***
В этом маленьком поезде, прикрывающимся доставкой очередного груза было так жарко и тесно, что мальчик боялся не доехать до нового места. Капли пота скользили по его смуглому лицу, сковывая горло удушающим шарфом, а карие глаза — ватной пеленой. Все было как в тумане — в темном, густом и ужасающем тумане. На этот раз их заперли в маленьких отсеках, совершенно не приспособленных к проживанию. Нет окон, нет даже ненавистных решеток на окнах, дающих хоть какой-то полет фантазии о невиданной свободе. Только черная коробка, иногда сотрясающаяся от неровности очередного крутого поворота рельс. Мальчик все еще боялся представить, как долго протянет здесь… Стуки на крыше несущегося как стрела поезда пошатнули царящую вокруг тишину, заставив вздрогнуть уставшего от жара мальчика. Возможно, ему показалось, возможно это было лишь очередным сном, который унес его от реальности. В подобных местах быстро забываешь, что есть настоящее, а что — выдумка. Торопливый шаг охраны вновь привел его в чувство, заставляя голову думать о том, что это не было сновидением. Все в вагоне зашевелились, отчего соседние камеры пришли в движение. Сейчас явно что-то шло не по установленному надзирателями плану… Глухой шум и скоротечные выкрики вооруженных охранников стали хоть каким-то разнообразием в поднявшейся вновь тишине, а затем — тяжелые сапоги активно поднимались по лестнице, заглушаемые протяжным гулом ветра. Кто-то открыл люк на крыше? Не смея даже строить догадки, чтобы не разочароваться в них раньше времени, мальчик стал просто ожидать, забившись в предположительно дальний угол своей «клетки». Может, нападавшие не заметят его и просто пройдут мимо? Он не был уверен, что существовали люди кроме тех, кто красовался нашивками с голографическими буквами на них. Если бы он умел читать… Грохот чего-то упавшего заставил избитые коленки трястись, а усеченные пальцы — нервозно скрестись по полу, едва не высекая из него искры. Что-то надвигалось и это что-то было настроена на владение этим вагоном. Нет, целым поездом! Слыша уловимый акцент за плотной дверью, мальчик молитвенно шептал свое имя, зная только его наверняка. Так его назвали родители, с ним он был рожден, а значит будет защищаться до последнего. Скажет его кому-нибудь еще, тот тоже запомнит его и будет еще один человек, который знает о существовании мальчика. Он поведает ему о «свободе», обязательно! Ослепительный свет скрывал за собой приземистый силуэт, пока за его спиной были слышны возбужденные крики и такие же открывающиеся камеры. Произошло невозможное. Или же это снова пошатнувшийся рассудок решил сыграть с ним злую шутку? Тогда она была крайне несмешной… — Эй, мальчик, все нормально. Мы пришли за вами, так что тебе нечего бояться. Имя у тебя есть? Или ты хочешь остаться неизвестным? Я пойму это желание, мы ведь совсем незнакомы. Давай сделаем так, чтобы было честно! Это… — указывая привыкшим к лампам вагона глазам, молодой парень вел подбородком по всем своим друзьям. — Витория, Лукас, Ясмин, Кайю, Жуан. Мое имя — Лусио. Ну вот, вроде как разобрались с этим. Надеюсь, так будет лучше? Обхватывая теплую руку, пленник рухнул к нему на плечо, почти неспособный шевелить трескавшимися губами: — Айзек… Айзек Фелиппе дос Тьягу… Это мое имя… — благодарно кивнув, захватчик поезда направился к остальным, стремительно стараясь помочь каждому забраться на крышу вагона.***
Проснувшись от сдавливающего легкие жжения, Айзек поморщился, пытаясь поднять руку чтобы отмахнуться от назойливого запаха. Возмущенный голос тут же сказал ему прекратить, пока в ушах оказался окружающий его шум и по настоящему кипящая работа. Медленно поднимаясь, мальчик мотал головой, пытаясь как можно скорее прийти в сознание, мечтая разобраться, в чем же было дело и куда конкретно он попал. Или его спасли? События последних часов смазывались и заполняли виски кипятком, отчего бывший раб был явно не в восторге: — Гд… Где я… — шмыгнув носом, незнакомая ему девушка осторожно опустила тощую грудную клетку на простынь, накрывая слегка колючим одеялом: — Довольно трудно сказать. Я, если честно, всегда была профаном в географии, а остальные — топографические идиоты, но… Никому не говори, что я назвала их «топографическими идиотами», ладно? Не хочу их обижать. Точку на карте не укажу, но с уверенностью могу сказать, что ты в относительной безопасности, малец, — вбирая носом воздух, пропитанный потом и едким спиртом, Айзек захрипел, вспоминая очертания в свете отворенной камеры: — А вы… Кто вы вообще такие? Поймав кинутый батончик в цепкие пальцы, его сиделка аккуратно открыла упаковку, разламывая кусок пополам: — О-оу, ну как сказать… Возможно мы те, кто поможет остальным обрести свой собственный дом, в котором они не будут бояться? Слушай, я здесь для того, чтобы перевязывать раненных и заботиться о новоприбывших. Все пафосные речи на Лусио, хорошо? — хмуря брови, мальчик вспомнил это имя, сорвавшееся с темных губ его освободителя. Одного из тех, кто пришел им на помощь, когда надежда давно покинула их. Нужно… — Я… — слегка огрызнувшаяся девчонка, бросившись к нему вновь, указала на собранную лежанку сломанным ногтем, говоря: — Не надо тут «я»! Сейчас ты должен отдыхать и приходить в себя, а я — идти к следующим. Ты же не хочешь, чтобы я просидела только с тобой и лишила помощи остальных с твоего поезда, да? Не хочешь ведь? — закрывая глаза, дос Тьяго послушно залез обратно под одеяло, почти не замечая активного хождения множества людей. Не его дело. Не его…***
— У нас около шестидесяти человек с ночного рейда, ума не приложу, куда столько деть, — мужской голос вновь разбудил мальца, впервые проснувшегося по своей воле. Вокруг него лежало столько человек, столько подобных ему одеял вздымались от тяжелого дыхания, пока другие продолжали бегать и помогать. Кто они такие, зачем это делают… Хотя, эта девушка уже попыталась ответить ему, но разве этого достаточно? Нужно увидеть того парня, что протянул ему спасительную руку. Нужно, обязательно нужно! — Понимаю, но бросить их мы все равно не можем. Как только они оправятся, сами решат, что хотят делать дальше. Если захотят уйти — держать их не будем, а если присоединятся — с радостью примем. Сам же знаешь, как нам нужны люди, брат, — тяжелый вздох обрушился на уши не спавшего мальчика и вскоре затих, исчезая уходящими куда-то шагами. Стискивая зубы, Айзек все же решился подняться, не желая занимать столь ценное место своим почти целым телом. Лучше уж отдайте кому-нибудь другому. Сейчас, все, что он хотел — встретиться с неким Лусио Коррея… — Ого, уже на ногах, да? Или решил ослушаться Игги? Я обычно советы не даю, но один из них — не зли эту малютку. Хоть она только учится, но знает почти все косточки в твоем теле, а не вылечишься — захочет проверить хотя бы одну на прочность… Давай, возвращайся лучше ко сну, — татуированные руки этого исполинского для слабого мальчонки человека, отдавая потом и вздувшимися венами, сразу же появились в памяти, пока губы прошептали: — Это был ты… Да? — почесывая затылок с жесткими волосами, один из группы улыбнулся: — А, ты — Айзек, верно? Приятно, что ты меня помнишь. Все в порядке? Как себя чувствуешь? — не находя, что ответить, бывший пленник был зол на ослабшие ноги, дрогнувшие от одного прохладного потока ветра. Удивившийся дос Сантос, ловя нырнувшего на пол мальчика, вернул его на место, скрипя щетиной на подбородке: — Сестренка, поди-ка сюда ненадолго! — некая Игги, мимолетно проходя сквозь человеческий лабиринт, послушно остановилась у лежанки самого младшего, как заметил сам Айзек, освобожденного: — Да? — снимая с себя куртку, Лусио накрыл ею плечи дос Тьяго, озабоченно шепча: — Знаю, что у тебя сейчас работы невпроворот, но последишь за пареньком, ладно? У него жар, лицо бледнее обычного, не хотелось бы, чтобы такой крепыш долго лежал без дела, а? — касаясь теплой ладонью раскаленного лба, девушка кивнула: — У тебя есть для него дело, братик? — засмеявшись, но вспомнив, что большая часть людей уже спит, парень постыдно замолк: — Пока нет. Но я знаю этот взгляд. У него самого будет дело ко мне, да, Айзек? — кивнув, мальчик погрузился в сон, ощущая тяжесть возложенной на него одежки.***
Все здесь казалось таким огромным. Даже немного обшарпанные стены, хранившие в себе несколько дыр, были намного просторнее и теплее всех его бывших камер. Это место было заполнено людьми, такими же страдальцами и несчастными, как он, но сейчас все казалось каким-то… Спокойным? Не надо было брать в мозолистые руки кайло, ненужно было просыпаться от ледяного душа в лицо и жевать безвкусный пластилин вместо пищи. Можно было подняться, можно было походить и поговорить с остальными, делая это непривычное для него действие. Что же это такое? Черпая ложкой слегка жидкий суп, Айзек с наслаждением вгрызался в мягкий хлеб, поделившись им с несколькими знакомыми лицами. Здесь это было необязательно, чтобы выжить, но казалось каким-то… Правильным, что ли? — Спасибо, — Игги потрепала его бритую голову, приняв пористый кусочек в свой рот. Она была доброй с ним. Он мог бы подозревать ее в чем-то, но просто не знал, как это делается. Жизнь, проведенная в неволе не могла дать ему чего-то кроме бесконечных страданий и озлобленности, которая постепенно сходила на нет при виде смеющихся людей. Как же это было странно… В окнах то и дело сменялись день и ночь. Наблюдать за таким медленным течением времени было в новинку зачастую изолированному на несколько недель юнцу, но эта новизна крайне ему нравилась. Все было слишком необычным, слишком нереальным. Он точно выбрался из своей камеры? Как он смог узнать, сейчас они находились почти у самого берега какого-то залива, название которого уставший от потрясений рассудок не смог запомнить. Маленькая деревенька, храбро решившая приютить столько человек, его интересовала намного больше. Айзек не решался выходить за стены своей лачуги, полы которой были застелены десятками простыней. Боялся, что выйдя за дверь, вся эта магия исчезнет, а за тонкими стенами окажется очередная камера. Нет, нет, лучше оставаться здесь! Через пару дней он уже крепко стоял на ногах, ринувшись помочь Игги нести увесистую сумку с оставшимися у них медикаментами. Откуда именно эти ребята их взяли, мальчуган не задумывался. Иногда неведение лучше любой правды или лжи… — Ты не обязан этого делать, Айзек, я могу справиться и сама, — судорожно дыша своими вздымающимися ноздрями, паренек перетащил груз к следующему «пациенту», принимая в качестве награды простой взгляд в свою сторону. Этого было достаточно: — Если я могу помочь, как же мне просто лежать и смотреть в потолок… Я не понимаю вас. Мы же вроде как из одного народа, но вы все хотите делать сами и… — улыбнувшись, девушка стряхнула препарат, готовясь делать уколы ноющему от боли мужчине: — Да, я была рада встретить еще кого-нибудь из родной Бразилии, но еще лучше, когда этот маленький герой вызвался мне помогать. Мы всегда рады новым людям, не подумай. Просто я не уверена, что ты достаточно окреп, чтобы делать такие трудные вещи, — жмурясь от длинной и острый иглы, дос Тьяго пожал плечами, ненароком отвечая: — Я работал всю свою жизнь, для меня эта сумка — просто пушинка. Нахмурившись, девушка виновато посмотрела на него, сглатывая комок в горле: — Прости, я иногда забываю, сколько тебе пришлось пережить, прежде чем оказаться здесь. Я не представляю, какого это… — шмыгнув носом, мальчик направился с ней дальше, переворачивая лежачего знакомого: — А я не представляю, как можно жить иначе, чем не в камере и с каменной крошкой в зубах. Но это не значит, что я могу делать только это. Теперь я хочу помогать по собственной воле! — смутившись, Игги положила ладонь на его острое плечо, видя в карих глазах зарождающийся огонек. То, ради чего она была здесь: — Ты очень хороший мальчик, Айзек, — покраснев от неведомого ранее чувства, мальчуган фыркнул, едва не столкнувшись с другим членом группы. Тот, произнеся что-то на неизвестном диалекте, развел руками, идя своей дорогой дальше. Впившись взглядом в его спину, дос Тьяго выдохнул, слыша женский голос: — Не держи на него зла. Жуан многих потерял, прежде чем мы его нашли. Здесь все борются за одно дело, но сами люди… Крайне разные, сам понимаешь… — Я думал, что тут все как Лусио и ты, — недовольно прохрипел бывший пленник, как его сиделка засмеялась: — Ты слишком мне льстишь, негодник. Кстати, насчет Лусио, — указав подбородком на стоявшего у лестницы на второй этаж парня, Игги взяла свою сумку из рук мальчика, направляя того к своему спасителю. Боясь поднять на него свои глаза, Айзек уставился в пол, слыша довольный говор: — Я очень рад, что ты быстро окреп! Поверь, от тебя намного больше пользы, чем от большинства ребят. Ну ты чего, обиделся на меня за что-то? Или я причесаться забыл? — вновь шмыгая носом, дос Тьяго помотал головой, хрипя: — Я просто не знаю, как вас отблагодарить и… — Ой, не начинай, а! Что за «вас»? Я не такой старый, чтобы ты ко мне так обращался, хорошо? То, что ты помогаешь сестренке — уже отличная плата. Пойдем, я хочу тебе кое-что показать. Не бойся, скоро ты вернешься к своей сиделке, обещаю, — кивнув, тот послушно устремился за широкой спиной парня, оборачиваясь на всех этих засыпающих к вечеру людей. Лусио, с легкостью открывая проход на крышу, в один прыжок преодолел деревянную лестницу, помогая все еще слабому гостю забраться наверх. Теплый ветер, облизав смуглую кожу бывшего раба, причинял странное чувство комфорта, которого он был лишен в многочисленных шахтах и карьерах. Этот свежий запах, тянувшийся с голубой полоски на горизонте, бесцеремонно врывался в ноздри, доставляя наслаждение замолчавшему мальчику. Дос Сантос, усевшись на крошащемся краю крыши, подвинулся, приглашая дос Тьяго сесть рядом. Тот, боясь даже такой незначительной высоты, аккуратно занял предоставленное место, вцепившись бледными пальцами в треснувший камень. Лусио, заметив это, улыбнулся, хлопая гостя по плечу: — Не переживай, если будешь твердо стоять на ногах, то с тобой ничего не случится. Обещаю, — пытаясь засаднившим горлом произнести хоть слово, Айзек вновь захрипел: — Зачем вы… Ты… Зачем спас нас всех? — удивленно пожав татуированными плечами, парень просто ответил: — Надеюсь, что тебя мой ответ не обидит, но… В вашем поезде не было ничего необычного, мы не знали, кого конкретно в нем перевозят. Мы просто пытаемся спасти всех, вот и все. Зачем? Хм-м… Даже не знаю, ты мне скажи, — судорожно бегая карими глазами вокруг в поисках ответа, мальчик остановил их на золотистой полоске уходящего света, отражавшейся на гладкой поверхности воды. Все эти крики чаек, многочисленные разговоры внизу, живущие своей собственной жизнью деревенские, то и дело переговаривающиеся о свих проблемах и мечтавших наконец отдохнуть. Ветер и солнце. Камень, пыль между пальцев. Улыбка Игги и даже бранные слова того мужчины, едва не толкнувшего его с дороги. И… Этот парень, притащивший его на крышу только чтобы он сам ответил на собственный вопрос. И ответом была: — Я понял, — развязывая свой выросший хвост жестких волос, Лусио повернулся к мальцу, улыбаясь: — Что ты понял? — сжимая горстку камней у себя в ладони, Айзек пустил их по ветру, наблюдая за причудливым танцем золотистого песка: — Что такое «свобода», за которую вы боретесь. Понимаю, почему спасаете тех, кто как и я не знает, что значит это слово. Но теперь… Я понимаю. Я бы тоже этого хотел, но у меня нет столько сил, нет столько братьев и сестер, которые… — слегка ударив того в плечо, дос Сантос показал белые зубы: — Если я называю их «братьями» и «сестрами», это не значит, что мы родственники, дос Тьяго. Братьями становятся не только по крови, не только по одной матери или отцу. Сейчас все те, кто находится внизу — мои братья и сестры, те, кто решился мне помочь и те, кто не боится последствий за свои действия. Да, мы совершаем те поступки, которые не все смогут принять и я их пойму. Мы никого не держим, после того, как мы с Игги залечим все ваши раны, вы вольны делать со своей жизнью все, что хотите. И к тебе это тоже относится, крепыш. Ты уже думал о том, чего именно ТЫ хочешь? Опешив от такого вопроса, мальчик улыбнулся, всматриваясь во все те шрамы, спрятанные под татуировками: — Я… Я хочу быть как ты… И… Я хочу показать своим родителями этот закат! — довольно кивнув, Лусио Коррея дос Сантос потянулся, говоря: — И я тебе в этом помогу, братец! Или я не Sapo Cantando*, черт подери! — впервые в своей жизни засмеявшись по настоящему, Айзек Фелиппе дос Тьяго был уверен в том, что мир за стенами его нового дома не исчезнет, стоило только ему открыть деревянную дверь.