Бафомет хранит секрет

Майоров выглядел, как злобный питбуль на цепи, которого в добавок ко всему ещё и дразнят дети. Мне показалось, я даже опасливые взгляды маршрутчика в зеркале заднего вида пару раз поймала. Время было позднее, и кроме нас в салоне обретался только какой-то маргинальный мужик, который, склонив голову на грудь, судя по всему, заснул. – Ладно, – я неровно вздохнула, опасаясь вспышек гнева со стороны своего неспокойного собеседника. – Ещё раз, почему ты думаешь, что она обязательно к Хмельницкому на стрелку ломанулась. У неё что, других знакомых нет? – Блять, Алёна, потому что экзорцисты ни с кем кроме друг друга и кассиров из «Пятёрочки» не общаются! – злобно зыркнул на меня Майоров, а потом вдруг подхватил за локоть, дёргая вверх. – Выходим. Дальше на метро. Я с грустью проводила взглядом турникет, сообщивший, что ещё хотя бы на одну поездку по городу денег на карточке не осталось. Чуть не навернулась, вскакивая вслед за Юрцом на эскалатор. Тот снова достал из кармана телефон, принялся названивать сестре. – Скажи Алексу, чтоб захватил из дома мой меч и встретил меня у станции «Орехово». Ты сама из дома ни шагу, поняла меня? Занервничал ещё больше, едва не промахнулся, чуть было не кинув телефон мимо кармана. – Да что ты бесишься так? – неосмотрительно осведомилась я, и экзорцист тут же обжёг меня своим адским взглядом. – Во-первых, Марина не прозванивается. Во-вторых, мы стопроцентно опоздаем, если не уже. Во-третьих, это точно подстава, они тебя больше всех ждут, так что притащить тебя туда было бы по-даунски! Но беда в том, что отправить тебя одну на квартиру не менее по-даунски, как будто там онит тебя не подхватят! Да что за жизнь? – Юрец поднёс ладонь ко лбу, сутулясь и являя собой очень грустное зрелище. Захотелось прямо даже как-то приобнять его что ли. Я больно закусила губу, стараясь подавить усмешку. Это была какая-то смешная мысль, как будто совсем не из этого мира серых многоэтажек и отрезанных конечностей. – Если бы Свят планировал что-то сделать, мне кажется, свой сегодняшний шанс он вряд ли бы упустил, – пробубнила я, над ухом у Майорова, проскользнув в закрывающиеся двери поезда. – Это даёт надежду на то, что Свят замешан во всей этой заварушке совсем не в той мерзкой роли, как все думают, – кажется, он именно это сказал, но точно я не была уверена, вагон уже унесло в тоннель и за его лязгом нельзя было расслышать каждое слово, как не пытайся. Юра стиснул зубы и отвернулся, но даже в тусклом свете вагона видно было, как ходят под кожей желваки на его скулах. Больше до самого выхода мы не разговаривали. – Баф, – я позвала герцога сама, потому что надо было поговорить и потому что это недоброе молчание его мне совсем не нравилось. – Кажется, нам что-то не очень приятное предстоит. Как будем выпутываться, если что? До сих пор демон только смотрел и ждал, а о планах своих отзывался весьма расплывчато. Он уже завладел моим телом однажды, когда Василиск головы отгрызал у школьников. Черт возьми, да он, наверное, только рад будет больше контроля получить. А вот мне от этого только хуже: ещё больше параноидальных страхов, галюнов, судорог по ночам и кошмаров. Хотя куда больше, кроме них уже и не снится ничего. Меня даже сомнения не мучают, что если герцогу что-то понадобится, он пожертвует моим телом, не задумываясь. Я косо взглянула на Майорова: он о моём существовании вообще, казалось, забыл, мрачный, как предгрозовая туча, поглощённый своими мыслями. Конечно, кому есть дело до того, что я скоро сдохну. Ну давай, схвати меня ещё раз за руку, может, снова легче станет. Чёрт, мне ведь даже поговорить не с кем. – Алёна, прекрати загоняться, – наконец вздохнул Баф. Я фыркнула. – Какая забота. – Это что ещё такое?! Езжай домой немедленно! – Юрец прямо осатанел, увидев у станции рядом с Алексом свою сестрёнку с мечом в руках. – Я принесла тебе оружие. И ещё вот, – тот самый кинжал, которым Майоров меня продырявить пытался в нашу первую встречу. – Отдашь его Алёне? – Одержимой Бафометом? Ты сейчас серьёзно? – Если можно было сделать настроение Майорова хуже, то Юлька справилась. – Это, между прочим, нож и твоего отца тоже! О-о, какое трепетное отношения к наследству, я прямо собираюсь прослезиться от умиления. – Он из серебра, Саша сказал, Бафомет проводит свою силу через серебро, ей это пригодиться. – Хорошо, отдай Алёне, только иди домой! – сдался Юрец, но у младшей Майоровой тоже характер оказался не сахарным. – Нет! Они и мои друзья. Я останусь здесь, помогу, чем смогу, если понадобиться, – упёрлась Юля, отдавая мне нож. – Ещё и без шарфа! – насупился Юрец, поправляя ей воротник и добавляя угрожающее. – Дома поговорим. – Куда мы? – осторожно спросила я угрюмых экзорцистов. – Здесь в Царицыно есть одна беседка на берегу. Если они со Святом встречаются, то, должно быть, там. Ритуальное место у них, – Алекс таинственно развёл руками. Узкая дорожка, вдоль которой тянулись приземистые фонари, некоторые не горели. Да и те, что работали, светя тускло, едва рассеивая мрак над тротуарной плиткой, и лучи их даже немного не пробиваясь сквозь парковые деревья. Наш путь упирался в сквозную то ли беседку, то ли ротонду, одиноко стоявшую на скате возле пруда. Пустую. Юрец обошёл её, поставил ногу на нижнюю ступеньку. – Да здесь они. Саш, – кивнул Алексу. – Прятки затеяли, – проворчал тот, небрежно взмахивая рукой. И мираж исчез, рассеялся, обнажая взгляду всю собравшуюся компанию. Василиска, хвост которого, увенчаный здоровенной иглой, плотно завивался вокруг Осколковой, Славу с бутылкой колы и ещё какого-то мужика с выбритыми висками. Василиск при виде меня обрадовался, предпринял даже попытку сбежать по ступенькам, но Хмельницкий не позволил, ограничившись строгим взглядом, под которым зверёныш сник, но нарушить молчаливый приказ хозяина не посмел. – Мы тут пока беседовали по душам, – усмехнулся Славка, прикладываясь к бутылке, – Уже заждались. Привет, Алёнка! – весело подмигнул. А я едва удержалась, чтобы не присвистнуть, но это даже в тусклом свете фонарей заметно заметно было. Восхитительный фингал. Огромный такой лиловый синяк, совсем свеженький ещё, расплывался под глазом Славки, придавая парню ещё большей зловещести. Осколкова так его отделала? Стоит держаться подальше от этой женщины. – Вот вы придурки, могли бы бросить, – Марина опустила голову, но всё равно заметно было, что на лице её появилась улыбка, кривая и болезненная. Каждое слово давалось Осколковой тяжело, и звучала она простуженно и убито. – Хотя, конечно, это моя вина. Когда услышала в трубке его голос, мозги напрочь отшибло. Простите, что так по-дурацки подставила всех. Я ещё хуже, чем он. – Забудь, Марин. Они бы всё равно нас достали. Так ты хоть врезала ему, – печально разводя руками, вздохнул Сашка. Видно было, что открывшаяся нам картина привела экзорцистов в смятение. Наверняка каждый из них ожидал, что что-то почувствует, увидев старого товарища, который сначала «мёртвым», а теперь оказался по другую сторону баррикад. Но никто не ожидал, что чувств будет столько, что от них будет сложно дышать и поднять глаза на Свята, стоявшего на самой последней ступеньке. Он в противовес экзорцистам очень спокойно выглядел. Ни тени сомнения и сожаления не было на его лице, только усталость какая-то, граничащая со скукой. – Да это не я, – с лёгкими нотками досады сообщила Осколкова, кивая на фингал своего бывшего. – До меня уже кто-то успел его приласкать, – потом обратилась ко мне, заставляя морщиться под потоками ненависти и боли. – Ты вообще зря его защищала. Посмотри-ка, всю семью свою собрал. Уже выбрал, кого сегодня не станет? Мудила ты, Свят. Хмельницкий не ответил ей, вместо него отозвался хипстер с выбритыми висками. – Какая наивная, – в лучших традициях киношных злодеев расплылся в мерзотной улыбке, демонстрируя ровный ряд зубов, будто только что после брекетов. – Это Свят всю жизнь был гуманистом, а у нас другие планы. Он непринуждённо потрепал Хмельницкого по щеке. – Ещё раз тронешь меня, я тебе руки оторву, – очень ровным, но таким ненавистным голосом предупредил Слава, так что мужик даже отпрянул от него невольно под предупреждающее урчание Василиска, но нешуточную угрозу пропустил мимо ушей и невозмутимо продолжил: – Зачем оставлять кого-то, если кроме одержимой нам никто не нужен? – Кто-нибудь объяснит, что вообще происходит? – я всплеснула руками, уже ни на что не надеясь и предчувствуя крупный попадос. Свят всё-таки заодно с ними и то, что я сегодня видела, было лишь минутным просветлением, или у него какой-то свой план, или прямо сейчас всё, совершенно всё идёт не так, как должно было? – Зачем что-то объяснять? – прыснул хипстер. – Вы же почти трупы. Из кармана куртки он выудил что-то маленькое, серое, очень походившее на свисток, только длиннее, будто дудочка. Вдохнул воздух, и на какую-то едва уловимую секунду все замерли в страхе и напряжении, а потом — с диким воем стрелой вверх взметнулся Василиск, поднимая с земли сбивающие с ног вихри. Марину отбросило к стене, и видимо, от сильного удара у Осколковой перебило дыхание, что очень злую шутку с ней сыграло в следующий момент. Сразу подняться ей не удалось, сползла по стене, хватаясь за рёбра, а потом вниз ринулся обезумевший Василиск, срезая острыми крыльями ветки, проламывая крышу павильона, украшенную строгими скульптурами и лепниной. С пробитого потолка тотчас градом посыпались камни, взметнулась вверх в мерцающем свете фонарей строительная пыль, окутывая павильон непроницаемой дымкой. Всё случилось за несколько секунд, Юрец едва меч обнажить успел. Свист воздуха, грохот и следующая за ним страшная тишина. Мы замерли, опасаясь даже неосторожным вздохом нарушить её. Марина. Марина, чёрт бы её побрал. Я до крови закусываю щеку изнутри, и в голове зудит только одна мысль: она бы не успела. Она бы просто не успела. Ни в одном из вариантов. Пыль оседает, постепенно открывая глазу очертания, и видно становится, как монстр остановился, не осмеливаясь тронуть хозяина, который зажал Осколкову между собой и насквозь промёрзшей стеной павильона. Серую, под цвет осыпавшейся бетонной крошки, но живую. У меня подкосились колени, хотя это было скорее от облегчения, вместе с которым на меня горячей волной обрушилось осознание. Не так! Свят хотел сыграть совсем не так. Вот почему он позвонил Марине. Не потому что через неё легче всего остальных выманить. А потому что, если трагедия неизбежна, то он хотел хотя бы её вытащить из этого ада. Даже если потом она только сильнее возненавидит его. – Прямо смотреть тошно. Дал бы что ли повеселиться... – с притворной обидой протянул хипстер, играя своим адским свистком в пальцах. На его пальто не осело ни единой пылинки. Заклятие какое-то использует? Вот неуязвимый урод. – Юля, живо отсюда марш, – вкрадчиво и очень тихо, почти одними губами проговорил Майоров, но от бритого ублюдка и это не укрылось. – Странно, – почти ласково вздохнул он, спускаясь на пару ступенек ниже. – Ты вроде умный парень, неужели подумал, что я вас не закрою куполом, чтоб не сбежали ненароком. Всё-таки вы детишки ещё. Майоров прикрыл глаза, внутренне, я уверена, понося этого мужика такими словами, каких не слышали даже бывалые зеки с несколькими ходками. Хипстер всё медлил, он хотел поиграть, насладиться моментом безраздельной власти над чьими-то судьбами, чувствовал своё полное превосходство и безграничный контроль над ситуацией. И не безосновательно. Мы были буквально заперты в этой клетке под тоннами издевательской снисходительности в слащавом голосе нашего палача. И всё. Деться было некуда. Он снова, медленно-медленно поднёс адскую дудку ко рту. Вздох. Василиск вновь взвился в воздух, оглашая округу диким воем. Чёрт, да эта сволочь его своей дудкой с ума сводит, зверёныш себя едва помнит. Треск веток прошёлся совсем над головой, и у меня сердце в клубок свернулось от страха, ноги как будто в землю вросли. Ужас словно сковал ледяными цепями, и эта оторопь вполне могла стоить жизни. Но мне издевательски повезло, Василиск метил левее. Туда, где стояла Юлька. Очень вовремя подоспел взявший себя в руки Майоров. Взмахнул блеснувшим лезвием прямо перед мордой Василиска. Монстра тряхнуло в воздухе, он перевернулся, тяжело бухнувшись на четыре лапы и проехался по земле, взрывая когтями заледеневший снег. – Не зря учил оболдуя! – азартно воскликнул Свят, всё ещё удерживая Марину у стены на безопасном расстоянии от своей зверюшки. Майоров сам от себя охренел, судя по выражению лица. Уважительно присвистнул хипстер, облокачиваясь на стену. Он, видимо, более скучного зрелища ожидал. Я замечала всё это, хотя больше всего на свете мне хотелось закрыть глаза. Закрыть глаза и исчезнуть отсюда. Но вместо этого я стояла, намертво вжавшись в чёрное дерево. Помнила, что чем меньше двигаешься, тем меньше внимания обращает на тебя Василиск. – Печать! – вдруг крикнула Юлька, прерывающимся от волнения голосом. – Раз он здесь, значит, где-то рядом должна находиться дополнительная печать. Марина! – Ишь ты, сообразительная. Не зря мне хвалили Бирюлёвский штаб, – бритый аж ладони от предвкушения потёр, представление превосходило все его ожидания. Осколкова зажгла свои алые-фонари-глаза. – Ты ближе всех стоишь, на северо-восток метров... пятнадцать! – Прикрой, братец, – чуть слышно усмехнулась Юлька и кинулась в указанном направлении. И почему Свят сказал, что экзорцистов из неё так себе? Она на одном энтузиазме в Капеллу раньше Майорова-старшего попадёт. Юрец отлично справлялся. Меткими уверенными взмахами экзорцистского меча дважды ему удалось отбросить осатаневшего Василиска. Но после второго раза тот резко взмыл высоко в воздух, оттолкнувшись мощными лапами от талого снега, и ринулся на Юльку прямо сверху, чтобы её нельзя было оградить от атак с земли. Майорову спасло только то, что она поскользнулась на льду или споткнулась обо что-то, и в последний момент резко ушла вниз по незапланированной траектории. Но это выиграло лишь пару секунд, помогло уйти от смертоносной атаки, но Василиск в следующий же момент прижал Юльку к снегу своей когтистой лапой, примеряясь для следующего удара. За те две секунды, которые у неё были, она успела только в сторону отползти, но уже благодаря этому вместо головы рана пришлась в плечо. Девчонка взвыла, выгибаясь, и заскребла растопыренными пальцами по снегу. Я зажала руками рот, стараясь не думать о том, что мне послышался хруст костей. – Чёрт возьми, Юля! – подоспевший Майоров буквально выдернул её из лап Василиска, но сам отпрыгнуть не успел и оказался придавлен к земле взбешённым чудовищем. – Сотри... сотри печать, – прохрипел он, безуспешно пытаясь вздохнуть под весом огромной туши. Юрец даже мечом взмахнуть не мог, хотя из пальцев его не выпускал. Потом извернулся и всё-таки поддел монстра, но из-за темноты и расстояния рассмотреть, что именно выкинул Майоров, было невозможно. Василиск тотчас взревел, мотая головой из стороны в сторону, откинул экзорциста лапой так, что тот прокатился по земле несколько метров, пока не напоролся спиной на дерево. Юрец тут же согнулся на земле от наверняка нехилой такой боли, а Василиск поднялся воздух неровным взмахом крыльев, ударяясь о деревья и не замолкая ни на минуту. Только когда обернулся к нам мордой, по кровоподтёку стало ясно: Майоров выколол ему глаз. Свят болезненно поморщился. – Я же её стёрла, – слабым дрожащим голосом пробормотала Юля, зажимая ладонью кровавую рану на плече и вместе с другими наблюдая, как наверху в кронах деревьях, ломая их, беснуется Василиск. – Вы мои лапоньки! – от души рассмеялся хипстер, запрокидывая голову. – Неужели думали, что для такой ва-а-ажной встречи я начерчу всего одну печать? – Я другие не вижу, – сразу же обречённо сообщила Осколкова, с едкой досадой ударяя в стену сжатым кулаком. – Значит, они за границами круга. А он специально оставил одну внутри. Дал ложную надежду, чтобы повеселиться всласть. И он в действительности наслаждался каждым моментом, упиваясь чужим бессилием. И это бесило, жутко, запредельно бесило, выводило из себя. Какого хрена я вообще тут в штаны наложила? Меня-то они не убьют, пока я ещё нужна им. Значит, надо воспользоваться этим шансом! – Ты куда?! – опешил Алекс. – К хипстеру! Отберу эту ебучую дудку и в жопу ему запихну! Юрец, который наспех пытался кое-как перевязать плечо сестре, снова схватился за меч, выискивая взглядом Василиска. Но сверху всё стихло, он как будто затаился, выжидая удобный момент для новой атаки. – Ну иди ко мне, – снова рассмеялся хипстер. – Хочешь поговорить? Я люблю горячих девушек. – Пошёл ты, педик, – в сердцах выплюнула я, и тут же опустилась в смешанную со снегом грязь на подкосившихся ногах. Прямо передо мной грузно приземлился Василиск. Он медлил, может, примеривался, как бы поаккуратнее снять мне бошку или уже начал приходить в себя от адской дудки, и я решила этим воспользоваться, ни других идей, ни шансов у меня все равно не было. – Василёк? – позвала срывающимся голосом, плавно поднимаясь на ноги. – Ты ведь помнишь меня, да? Давай успокоимся, ладно? В глазах монстра на секунду проскользнуло что-то похожее на узнавание. Нет, вспомнил, точно вспомнил. Сначала обрадовался, потом с поскуливанием ткнулся мне в плечо – жаловался. – Ты мой хороший, рогатенький, больно тебе, да? – я потрепала шерсть у него на шее, пока глазами искала Свята. Ну и что мне дальше с этим делать? Искала Свята, а наткнулась на хипстера, подносящего к губам дудку. Василиск немедленно взбрыкнул, роняя меня на землю. И изувечил бы, если б не Сашка. – Ты, крыса с крыльями! – крикнул он, отвлекая внимание монстра на себя. – Алёна, не тормози! Типа командная работа? Командная суицидная работа. Назад нельзя было оглядываться, даже если знаешь, что там творится адский ужас. Теперь только вперёд и всё. Выхватила из-за пазухи одолженный кинжал, надеялась, что хоть куда-нибудь попаду, этому уроду, чтоб самодовольная улыбка оставила наконец его рожу. Но он увернулся так непринужденно, как будто всю жизнь только этому и учился. – Алёна, ты его не достанешь! – вдруг окликнул меня Свят. – Тебе не в него надо целиться. А в кого, в тебя что ли? Ну да, умрёт хозяин, и Василиск отправиться в тонкий мир, хипстер останется без козырей. – Нет! Должен быть другой выход! Это так глупо, так неправильно, так нелепо. Ты слишком хреново жил последние два года, чтобы вот так умереть. Он позволил мне сделать ещё только две попытки, потом сточным ударом выбил фамильный кинжал Майоровых из моих пальцев, и тот отлетел куда-то в сторону, царапая бетон. Я заскрежетала зубами от мерзкого ощущения онемевшей ладони. Отскочить не успела, хипстер поймал меня, больно заломил руку и придавил коленом к земле. Ну, блин, ещё бы. Куда мне против взрослого тренированного мужика. Тут бы только невероятное везение помогло. А пока я чувствовала, как молния на куртке разошлась и в живот сквозь тонкую майку впиваются ледышки и комья холодной грязи. Грязь, да. Теперь я знаю. Отчаяннее на вкус, как грязь, вот эта, отвратительная, из-под только что растаявшего снега, в которую меня утыкают щекой, и сделать с этим я ничего не могу. Юрец еле стоял на ногах, не решаясь отойти далеко от своей сестры и отражая одну за одной атаки Василиска. И с каждым разом ему это всё сложнее давалось, а зверёныш становился только яростнее. Алекса нигде не видно было. Что с ним – оставалось только гадать, скрестив пальцы. – Пусти! – навзрыд крикнула Марина, пытаясь вырваться из хватки Хмельницкого. – Если они сдохнут, то я хочу с ними! Или что, заставишь меня смотреть на это?! Я тебя ненавижу! Послышался звук пощёчины, тут же перекрытый воем Василиска. – Ну нахрен! Помирать, так с музыкой! Бафомет, отгружай свои супер-силы! – Уверена? – сквозь шум послышался голос герцога. – Последствия могут быть... непредсказуемыми. – А-а, да пофигу уже. Давай! – Ну тогда не жалуйся. Сначала в глазах потемнело, потом судорогой свело мышцы, так что даже зубы пришлось стиснуть. По телу прокатилась волна жара, а потом наконец зрение немного прояснилось, и я поняла, что стою на земле, а хипстер валяется в паре метров. Прошла пара секунд, прежде чем я поняла – у герцога полный контроль над телом. Я даже видела не так, как обычно, раздражающие помехи рябили по краям. Звуки тоже доносились как будто издалека, приглушённые. – Ну наконец-то, – расхохотался хипстер, поднимаясь на ноги. – Давно пора было. Под ногами и вдоль куртки танцевали, трепеща на ветру, как будто белые языки пламени. Я что, горю? Почему-то совсем не было удивления, страха, вообще никаких эмоций. Я находилась почти на грани сна, и приходилось прикладывать усилия, чтобы не отключится. Не отключиться и дышать. Дышать получалось тяжело. Хипстер поднял в воздух пальцы, намереваясь сотворить какое-то заклинание, но не успел. Мощной ударной волной его отбросило к старому дереву, и он, стараясь уйти из-под удара, попытался подняться, но не вышло. Уже в следующее мгновение мои пальцы вжались в его грудную клетку, прожигая ткань пальто и рубашки под ним. Ещё немного и послышится хруст. Бафомет вырвет его сердце, и оно будет горячее и липкое. Я чувствовала как он хотел сделать это, так сильно, что мутился рассудок. Но... это же очень страшная смерть? Наверное, я должна быть в ужасе. – Юра, гаси, гаси её, а то сгорит! – закричала Осколкова. Вдох. Хруст. И чьи-то холодные пальцы коснулись лба, тело дёрнулось, и я обмякла в руках Майорова. Утихли помехи перед глазами, и вернулся контроль над телом, но экзорцист держал меня до тех пор, пока не угаснут последние язычки белого пламени. – Молодец! – вздохнула где-то в отдалении Осколкова. – Только одну деталь упустил, – сипло, истекая ядом, усмехнулся хипстер. И поднёс к губам свою дудку. Я даже увидеть не успела – почувствовала на щеке хлёсткие потоки воздуха. Юрец стиснул на моём плече пальцы. И первобытный ужас, утопивший в себе все остальные чувства, выхолодил в моей грудной клетке все остальные чувства. Всё? Я зажмурилась инстинктивно, но когда открыла глаза – поняла. В сантиметре. Василиск замер в сантиметре от майоровского лица. По виску экзорциста скатилась крупная капля пота. А потом зверёныш взбрыкнул и одним взмахом крыльев поднялся в воздух, направляясь к крыльцу павильона. Юрец ещё не успел поверить в то, что жив, как до меня дошла страшная правда. – Нет! Я подскочила на ноги, поскользнулась на грязи, снова подскочила, лихорадочно выискивая взглядом Свята. Когда нашла, он ещё стоял. Из груди торчала рукоять фамильного кинжала. Хмельницкий свалился на ступеньки павильона как раз в тот момент, когда меня нагнал Юрец. Мы всё сделали неправильно. – Т-ты... ты чего?! Свят, т-ты что сделал... – заикаясь, глотая буквы, бормотала Марина, опустившись перед ним на колени. Скорее всего, потому что подкосились ноги. Я ещё не видела Осколкову такой. Она его любила. Любила. Любит. И сейчас отголоски недавней ненависти на её лице едва отражаются, перекрытые глухим ошеломлённым смятением и болью. Болью, которой так много, что воздух вокруг Марины трещит. И сама она как будто тоже трещит, словно внутри сломалось что-то важное. – Немного промахнулся, – бескровных губ на миг коснулась усмешка. Рядом приземлился Василиск с широко распахнутыми глазами. Он не понимал, что происходит, но чувствовал, наверное. Неловко переступил с лапы на лапу и пару раз легонько боднул Хмельницкого клювом в плечо, недоумевая, почему тот всё никак не встаёт. – Ах ты, дурилка, – Свят слабо потрепал его по шерсти. Экзорцисты стояли вокруг него, немые, оцепеневшие. До всех медленно доходило, что он сделал. Немного промахнулся, ха-ха, удар все равно фатальный. У него ещё несколько минут. Потом всё. – Сейчас, подожди, Маринка, – Хмельницкий широко улыбнулся и полез в карман, рассыпая барбариски. Вытащил оттуда блеснувшее в свете фонарей кольцо и надел Осколковой на безымянный. – Замуж за меня пойдёшь? Она вздрогнула так, будто её ударили, резко наклонилась над ним, задыхаясь воздухом. – Я тебя ненавижу, слышишь? Я ненавижу тебя... – прошептала едва слышно, закрыв глаза и своим лбом прижавшись к его. Поцеловала сначала покрытую испариной и пылью скулу. Потом губы. – Всё будет хорошо. Эта ложь настолько неприкрытая, что её вполне можно счесть за издевательство. Или за бред умалишённого. Хмельницкий добавляет: – Если бы я мог, я бы это раньше сделал, – это он про нож в груди. – Но я рад, что увидел тебя. Он, кажется, сжимает пальцы Осколковой в своих, но точно я сказать не могу – перед глазами стоит какая-то раздражающая пелена, которую я всё никак не могу стряхнуть. Василиск припадает к земле и с удивлением смотрит, как бледнеет с каждой секундой его шипастый хвост. Вслед за ним размываются лапы и крылья. Василиск исчезает, и с губ его хозяина больше не срывается в воздух пар. Меня как будто чем-то тяжёлым саданули по голове. Майоров отходит от нас, опуская голову, и подносит ладонь к глазам. Его немного качает, как пьяного. – Юра, – прерывающимся голосом зовёт сестра, но я хватаю её за руку. – Оставь его. Она понимающе кивает и тоже делает несколько нетвёрдых шагов в сторону. Рядом с Мариной остаюсь только я. И тоже бы ушла, но не держат ноги. Что сейчас чувствует Осколкова, я представляю себе слишком хорошо. В голове одно за другим вспыхивают воспоминания, каждое из которых – это тоже такая маленькая смерть. Гул в голове. В пиздец разбитый мотоцикл. Запах крови и горячего асфальта. Я тогда тоже едва не умерла. А сейчас я заперта с этими воспоминаниями один на один и не в силах даже пошевелиться. Могу просто смотреть – и смотрю. Смотрю, как Марина долго пытается поджечь сигарету, и у неё никак не выходит – очень сильно дрожат руки. – Знаешь, – говорит она, затягиваясь, и я совсем не уверена, что она обращается ко мне, но рядом больше никого нет. – Когда я последний год жила в детдоме, к мемориальной табличке с каким-то старым пнём на главном здании прикрутили букет красных роз. Типа память. Снять забыли. В ноябре выпал снег, а потом так и лежал до весны на засохших цветах. Я ходила мимо и каждый раз думала: вот так выглядит смерть. Но я ошибалась. Она гораздо уродливее. Так говорит Осколкова, и я впервые замечаю какие большие и серые у неё глаза. Стеклянные от горя. Марина не плачет. В холодный воздух поднимается струя дыма от её сигареты. Рассвет.