Ты не думай, будто я жду тебя с детства. А если честно, то жду. Хули, здравствуй.
***
Нам выделили новую хату от Ордена, буквально в соседнем доме. Она была не такая убитая, как прежняя, и окнами выходила на запад. Так что по вечерам линолеум на кухне сначала топило в лучах рассеянного молочно-золотого солнца, а потом можно было смотреть на закат с балкона. На то, как город медленно погружается в сумерки, и на их тёмно-лиловом бархатном покрывале один за одним вспыхивают огоньки окон в соседних панельках. Кусочки чужих жизней. Мы довольно долго возились, обустраивая комнату для ритуалов. Развесили по стенам чётки, ползали по полу, делая на нём заметки мелом для пентаграмм. Из главного штаба притащили свечи и зеркала. У меня наконец появилась нормальная кровать вместо потраченной раскладушки, и даже собственная полка в шкафу. И всё же по старой трёшке мы немного скучали. – Грустно будет без жижи, – заметила я как-то за завтраком, доскребая оставшуюся гречку с тарелки хлебушком. – Квартиру освятили, прежде чем мы въехали, – Марина вяло пожала плечами, запихивая в морозилку пачку вареников с творогом из круглосуточного. – Так что пока без жижи. Майоров провалялся в больнице где-то неделю. В начале второй сбежал до выписки, и никто, кажется, особо этому не удивился. Он ещё долго шатался по новой хате аки мумия, весь в бинтах, и страшно много жрал. Тимофей нас здорово отчитал за безрассудство, он был, казалось, просто демонически зол, пока вдруг не бросился обнимать всех без разбору, так что прилетело даже мне. Саню вернули к нам в бирюлёвское отделение. Или он вернулся сам, тут сказать было сложно. Экзорцисты два дня ходили мимо него со странными минами, а потом, как-то вечером, они закрылись на кухне втроём: Майоров, Марина и Саша, – и тихо говорили о чём-то за осколковской вишнёвой настойкой до половины второго ночи. После этого они, кажется, всё между собой прояснили. И Алекс был окончательно прощён. Но подъёбывать его продолжили постоянно. Жить с Гошей было как жить с чьей-нибудь милой бабушкой. При нём старались особо не материться и даже не курить, по утрам он готовил сырники на всех, а ночью, когда укладывались, поправлял одеяла. Как-то раз он отловил меня в коридоре у входной двери, пока его подопечный чистил зубы после завтрака. – Спасибо, что прошла этот путь вместе с ним, – горячо проговорил он, заключая моё лицо в свои ладони, и тем самым приводя в невероятное смятение и смущение. – Без тебя мне было бы в тысячу раз сложнее с ним сладить. И ему самому – ему самому было бы в тысячу раз сложнее. – Я… ну, это… – бякнула, заикаясь и лихорадочно бегая глазами по полу и потолку. – Останешься? – тихо спросил он. – Да, пожалуй, останусь. Бафомет пообещал, что заберёт Адели к себе, как только всё устроит, и только если она сама будет на это согласна. Она была согласна. Она пришла в полный восторг от этого обещания. Гоше, видно, оно не понравилось, но он ничего об этом не сказал. Дела в Ордене постепенно наладились. Капеллу переформировали, пару районных штабов – тоже, прошли суды, шла работа по восстановлению разрушенных подземных частей ХХС. Разлом в Серый мир помог закрыть Георгий, и сегодня был последний день его пребывания с нами. В город уже пришла тёплая апрельская весна, согрела промёрзшую после долгих и злых морозов землю и напоила воздух тем особенным пьянящим запахом, предвещавшим медленное начало лета. Я стояла на балконе в одной футболке и наблюдала оттуда за Юрой и его святым покровителем. Они сидели на качелях во дворе с бутылкой тархуна на двоих и прозрачными пластиковыми стаканчиками. Говорили. Ко мне вышла вышла покурить Осколкова, на ходу чиркая сиреневой зажигалкой. – О чём они там базарят? – спросила, выпуская в воздух колечко дыма сквозь распахнутое окно. – Не знаю. На самом деле после того, как нас разделили с Бафометом, некоторые преимущества одержимости остались со мной. В их числе оказался и острый слух. Но признаться в том, что я подслушиваю за ними, было совестно. Всё-таки разговор шёл очень личный. О родителях. Экзорцист делился тем, как это тяжело узнавать, что твои родители оказались не самыми лучшими людьми. Что он очень скучает по ним всё равно, и это здорово больно. Что он не знает теперь, что думать обо всём этом и даже что чувствовать. Гоша хорошо умел слушать. Он склонял голову набок и тихо смотрел своими огромными серыми глазами. Но что он ответил тогда Майорову, я так и не расслышала, потому что как раз в этот момент на балконе появилась Марина, и вслушиваться внимательнее стало как-то неприлично. До нас из кухни донёсся запах печёной картошки с грибами и морковного соуса. – Поднимайтесь! – крикнула я, свешиваясь с балкона. – Всё готово уже. Майоров жестом показал «ща». Едва входная дверь за ними захлопнулась, как в неё вновь настойчиво постучали. – Мы кого-то ещё ждём? – недоумённо осведомился старший брат у Юли, которая протёрлась к двери мимо его плеча. – Это тётя Таня, наша соседка. Она в цветастом халате со сломанной молнией явилась знакомиться с новыми соседями в первый же вечер и оказалась на удивление пытливой. И чтобы не подумала случаем, что мы какие-нибудь падшие социальные элементы, ей пришлось соврать, что по роду занятий мы травим насекомых. Она тут же потребовала по-дружески потравить и у неё. Младшая Майорова честно проштудировала пару справочников, пытаясь найти обряд по изгнанию тараканов с кухни, но тут Гоша честно признался, что от тараканов не поможет ни одна молитва, и нам пришлось покупать какую-то мазь с дурацким названием в хозяйственном. На этот раз тётя Таня принесла в знак благодарности пирожки с капустой, которые пришлись очень кстати к нашему маленькому пиршеству по случаю окончания всех перипитий, выпавших нам за последние пару месяцев. – Когда узаконите отношения? – пожалуй, немножечко слишком прямо, но очень в своём духе осведомился Гоша, уже выходя из кухни. – Не сметь! – мгновенно взвилась Марина, кидая на стол вышитое полотенце. – Троих Майоровых я не выдержу и повешусь! – Пожалуйста, не шути так больше, ладно? – очень серьёзно попросил он. Солнце, как раз в этот момент перебравшееся на нашу сторону, упало на его волосы. – А кого мне расстраивать? – со скрытой усмешкой пожала плечами Осколкова. – У меня ведь нет святого покровителя. – Есть, – уверенно отрезал Гоша. – И не дай бог тебе с ней встретиться, – тут же эмоционально добавил он. – С ней? – Хотя вы похожи характерами, может, сойдётесь… – под нос пробухтел Георгий, уходя в прихожую. Там он благословил всех, долго обнимал Юру, а потом исчез из нашей жизни, так же внезапно, как и появился. Так же, как он делал это всегда. Майоров слишком долго старался вести себя прилично при нём, поэтому его лимит оказался исчерпанным почти мгновенно. Мой тоже. Меня, не откладывая ни на секунду, затолкали в ванную и, усадив на бортик, притёрлись к щеке. Запах мёда и молока, исходивший от его волос, перемешался с запахом зубной пасты. От простого прикосновения кожи к коже сердце разгоняло кровь так быстро, и страшно становилось, что оно выпрыгнет. – Погодь, а как же… – отрывисто выдохнула я, улавливая горячий и влажный воздух в промежутке между поцелуями. – Я надеюсь, вы, экзорцисты, не молитвами предохраняетесь? – Зря надеешься, – неразборчиво промурлыкали мне в плечо. – А? – я вскинула брови, притворяясь, что не расслышала. Давая ему ещё один шанс. – Ты хотела сказать «мы, экзорцисты»? – Майоров глянул на меня с мало свойственным ему лукавым озорством. Так, что до меня и дошло-то не сразу. – Чего? – Ну, пока поработаешь стажёром, а официально примут, когда научишься изгонять нечисть… цензурно, – под конец фразы его ехидный голос стал хриплым немного, и меня с этого основательно пробрало. А потом экзорцист снова полез целоваться, не давая даже сообщить ему, какая он поразительная ядовитая сволочь. Какой восхитительно прекрасный человек. Удивительное дело. С тех пор, как нас с Бафометом разделили, странное чувство, что за нами наблюдают – пропало. Но сейчас, впервые за долгое время я остро ощутила его вновь. От таких сюрпризов аж поплохело, и я начала крутить головой из стороны в сторону, дотошно пытаясь определить, что же пошло не так. Нашла. Остановилась и с нервным смешком заметила, как из окошка вентиляции сквозь ребристую сетку на нас пристально лупит большой и любопытный мутно-коричневый глаз. Я смиренно вздохнула. Осколкова оказалась не права: без жижи, видимо, не получится. Майоров ржекнул по-дурацки и присел рядом со мной на бортик ванны, опустив голову на плечо, переплетая свои пальцы с моими. – Слушай, Юра… А что он тебе сказал тогда? – М? – Я подслушала ваш разговор во дворе… случайно. Что Гоша тебе ответил? – Он сказал, что у меня замечательная семья, – солнечно улыбнулся Майоров. – И чтобы я её берёг.