Yes, captain.

      Через месяц после того случая в гребанном Старбаксе, который теперь, кстати, Даниэль за километр обходит стороной, все вроде поутихло. Тот парень с рыжими волнистыми волосами, забавным носом, лисьими глазами и мягкими, притягательными, завораживающи– стоп. Опять ты за свое, Кан Даниэль.       С губ мужчины невольно срывается стон усталости и отчаяния, глаза сами по себе жмурятся до белых пятен на черном фоне, а пальцы машинально вплетаются в блондинистые волосы, с силой сжимая растрепанные пряди. Сколько можно думать о человеке, имя которого Кан даже не знает? Да хоть целую вечность, говорит ему голос внутри, который мужчина не прочь заткнуть чем-нибудь большим и грубым. Трехтонным матом, например. Гребанное подмигивание гребанного малолетнего пацана никак не хочет покидать очень занятого (между прочим) и делового мужчину Кан Даниэля. Кажется скоро он признает собственную невменяемость и сам сдастся в руки ближайшей психбольницы с белым кафелем, мягкими стенами, противным скрипом дверей и пищащими всю ночь приборами для слежки за состоянием больных. — Друг, может все-таки расскажешь что за шило у тебя в заднице уже целый месяц? — привычно смотря на приятеля своими пугающими голубыми глазами, спрашивает Джонхен.       Он, в принципе, на ответ даже и не надеется, ибо жалкие попытки выпытать из Кана хоть слово о его страданиях заканчиваются безрезультатно вот уже какой день, и Ким действительно начинает волноваться за друга. Тот не спит допоздна, мало ест, не выбирается гулять, когда время позволяет, а просто.... что. Да голубоглазый и не знает что, и эта неизвестность и излишняя тормознутость товарища во время работы начинают вконец раздражать, именно поэтому он берет отпуск для друга в компании и с этой писулькой с размашистой росписью начальника на ней, заявляется на порог дома приятеля с ящиком пива и какими-то закусками из круглосуточного магазинчика на углу. — Сегодня я, ваша фея крестная, исполню все ваши желания и мечты. Точнее, я буду говорить, что для их достижения ты должен делать. — Если ты говоришь, что мне делать, то я говорю куда тебе–       Закончить начатое у Даниэля так и не получается, а все из-за милого дружка Кима, что впечатывает заветный лист писанины аккурат в лоб товарища по команде. — И не благодари, друг. У тебя тут такой бардак, давай начнем с уборки.       И пока удивленные глаза Ниэля бегают по корявым строчкам и замечают печать «Одобрено», Джонхен, не стесняясь, начинает уборку с того, что открывает окно и впускает в квартиру свежий воздух. А то вон как тут все затухло, даже искусственный фикус в углу кухни приуныл и зачах. Все грязные тарелки и чашки из раковины отправляется прямиком в посудомоечную машину, а загребущие руки Кима уже собирают в огромный пакет все коробки из-под пиццы, крыльев и другого фастфуда, который раньше младший никогда и не ел. — Я думал, что все о тебе знаю, мистер Пак Даниэль, — со смешинкой в голосе замечает старший, когда в руки ему попадается тот самый «Park»-стаканчик из под кофе.       Кажется в этот момент Даниэль резко превращается во Флэша, преодолевает расстояние между входной дверью и небольшой кухней в считаные секунды и резко отбирает стаканчик у старшего. — Это не мое. Точнее, мое. Только мое.       Киму кажется, что у приятеля скоро пена изо рта пойдет или еще что похуже, а потому он и поднимает руки в сдающемся жесте, мол, все-все, твое, не трогаю. — Точно, это ведь не весь мой подарок тебе.       Даниэль, честно сказать, не особо рад резко подвернувшемуся отпуску, ведь работа кое-как, да помогала отвлечься от мыслей об этих красивых, игривых и озорных глаза– Кан Даниэль, это уже не смешно, прекращай. Идея ему не особо нравилась, однако где-то на краешке своего еще не затуманенного сознания было понимание того, что он, в какой-то степени, несет большую ответственность, и ну никак не хочется ему стать причиной серьезных проблем. — Боюсь даже представить что ты там удумал, хен, — без особого энтузиазма отзывается младший, а затем ставит белый стаканчик на верхнюю полку – от греха подальше.       Кан, честно говоря, был готов ко всему на свете, даже к походу в общественную баню с лучшим другом, где он бы натер его самой жесткой губкой, толкнул в бассейн с холодной водой, а потом заставил бы выйти в общую парилку в чем мать родила. Потом им, конечно же, пришлось бы платить штраф и валить прочь под гневные крики работников, зато какие воспоминания.       Но общественная баня накрывается медным тазом, когда в руки младшего впихивают талон на посещение психолога. — Ты издеваешься что ли? — Это ты издеваешься, работничек недоделанный. Последний день твоей работы почти что стал последним днем моей жизни! Тебе нужна помощь. Посмотри на себя, в кого ты превращаешься. Мне плевать, что ты думаешь на эту тему. Ты идешь туда и это не обсуждается.       Увидеть старшего таким серьезным удается очень редко, даже во время работы парень много шутит и смеется, а тут видно, что все зашло настолько далеко, что он решает влезть не в свое дело, что обычно Джонхен никогда не делает. Даниэлю даже кажется, что голубые глаза немного темнеют, а это уже тревожный звоночек. Поэтому делать нечего, да и выбора особого не было, поэтому на следующий день Ниэль собирается и идет в клинику.       Та встречает мужчину светлым интерьером с белой мебелью, мягкой музыкой у стойки с информацией, а еще гребанными линиями на полу, по которым Кану придется искать заветный кабинет спасителя, что вытащит его из великой депрессии и покажет как жить счастливой жизнью. Этого, конечно, блондин представить не мог. Сейчас единственное, что могло спасти его и вытащить со дна огромного океана под названием «одиночество» – рыжая макушка и очередная полосатая толстовка, что никак не хотели покидать мысли Даниэля, как бы тот ни старался. — Наконец-то, — недовольно бурчит Кан, стоя перед нужной дверью, а затем снова, на всякий случай, сверяет номер на талоне и на двери, чтобы через минуту уверенно войти в кабинет, — у вас тут прямо как в лабиринте, док, ничего не понятно и все ужасно запутано.       Ниэль шагает к столу и садится на стул прямо напротив психолога. — А ты все такой же бесцеремонный, Кан Даниэль.       Голос кажется до боли знакомым, и мужчина усмехается где-то глубоко внутри, ибо какого хрена. Этого, мать вашу, просто не может быть. Если Кан и любил сказки про то, что судьба все равно поможет обрести свое счастье, то вера в эти самые красивые слова – уже другой вопрос. — Что Вас беспокоит?       Даниэль медленно приподнимает голову. Под идеально выглаженным белоснежным халатом виднеется полосатая рубашка, конечно же, не такая вызывающая, как прошлые наряды, но все же. Розовые губы красиво складываются в мягкую улыбку, а глаза... это просто его глаза. Самые глубокие, завораживающие, игривые и озорные глаза на свете. — Пак...