ручками, одного из четырех ритуальных символов правящего дома. — Папа… — веснушчатый растрепанный мальчишка дернул за рукав отца, чтобы привлечь внимание, и попытался перекричать уличный гам: — Пап, ведь чаша — это хорошо, да? Его отец, аптекарь, надевший по случаю торжества парадную рубаху, оглянулся, задумчиво почесал мясистый, в оспинах нос. Пробасил сверху вниз: — Кто знает… Посмотрим, Нанзи… Все будет зависеть от того, чем чаша наполнится… — и оттеснил сына поближе к переулку, а после затащил вперед себя и, уберегая своим массивным телом от буйства толпы, потихоньку начал пробираться к выходу с главной площади. Город начинал празднования. Шумный развеселый народ бродил по кабакам и лавкам, а ближе к ночи предприимчивые торговцы уже начали втридорога продавать маленькие глиняные копии явившейся на небе чаши. Оставшиеся не у дел сувенирные мечи, свитки и монеты с лихвой окупятся за их счет. Ночь обещала быть прибыльной и долгой. В это же время сам виновник торжества чувствовал себя разбитым. Казалось, аудиенция не закончится никогда. Юношеский восторг, появившийся во время церемонии, давно схлынул, оставив после себя лишь вымученную усталость. Винсорт ощущал, как норовят ссутулиться плечи, как до бесчувствия каменеют мышцы лица, складывавшие гримасу отстраненной благожелательности. А перед монаршим взглядом все сменялись и сменялись гости: послы, вельможи, наместники… Их голоса смешивались воедино, делались до безликого одинаковыми. Смыслы речей улавливались все с большим и большим трудом. Катрия — огромное государство, самое большое и влиятельное на Индралинском материке, его земли раскинулись от предгорья до южных побережий, и к сегодняшнему дню каждый мало-мальски значимый дворянин прибыл в столицу, чтобы принести клятву верности своему императору. Почти сотня лордов была приглашена лично воздать почести, а ведь были еще посланники иных государств… Император восседал в центре парадной залы. Помимо императрицы-матери, неподалеку от него расположились министры, советники. Вышколенные гвардейцы стояли навытяжку за императорским троном, вперившись в никуда мнимо-безучастным взглядом. По правую руку от Винсорта устроился в массивном кресле экзарх Таэр, главный жрец Светоносного Арэ. Несмотря на преклонные годы, — Винсорт с малых лет видел того глубоким старцем, — он был на пике своего могущества. В ярком освещении дворцовый лоск сделался особенно броским — обновленные интерьеры отличались богатством и великолепием: изысканно-строгие паркеты медового имба с инкрустацией из черного дерева: тяжелые драпировки, ниспадающие с резных розеток под потолком, росписи на стенах, зеркала и ставшая заметно сдержаннее в завитках лепнина. Единственное, что осталось в парадной зале от наследия прошлого — позолоченная люстра на две сотни рожков, в которых теперь сияли не свечи, а созданные Священным Клиром световые кристаллы. Игра блеска и отражений. Винсорт видел, как в изумлении открываются рты у приглашенных лордов из далёких провинций. Роскошь убранства наверняка возмутит их чопорное спокойствие и откроет кошельки. Это обеспечит столичных ремесленников многочисленными заказами от давно не бывавших при дворе господ. На самом деле, это великолепие начинало резать юному императору глаза. В голове давно уже сделалось тяжело, и на уме вертелась одна-единственная мысль о том, чтобы сегодняшний день наконец закончился. Шестнадцатилетний монарх чуть склонил голову к правому плечу, и его советник, лорд Арсон Сарасткий, старый друг отца, мигом угадав желания юного повелителя, наклонился и прошептал еле различимым тоном, будто много лет служил суфлером при театральной труппе: — По регламенту осталось только трое. Еще совсем немного… Винсорт воспрянул духом. Сощурил глаза и поднял подбородок. Распорядитель дважды отбил посохом об пол и в который раз за вечер чинно начал объявлять имя прибывшего гостя: — Светлейший Князь Ар’Турин И’р Гедур Ормирский, Владетель Севера, Правитель Цитадели Под Горой. Когда зазвучало это имя, Винсорту захотелось поморщиться, но на лице оставалась лишь рассеянная полуулыбка. Северяне — бельмо на глазу. Вольное княжество слишком многое себе позволяло еще со времен его прадеда: безбожники, отступники и отщепенцы, наводящие смуту при каждом удобном случае. Да, Империи нужны их воины и их шахты, но, по мнению юного монарха, даже его отец, Фердант III, циничный и смелый человек, спускал им слишком многое с рук. Но теперь все изменится — пришла пора приструнить северян и принудить их к порядку. Катрии оставалось только правильно разыграть имеющийся на руках козырь: договор о браке с единственной законной наследницей Севера. Все, казалось сейчас императору, должно сложиться просто: он женится на ормирской девице, а после останется только проводить старика в могилу. И тогда Север с его шахтами, наполненными золотом и йарном, согласно договору станет частью Империи. Ну, а прибавив к казне такое богатство, можно будет подумать и о завоевательной кампании. Войти в историю, как правитель, получивший и Север, и западные земли Баркар — это было слишком соблазнительным. Двери распахнулись, и в парадную залу медленно вошел светлейший князь. На каждые два шага приходился один удар тростью. Стук. Стук. Прибывший выхаживал гордо и неспешно, похоже, стараясь за вальяжной медлительностью скрыть шаткость походки. Изувеченная нога порой отставала, заставляя фигуру крениться на правый бок, и тогда поступь князя начинала приобретать звероподобную резкость. Обилие темного меха в оторочке парадного камзола, как и темно-синий, почти черный цвет тканей, многократно усиливали это впечатление: И’р Гедур Ормирский делался похожим на старого зверя, вылезшего по весне из своего логова. Угрожающе-мрачным пятном он подбирался к императорскому трону, и без того немногословный зал окончательно притих: северяне в столице пользовались дурной славой, а сами Ар’Турины были известны тем, что с легкостью могли омрачить любой вечер... ... В шапке есть ссылка на основную работу)