Бафомет хранит секрет

– Четырнадцатый этаж, че-тыр-над-ца-тый, – сонный медленный психиатр стучал ручкой по столу, вздыхая так протяжно, будто сидеть в этом кабинетно его жестоко принуждали грубой силой, и выбора у него не было. Этот вялый отрывистый стук раздражал. Заставлял ёрзать беспокойно на жёстком холодном стуле без спинки. И этот грузный человек в маленьких круглых очках с пыльными стёклами — раздражал тоже. На криво прицепленном бэджике у него написано было «Лаврентий Павлович». И я бы совершенно не удивилась, если б в графе фамилия стояло «Берия». Но там стояло лишь прозаичное «Висляковский». Лаврентий Палыч внушал неприятное чувство липкости и беспокойства, как будто, ощущая практически неограниченную власть над тобой, он готовит подлянку. Не большие проблемы, не продуманный до мельчайших деталей подвох, а именно мелочную пакость, такую же неприятную, как кусок пищи, застрявший между зубами после еды. Из-за лишнего веса Лаврентий Палыч дышал шумно и тяжело, не так, как будто он стометровку только что пробежал, а как будто его душило что-то. Стук ручки по гладкой лакированной поверхности, громкий ход часов на шкафу, и вот это хриплое тяжёлое дыхание, перебивающееся на протяжные вздохи — всё. От других звуков я была отрезана. Из того, что происходило за пределами этого кабинета, не слышала ничего, будто он был отделён от остального мира глухой непробиваемой стеной. – Четырнадцатый этаж, – шлёпнув губами, снова повторил Висляковский. – И вы не помните, как вы там оказались, на крыше дома? – Помню только с момента, когда меня разбудили. Но ведь люди иногда совершают странные вещи во сне? Лунатизм, всё такое. Я перевела взгляд со стола на свои сцепленные в замок руки. Жутко перепугала мамку, когда она обнаружила меня там в какой-то лёгкой куртке на мартовском ветру пол-седьмого утра. Да я и сама испугалась. Когда первое, что вы видите, после того как просыпаетесь, это уходящая вниз стена четырнадцатиэтажного дома, сложно остаться равнодушным. И теперь я сижу здесь, наедине с этим дребезжащим Висляковским, который снимает очки, отчего его чёрные глазки становятся ещё меньше. – Ну, пациенты с подобными расстройствами, как правило, делают привычные вещи. Выйти в магазин, дойти до места работы. Никто не подвергает свою жизнь опасности намеренно. Хотите сказать, у вас есть привычка забираться на крышу? Я чуть не поперхнулась, и пока медлила с ответом, психиатр уже задал другой вопрос. Более прямой. – Вы страдаете депрессивным расстройством? Ясно, к чему он клонит. – Не страдаю, – процедила я сквозь зубы. Лаврентий Палыч тут же, облизнув палец, зашевелил бумажками. – Согласно моим данным, девять месяцев назад вы тоже обращались сюда за психологической помощью. Тогда в вашей жизни кое-что произошло... – Какое это вообще имеет отношение ко... – грохнул стул, я вскочила с него, вспыхивая наконец от вскипевшего раздражения. Допёк. Сука. Не подобрать слов. Как он выводит меня из себя каждым своим движением, каждой свой репликой. Да, ну приходила я сюда, угораздило меня. Я просто не знала, куда податься. Девять месяцев назад на байке разбился мой парень. Любил гонять без шлема. Точнее, шлем у него имелся всего один, и он тогда был на мне. Хотя я не видела ни крови, ни похорон — лежала в больнице — легче от этого не стало. Меня как будто по стене размазало, сложно такое описать. Я пыталась как-то выпутаться, пришла сюда и навлекла только проблем на голову, чуть не приписали депрессивное расстройство. Сейчас меня вообще затащили в этот ядрёный, будь он проклят, кабинет чуть ли не силой, сама бы я второй раз такую ошибку вряд ли совершила. – Вы написали там странные вещи, – перебивая меня, невозмутимо заявил Висляковский, стряхнув колпачок с ручки, – Откуда вы знаете латынь? – Учусь в медицинском, – я упала обратно на стул, запал словно разом затушили, как фитилёк у свечки. Висляковский, кажется, по-своему обрадовался, услышав это. «Алёна Александровна Тешина», – вывел он у себя на бланке медленно, старательно, длинными тонкими буквами. – «Попытка суецида». От наблюдения за всем этим процессом я чуть в действительности не совершила эту самую «попытку суецида», лбом об стол. Однако для человека, которому только что фактически подписали приговор, я чувствовала себя на удивление отстранённо. В голове шумело. Лаврентий Палыч ещё что-то говорил, тяжело вздыхая между фразами и громко проглатывая слюну. Таблетки какие-то выписал. Рекомендовал пройти лечение именно в каком-то определённом центре. В том, который больше заплатил за рекламу, очевидно. Кивала, не слушала, мечтала поскорее исчезнуть. Прежде, чем отпустил, прошла, казалось, вечность какая-то, или даже четыре вечности. Я вышла из его кабинета, не попрощавшись. В глазах потемнело от резкой смены положения, и ручку двери я нажималась практически на ощупь. – Вам плохо? – в коридоре ко мне почему-то подскочила незнакомая женщина, со странной внимательностью заглядывая в лицо. – Всё у меня в порядке, – мрачно отмахнулась я и упала в глубокий обморок.