Alea jacta est

      Кингстон       Была уже глубокая ночь, луна воссияла над спящей Ямайкой, убаюкиваемой волнами, ласкавшими берег бухты. На террасе одного из домов на высоком берегу, спрятавшимся за шепчущимися пальмами, еще теплился огонек, и изящный столик и мягкое кресло отбрасывали причудливые тени на высокую бежевую стену и деревянный настил. Сидевшая в кресле женщина, укрывшись пледом, медленно перелистывала страницы книги, которую только закончила читать, освежая в памяти сюжет и переживая за героев вновь. Хотя переживать особенно не пришлось: похожие события в ее жизни были куда более захватывающими.       — Когда-нибудь тоже напишу книгу, — откладывая томик на стол и зарываясь в теплый плед, сонливо произнесла Элизабет и зевнула. Она уже потянулась к фонарю, чтобы потушить его, как услышала позади себя крадущиеся шаги и насторожилась. Напряжение вдруг охватило все ее тело, она вжалась в кресло, ожидая всего чего угодно. Но тихий шепот родного голоса развеял все тревоги.       — Мам, ты спишь?       — Нет, дорогой, еще не ложилась, — ответила Элизабет, поворачивая голову к сыну. Он выглядел запыхавшимся, утомленным, капельки пота блестели на его лице. Женщина взяла его за руку и ощутила частый-пречастый пульс. — Почему ты бежал? — обеспокоенно спросила она, привлекая сына ближе к себе.       — В порт идут несколько пиратских кораблей. Будет нападение, как неделю назад в Блэк-Ривер. Отец велел отвезти вас в рыбацкую деревушку за мысом, я уже запряг лошадей. Возьми все необходимое и немедленно выходи. Я разбужу Карину, — отрывисто сообщил юноша, порываясь бежать к любимой.       Элизабет вскочила, отшвырнув плед в сторону, и бросилась с террасы в сторону моря, едва видневшегося из-за стволов пальм. Генри кинулся за ней, и они одновременно выбежали на скалистый берег, откуда открывался абсолютный обзор на порт. Пять крупных парусников приближались к кингстонским пристаням, и в чистом лунном свете легко было рассмотреть реявший над каждым из них черный флаг с изображенным стоящим на двух черепах пиратах.       — Этот флаг раньше был на кораблях Черного Барта. Я не знаю, кто использует его теперь, но они на редкость жестоки. Нужно спешить, мам, — взяв женщину за плечи и оттаскивая ее от края обрыва, прошептал Генри. Элизабет не сводила глаз с приближающихся кораблей, а затем перевела взгляд на выступившие им навстречу суда.       — В порту только два военных корабля? — воскликнула она встревоженно. Генри принялся торопливо объяснять:       — Адмирал утром отозвал почти все корабли, оставив только отцовский «Рассвет» и «Леопард». Почти все торговцы покинули порт днем.       — Уилл будет оборонять Кингстон фактически в одиночку? — нервно спросила Элизабет, оборачиваясь к сыну.       — Да. Вас он приказал отправить в безопасное место, — как можно спокойнее ответил юноша.       — И ты думаешь, я оставлю его? Трусливо укроюсь в убежище, когда моему мужу как никогда требуется помощь?       — Мама, послушай меня, — встряхнув ее за плечи, требовательно произнес Генри. — Я сейчас выполняю приказ своего капитана. Он послал меня спасти вас, и я не ослушаюсь.       — Ослушаюсь я. Я не брошу Уилла.       — Как ты одна сможешь ему помочь? — вопрошал Генри, пытаясь воззвать к здравому смыслу матери.       — Вдвоем мы сильнее, — возразила Элизабет. — Я никому не позволю отнять его у меня вновь.       Тернер отступил на шаг назад, заходил по кругу, пытаясь найти тот аргумент, который убедит мать не делать глупостей. В это время Элизабет сыпала доводами в пользу своей неразумной позиции.       — Тем более, раз это пиратские корабли… Они обязаны подчиниться приказу Короля пиратов. Я потребую у них не трогать порт.       — Они уж и не помнят, что ты их король. Не глупи, мама. Надо бежать, — настаивал обреченно сын.       — Генри, бери Карину и скачите в деревню. Я отправлюсь к Уиллу.       Слова ее звучали как решение, не подлежащее пересмотру или обжалованию; ее взгляд выражал такую непоколебимую упертость и уверенность в своем решении, что юноша вмиг понял: ему не переубедить женщину. Он с болью в сердце отпустил её, и Элизабет, подобрав полы легкого голубого платья, еще раз взглянула на море, где сближались корабли противников, оценила ситуацию и бросилась к дому. Тернер расстроенно топнул ногой и кинулся вслед за матерью. В неосвещенном доме их пути разошлись: Элизабет вбежала в гостиную, где в запертом комоде хранилось огнестрельное оружие, Генри взмыл по лестнице на второй этаж, в спальню. С галереи он бросил печальный взгляд на мать, сосредоточенно искавшей в ящике револьвер, и решительно ворвался в спальню.       — Карина, — проводя рукой по щеке спящей девушки, негромко произнес Генри. — Проснись, скорее.       Уговаривать долго не пришлось. Девушка встрепенулась, открыла глаза, приподнялась на локтях и вопросительно уставилась на юношу, которого едва могла различать во мраке комнаты. Он потянул ее за руки, заставив принять сидячее положение, а сам бросился к гардеробу, откуда вытащил первое попавшееся одеяние и кинул его на ноги девушки. Простое каштанового цвета платье как раз подходило для дороги.       — Одевайся. Нам срочно нужно бежать из Кингстона. На порт напали.       Не задавая лишних вопросов, полусонная Карина быстро надела платье и выбежала из дома вслед за Генри. У забора топталась пара гнедых лошадей, с нетерпением ждавших отправиться в дорогу. Карина бросила взгляд на следы третьей лошади, оставшихся на влажной земле. Они убегали на тропу, что вела в город.       — Нам в другую сторону, — помогая девушке сесть в седло, сказал Генри приглушенно.       — Твоя мать направилась в порт? — с ужасом спросила Карина, усаживаясь в седло.       — Я не смог убедить её, что это неверное решение, — пробегая взглядом по уходившим по освещенной луной тропе отпечаткам копыт, ответил юноша, и сердце его болезненно кольнуло. Но нельзя было более терять ни минуты. Генри вскочил на свою гнедую, пришпорил её, лошадь громко и недовольно заржала, но понесла галопом по тропе, что уходила прочь от города, в лес. Лошадь Карины также быстро направилась следом.       Услышав позади ржание гнедой Генри, Элизабет притормозила своего вороного коня, только набравшего хорошую скорость. Но стук копыт не приближался, значит, сын и невестка не скакали за ней. Генри послушал мать. На душе Элизабет отлегло, она вновь пришпорила коня и поспешила в порт. Вороной полетел так быстро, что женщина порой боялась выпасть из седла. Это был конь Уилла, самый быстрый из тех четырех, что принадлежали семье Тернеров. Конечно, мужчине он подчинялся беспрекословно: Уилл, раньше никогда не ездивший на лошадях, быстро подружился с ним. Вскоре управляться с вороным научилась и Элизабет. Она даже любила его больше, чем свою пегую медлительную лошадку, которая осталась в одиночестве в конюшне, реже ездила на ней. Потому мужское седло коня было ей привычнее, хоть и пришлось пожертвовать целостностью платья, чтобы сесть в него.       Вороной выбежал сначала на широкую улицу, но скоро свернул на галечный берег, как того хотела Элизабет, словно сам чувствовал, где его хозяин. Копыта вздымали пыль, конь птицей перелетал через большие валуны. Женщина смотрела вперед, изредка бросала взгляд на просыпавшийся и погружающийся в хаос и панику город. Она не хотела видеть корабли, и так понимая, какой тяжелый неравный бой грядет.       — Давай, милый, скорее! — гладя лоснящуюся гриву коня, шептала женщина, а сама пришпоривала несчастного, и так мчавшегося быстрее, чем когда-либо. Но до порта оставалось еще далеко.       — Уилл, зачем ты стал капером, зачем? — сокрушенно бормотала Элизабет про себя, все сильнее тревожась за мужа и ища его взглядом на фрегате «Рассвет». — Лучше бы вновь ковал шпаги на берегу! Два спокойных, счастливых года мы прожили, любя друг друга, женили сына, отстроили уютный дом… Но море опять хочет отнять всё это у меня!       — И почему только адмирал велел кораблям уйти? — спустя несколько минут тишины продолжила разговор сама с собой Элизабет. — Пираты знали об этом? Конечно, город теперь уязвим, как не напасть на легкую добычу!       Грянул грохот орудий. Тернер умолкла, будто одно из ядер поразило её. Конь испуганно шарахнулся в сторону, но Элизабет тут же ударила его по взмыленным бокам. Не посмотреть, куда пришелся удар, женщина не могла. Она увидела, что пылает бушприт «Леопарда» и с «Рассвета» готовились дать ответный огонь. Элизабет даже почудилось, будто голос Уилла, отдавший приказ открыть огонь, эхом донесся до её ушей.       Конь несся без передышки, а Элизабет казалось, что порт только удаляется от нее. Сердце билось все сильнее, дышать становилось труднее. Бой разворачивался на ее глазах. Ядра свистели, корабли пылали, сабли звенели. Дым и шум окутывали место битвы, мешая увидеть или услышать что-либо. Это еще более нагнетало страх и тревогу, царившие в душе Элизабет.       Наконец, она промчалась мимо пристаней, где швартовались обычно торговые суда, а сейчас — лишь одна груженая бригантина, оставленная трусливо убежавшей командой и похожая на призрака. Элизабет с неприязнью взглянула на корабль, который мог помочь «Рассвету» и «Леопарду» противостоять пиратам, а теперь станет для них легкой добычей и небольшим бонусом к тому, что будет награблено в городе. Женщина тут же одернула себя, укорила за убежденность в победе пиратов, но чем ближе она оказывалась к месту сражения, тем больше боялась, что исход битвы именно таков.       Элизабет соскочила с лошади неподалеку от старого причала, у которого покачивались рыбацкие лодки. Она мельком оглядела их и заприметила одну с рваным парусом, но парой весел, сложенных на днище. Отвязав конец, Элизабет резво спрыгнула в лодку, прижимая привязанный к поясу револьвер, оттолкнулась руками от причала, схватила весла и принялась энергично грести. Она еще издали разглядела, что «Леопарда» пираты изрешетили полностью и превратили в груду тлеющих деревяшек. Один лишь «Рассвет» еще оборонялся, хотя очень вяло, окружаемый неприятелем.       Приближаясь к месту сражения, Элизабет почувствовала, как ветер становится горячее и приносит пепел, пылающим снегом кружившийся в воздухе, в котором витал стойкий запах крови и смерти. К глотке подступила тошнота, но Элизабет упорно плыла к кораблю мужа, что был спрятан за пеленой дыма. Сейчас это было на руку ей: женщина незаметно забралась по штормтрапу на палубу «Рассвета», выглядевшую намного ужаснее, чем Тернер могла предположить.       Повсюду лежали трупы в багровых лужах, другие еще корчились в предсмертной агонии, стонали и рыдали. Красные мундиры, красная кровь — словно огромным алым полотном была укрыта палуба. На другой борт накинули абордажные кошки, на планширь легли абордажные мостки, и пираты высыпали на палубу, как муравьи. Элизабет юркнула на ют. Она нигде не видела Уилла, а он был единственным, кого она сейчас хотела найти. Живым. Упав на колени, она поползла по юту и спряталась за нактоуз. Она старалась не дышать, не шевелиться, чтобы не издать ни единого звука и не привлекать к себе внимания пиратов. Но сердце стучало в груди, отбивая барабанную дробь.       Свет луны не падал на нее, потому что Элизабет была укрыта тенью паруса. По обеим трапам на ют взошли четверо пиратов и подошли к трупу у борта. Мужчина лежал на спине, голова была повернута в сторону и скрыта под съехавшей шляпой. Он тоже был в тени, и Тернер не могла рассмотреть, кто это.       Пираты грубо перевернули тело на спину, и человек вдруг издал протяжный, глубокий стон. Голова его запрокинулась, шляпа плавно упала, открыв лицо.       — Уилл! — падая на окровавленную грудь мужа, надрывно крикнула Элизабет. Пираты всполошились, увидев из ниоткуда взявшуюся женщину, направили на нее пистолеты и шпаги. Только всё вокруг больше не существовало для Элизабет. Она видела побледневшее лицо Уилла, гладила его по прохладной щеке, которую омывали ее обильные слезы. Впервые Тернер прокляла тот день, когда ее муж снова стал смертен, когда она снова услышала биение сердца в его груди и подумала, что теперь уж ничто не разлучит их.       — Элизабет, — слегка разжав иссушенные губы, прошептал Уилл. Он так и не открыл глаза, она понимала, что муж без памяти и, возможно, шепчет ее имя бессознательно, не зная, что она сейчас с ним. Она проводила дрожащей рукой по его взмокшим волосам, другой зажимала рану на плече.       Вспомнить о грозящей реальности её заставила пара грязных сапог, появившихся прямо за головой Уилла. Не подняв даже взгляд, она нашарила рукой привязанный к поясу пистолет, незаметно приподняла его и выстрелила. Дикий вопль раздался над ее ушами, и пират, стоявший напротив, рухнул на палубу, а из его раздробленного колена хлынула кровь. Элизабет мысленно похвалила себя за попадание. Она хотела вскочить, продолжить калечить и убивать этих подлецов дальше, но тут ее ударили меж лопаток, кажется, с ноги. Ошарашенная, она выронила свое оружие, сзади ее схватили под руки и оттащили от мужа. Элизабет в гневе кричала, рвалась, сквозь пелену слез смотря на любимого. Пират, не задействованный в её пленении, прицелился, чтобы добить раненого. Элизабет зажмурилась, чтобы не видеть того, что ей предстояло увидеть.       Но выстрела не было. Кто-то из пиратов гаркнул: «Не трать пулю, сам сдохнет, займись лучше этой». Под «этой» разумели, естественно, Элизабет. Ей на голову накинули мешок из плотного полотна, и стянули веревкой вокруг шеи. Тернер стало невыносимо тяжело дышать. Руки Элизабет завели за спину, связали туго и надежно и повалили на пол, чтобы связать и ноги. Она брыкалась, толкалась, но ничего из ее сопротивления не вышло. Один пират подхватил её под плечи, другой под бедра, и как не извивалась Элизабет в их руках, вырваться она не могла. Очень скоро её попытки высвободиться пленителям надоели, и один кулаком стукнул её по голове, что возымело немедленный эффект: Элизабет отключилась. Сознание вернулось к ней в холодной, сырой и тесной камере карцера.