За 10 часов до операции «Программа Богов»
Не способная открыть рот от услышанного вопроса, Лена Окстон просто стояла напротив запыхавшейся подруги, уставившись в носки своих кроссовок. Неожиданное предложение ударило в затылок, отчего колени предательски поджимались и не хотели слушаться опешившую студентку. Или это все от недавней тренировки с Моррисоном? — Ты… Что? — только и могла спросить англичанка, поправляя заколотую челку каштановых волос. Облизывая синие от мороза и помады губы, Лакруа стиснула зубы, сейчас так сильно напоминавшие клыки, чтобы сдержать охвативший ее страх: — Ты слышала, что я сказала, не прикидывайся. Мне нужно знать ответ прямо сейчас. — Сейчас? Может, нам стоит пройти в домик, сесть и там все спокойно обсудить за бутылочкой вина, как ты любишь? Не обязательно вот так срываться с места и… Я не знаю, это просто так неожиданно и я совершенно не была готова к такому… Ты, конечно, крутая и… Я… Ты красивая, внимательная… — видя в глазах подруги обеспокоенность, а в трясущихся пальцах нервозность, Лена замолчала, чтобы потом начать с начала. — Что происходит? Все в порядке? Усмехнувшись, француженка показала длинный большой палец, натягивая настолько фальшивую улыбку, что ей самой стало не по себе. Окстон ведь не дура. Она понимает, что здесь что-то не чисто… — Я просто хочу привлечь твое внимание к себе, вот и все. Все в порядке, клянусь. Разве может быть необычным желание перейти к новому этапу в отношениях? Переступить черту и просто жить дальше? В… Вместе? — нахмурившись, спортсменка перевесила сумку на плечо, потирая затылок: — «Новый этап», говоришь? Мы ведь с тобой это даже не обсуждали. Не были уверены, насколько долго могут продлиться отношения НАШЕГО рода, ты сама понимаешь, о чем я… О боже, что с твоими ногами?! — наконец замечая разбитые в кровь коленки, Лена ринулась к Лакруа, озабоченно садясь на таявший снег, чтобы получше разглядеть увечья. Видя это, Амели взвыла еще сильнее, пряча этот крик о помощи в самых потаенных глубинах своей души, давая тому затеряться в заложенных там приказах и программах. Пора решаться и делать все так быстро, как только можно. Соврать! Точно! — Плевать на них, просто поскользнулась. — поднимая подругу за худые плечи, иностранка старалась перевести карие глаза на свое лицо, придавая тому максимальной серьезности. — Слушай меня… Прошу, послушай хотя бы пару минут, ладно?! Слыша в ее интонациях небывалый надрыв, бегунья послушалась, кивая: — Ладно-ладно… Прости, что не даю тебе закончить мысль… — Да, мы не говорили об этом, но это не значит, что подобное предложение — что-то сверхъестественное, понимаешь? Мы встречаемся почти два года, и я могу с уверенностью сказать, что это самые продолжительные мои отношения. Уверена, что с тобой та же история. Ведь так, Лена? Смущенно ковыряя обувью слякоть, Окстон пожала плечами, нехотя соглашаясь: — Возможно. Но я тебе ничего про своих бывших не говорила… — Это не так важно. Я не хотела тебе говорить, но после моего предложения съехать из домика на личную квартиру и твоего отказа, меня не покидала эта мысль. Даже когда ты не думала об этом, я продолжала искать нужные варианты, делала все, чтобы ты согласилась на это. Возможно, уже тогда я загадывала про свадьбу, размышляла о чем-то большем, чем стеснительные обнимания и поцелуи, секс по расписанию наших с тобой соседок, которые также вечно шлялись где-то… Заметно краснея от всех этих слов, англичанка вздохнула, чувствуя тяжесть хроноускорителя в увесистой спортивной сумке, лежавшей рядом. Все, как всегда, упиралось в этот ненавистный ей механизм. В двигатель размером с кулак, способный уничтожить за ударной волной большую часть этого города, затянут тот во временную воронку, откуда уже не будет выхода. И теперь… — Я знаю, что тебе надоело вечно прятаться, надоело жить нищетой и притворяться нормальной студенткой, но разве… — стиснув ее ладонь в своей, Амели прорычала: — Не перебивай меня. — глотнув комок слюны, Окстон попятилась, но рука держала ее крепко. — В моей голове поселилась мысль, что как только я найду подходящий для тебя вариант, то сразу же перевезу туда все наши вещи, даже не сказав тебе, а потом сделаю сюрприз и ты не сможешь отказаться… Это было эгоистично даже с моей стороны, поэтому эту идею пришлось отмести. И вот сейчас, когда я действительно нашла нам место, НАШЕ место, где мы сможем побыть вдвоем и стать сами собой, хочу еще раз спросить… Лена Окстон, ты… — Я не могу сейчас покинуть Академию, — сквозь стиснутые зубы и влажные глаза прохрипела англичанка, пока ее ноздри раздувались от потока горячего воздуха. Она не могла не увидеть болезненное выражение лица своей любимой девушки, по которому словно прошлись оплеухой. Сильной и отрезвляющей. Мерзкой и внезапной, совершенной исподтишка. Самый гадкий удар на свете. Но также Лена не могла не увидеть последствий такого опрометчивого решения, как забросить тренировки с Директором на половине пути. Тогда, когда она почти полностью могла контролировать проклятый хроноускоритель, подчинить его себе, а не наоборот. И не могла смириться с тем, что может произойти, если эти самые встречи с Моррисоном закончатся. Ей было плевать, если случай в Бразилии повторится и она просто состарится на месте, превратившись в горстку костной пыли, либо же процесс пойдет вспять и она станет беспомощным младенцем без права на выбор, нет. Лене было все равно на то, что может произойти с ней. На кону стояло куда большее, чем одна ее жизнь. Намного больше. Жизнь тех, кого она любит. Даже если отказать чертовски больно. — Ты… не можешь? Вот прямо не можешь? Физически? Тебя что, приковывают к батарее? Или ты носишь какой-то ошейник, который будет бить тебя током, если ты не покажешься своему любимому Моррисону хотя бы пять минут? Я что-то не видела такой, хотя не раз наблюдала за тобой нагишом. Или на тебе еще есть места, которые открыты только для милого Директора, м? Чего ты молчишь, Лена? Я спросила… — стряхнув ледяную хватку француженки, Окстон стиснула кулаки, молчаливо хватая сумку и уходя обратно в домик. Смотря ей вслед, Лакруа сделала один неуверенный шаг, после чего остановилась, вглядываясь в ненавистную крышу соседского дома, где ее уже поджидала довольная ухмылка Оливии. Осторожно поправив слипшиеся от пота волосы, так и лезшие в глаза и рот, высокая девушка глухо засмеялась, пытаясь хоть как-то перекрыть тихий скулеж, вырвавшийся из ее груди.***
— Предложила что?! — чуть не падая с края кресла, спросила Вашвани, откладывая из рук планшет с открытым сайтом для заказа различных деталей. Шмыгнув, Лена не хотела лишний раз распространяться о своей жизни даже Сатье, но различный спектр эмоций просто переполнял ее нутро, отчего мимолетная фраза была услышана невнимательной на человеческие чувства индианкой: — Ты все услышала. Не знаю, что на нее нашло, но… Я не знаю. Я просто запуталась, Сати. Запуталась во всем дерьме, которое взвалилось на меня за последние два года. А ведь я просто хотела учиться и завести друзей… — свешиваясь с подлокотника, гениальный инженер успела обхватить ее палец, говоря: — Эй! Ты все же завела здесь друзей. Уже неплохое начало, как думаешь? — услышав это, англичанка улыбнулась, кивая. Надевая скользящие по полу тапочки, она направилась наверх, планируя проспать весь оставшийся вечер и ночь. Плевать на домашнее задание и пару проектов. Сейчас нужно просто отдохнуть от всего. Прошел всего час, как в домик вошла бледная, как смерть, Амели. Безучастно кивнув трудящейся Сатье, Лакруа с долей ненависти всмотрелась в чертежи машины, которую строила ее соседка. В те самые чертежи, которые по нелепой ошибке и невнимательности передала в цепкие лапы Коломар и людей, намного хуже едкой мексиканки. — Что вы там устроили, а? Не хочу вмешиваться, просто ради вежливости… — скидывая пальто прочь, француженка стерла пот со лба, мотая головой: — Ничего необычного, очередная проверка чувств. Не волнуйся, — почесывая затылок, Сатья покраснела от потуги, стараясь пересилить свои же прорехи в непонимании людей: — Просто… Нет, ни черта не просто… Я переживаю, что это произошло из-за той нашей беседы в кабинете. Тогда, когда я сказала тебе просто довериться самой себе и быть честной с Леной. Не бояться показать свои чувства. Я переживаю, что по моей нелепой указке ты совершила ошибку и вы с ней… Я не знаю… Я просто не понимаю никого из вас! — видя, как та сокрушительно обхватила свои идеальные волосы, словно собираясь вырвать их с корнем, Лакруа закатила глаза, сдерживая хриплый стон. Все хотело уничтожить ее самообладание. Любая деталь, каждая мелочь в их родном и теплом домике, который сохранял множество тайн и еще больше их выслушивал. Скрипучие половицы на входе, которые вторили такой же «мелодичной» двери, приветливо отзывающейся на каждого гостя, званного или не очень. Приоткрытые дверцы кухоньки, которая незаметно перетекала в просторный зал с диваном, креслами и столиком, на котором скопилось столько журналов вперемешку с учебниками и догматами, что становилось боязно за каждую из его целых ножек. Вечно работающая кофеварка, плачущая коричневыми слезами. Гора немытой посуды, которая ждала новых разборок и добросовестной ругани девушек, спорящих, чья именно очередь сегодня драить весь их кухонный инвентарь. Стоявшие неподалеку коробочки заказной лапши, пронесенной в матовом пакете прямиком под курткой, чтобы злополучный охранник не смог учуять пряный аромат. Множество тапочек, заметно превышающих своим количеством число проживающих здесь особ. Латанные-перелатанные, они стояли под затертым зеркалом, в котором сейчас стояла мертвая Амели. Весь тот уют, весь тот хлам, который его создавал… Все сейчас выглядело лишь издевкой, ничем большим. Только спустя два с лишним года девушка поняла, насколько не могла больше жить без подтаявшего мороженного в едва работающей морозилке. Как не представляла свое утро без бесконечного бубнежа Ангелы про правильное питание и ее же разводимой в кипятке каше, которую она с нескрываемым недовольством делила на всех. Без засыпающей прямо за завтраком Вашвани, ныряющей в тарелку носом, пока Окстон ловко воровала кусочки ягод, плавающих на поверхности. Обернувшись, Лакруа хотела подняться по крутой лестнице, ощутить руками все неровности лакированной поверхности. Встретить дверцу в их общую спальню. Вечно царивший там приятный холодок. Живущий там до тех пор, пока кто-нибудь из девчонок не сопрет у кого-нибудь вежливого обогреватель. Ей захотелось расстелить все матрасы на полу, чтобы лечь всем четверым под одеяла. Хотела чувствовать ледяные ноги соседок под ними, бесить нежную Сатью и слушать смех Циглер, обнимая при этом Лену. Хотелось смеяться, рассказывая очередную глупость прошедшего дня, жаловаться на преподавателей, на предметы и на кучу заданий. Есть что-то крошащееся на половине кричащей Вашвани и запивать все шоколадом. Горячим, проникающим глубоко во внутренности. Пока за круглым окном идет плотный снег, скрывающий за собой все деревья снаружи. Они все в тепле, не важно, насколько холодно снаружи. Это все неважно. — Ты ни в чем не виновата. Я тебе в этом клянусь, Сати. Я клянусь тебе в том, что ты ни в чем не виновата. Совсем наоборот… Совсем… — едва проговаривая слова, Амели открывала рот в беззвучной мольбе, пока в горле образовывался комок, который нельзя было проглотить. Заходя в ванную, француженка включила воду в раковине и ванне на полную мощность, смотрясь в зеркало. — Неважно, насколько за окном холодно… Мы все… Вм… Вместе… Мы вместе… — улыбаясь, она ощутила соленый привкус слез, жгущих уголки губ. Ее плач, дикий, человеческий, практически осязаемый, скрылся за водоворотом, с бурлением уходящим в сточную трубу.За 9 часов до операции «Программа Богов»