Академия "Overwatch"

      Амели не могла вспомнить, сколько времени она провела в ванной. Течение времени слилось с течением воды, уходящей в водопровод, исчезающей в темных лабиринтах медных труб. Минуты перерастали в часы, а те снова становились секундами, пока оглушающий поток из всех возможных кранов лился на эмаль ванны и фарфор раковины.       Девушка стояла неподвижно около зеркала, поддерживая себя двумя вытянутыми руками, упирающимися по обе стороны от ее точного изображения. Глаза покраснели от нескончаемых слез, даже не собиравшихся останавливаться. Истерика проходила и накатывала снова, грызла ее девятибалльными волнами и исчезала в идеальном штиле, продолжая кромсать острым ножом водной глади. Ей было чертовски не по себе.  — Почему всегда я? Почему всегда я должна страдать… Почему всегда я должна делать самую трудную работу… Разве ВЫ не должны были избавить меня от всех ненужных в профессии чувств? Разве не ОНИ должны были сделать меня совершенным солдатом? Тогда почему мне еще хуже, чем могло бы быть? Почему голова не трещит, как после Жерара? Почему на душе такая оскомина, почему так больно… Почему? Я не понимаю… Почему всегда я… — стараясь не смотреть на свое отражение, студентка облизывала синие губы, которые с каждой минутой становились все бледнее и неестественнее, все мертвее и бесчеловечнее. Как и она сама.       Сколько она себя помнила, ее работодатель не заботился о назначаемых ей целях, давая скупое досье на каждого потенциального мертвеца. Она не сопротивлялась и не задавала лишних вопросов, понимая, что кроме нужной ей информации любая другая будет излишней роскошью. Очередным способом отождествлять заказ как обычного человека, а не мишень на пустынном поле боя.       Этот раз не был исключением. Все, что нужно было знать о преподавателях, о большинстве студентов, которые учились с ней, о расписании предметов и прочей бесполезной ерундой, позволяющей лучше влиться в навязанный ей коллектив.       Среди прочих холодных и куцых папок жирно выделялась некая Лена Окстон — англичанка, бывший кадет Летного Училища, спортсменка и… Да, разумеется, эта особа стала ее приоритетной задачей. Амели рассказали о странном приспособлении, называемом «хроноускоритель», а также о важности этой неказистой штучки для всей миссии. Ничего необычного. Ведь так?       Ей неожиданно приятно было есть обычное шоколадное мороженное, которое они купили в своей глупой вылазке несколько лет назад. Как рьяно покинули стены Академии, лишь бы позабавиться и поговорить о нелепой чепухе. Парни, учеба, планы, дружба. Что это за чертовщина, что это за дурацкое отношение между людьми?       Первый снег взбудоражил ее, так, как никогда раньше за столько лет работы в Организации. Он ничем не отличался от предыдущего, но в этот раз рядом с ней были странные девушки, которые улыбались и общались с ней, как с равной. Она ведь говорила, что богата, разве нет? Всем видом пыталась дистанцироваться от объятий и смеха, но не могла контролировать уголки губ, предательски поползших вверх. Да что с ней такое?!       Протирая вспотевшее зеркало, Амели Лакруа увидела там только свои заплаканные глаза и потекшую прочь тушь, черными венами сползающую с щек и подбородка. Стиснув зубы, студентка испытала нескрываемое ощущение омерзения от одного своего вида, прячущегося за мутной каймой пара. Все в ней выглядело жалко, беспомощно… По человечески.       Нельзя привязываться. Это единственное и простое правило вживляли в ее мозг каждый раз, когда она покидала свою ледяную тюрьму для выполнения очередного задания и для пущей уверенности в том, что программа не дала сбой. Нельзя привязываться. Ни к цели, ни к ее окружению. Нельзя погружаться в дело слишком сильно, иначе выйти из этого бурелома страстей и желаний будет невозможно.       Одно простое правило.       Вспоминая звонкий смех Лены, который разносился по всему домику за доли секунды, француженка улыбнулась, впервые показав белоснежные зубы не в недовольном оскале. В груди каждый раз трескалась одна льдинка за другой, когда этот оживший солнечный лучик был рядом с ней. Рядом с НИМИ ВСЕМИ.       Накатившая к горлу тошнота взяла верх над приятными воспоминаниями и Амели ринулась к туалету, освобождая желудок от хранившихся там запасов переваренной пищи. Скрючиваясь напротив унитаза, она продолжала рыдать, стискивая пальцами ободок до посинения ногтей. Еще пара диких толчков, от которых ее спина выгибалась крутой аркой, как студентка упала рядом, подпирая голову холодной плиткой на стене.       Яркая лампа ослепляла ее глаза, но она продолжала смотреть вверх, размышляя о том, что будет, если она пойдет на поводу у своих эмоций. У эмоций, которых вообще не должно было быть. Если сорняк удаляют с корнем, а затем покрывают землю золой, он не должен прорасти. Не должен… Но эти сорняки были куда сильнее обычного репейника или одуванчика. Они прорывались через бетон, через сталь и титан, лишь бы показаться снаружи и почувствовать теплоту солнца, которого они так давно не видели.       Схватившись за лицо трясущимися руками, Лакруа всхлипывала, пока ноги танцевали будто бы настоящую предсмертную агонию. Выбор всегда разрушает разум. А верный выбор уничтожает его подчистую.       У нее никогда не было выбора. Она ничего не решала сама. За нее всегда думал кто-то другой, но теперь… Теперь все, что она скажет и все, что покинет ванную комнату, будет исключительно на ее совести. Черт-черт-черт!  — Просто верните меня домой… Пожалуйста… Я хочу домой… Я хочу домо-о-ой… — скулила она, пока шепот рвал глотку.       Страх перед появившимся из темноты длинными ногтями ввел ее в ступор, а нескончаемый писк приборов отозвался во всем теле болезненным маршем. Это было дурное воспоминание, о котором ей нельзя было вспоминать с подобными чувствами. Все это было ради Организации, все это было ради благого дела. Даже очередной раз стирать любые проявления эмоций, полученных на новой миссии. Доктора знали свое дело. Определенно.       Шок. Холод. Кипяток. Мелькавшие образы жутких вещей, которыми ее пичкали после каждого задания. Укол. Новые препараты, делающие из нее безвольную куклу на несколько часов. Или дней? В подобном состоянии время текло совершенно иначе. Может поэтому она так медленно стареет? Черт, это ведь невозможно!       Продолжая лежать на полу, студентка вытянула кулак вверх, ударяя что есть сил стену позади нее. Боль должна хоть немного отрезвить рассудок и дать ей подумать холодно и расчетливо. Еще раз! Еще раз!       Крупные куски плитки отлетели прочь, пока пыль от цемента оседала на ее длинных ресницах. По запястью, коснувшись локтя, а затем собравшись под одеждой в ключице, потекла бордовая кровь.       Расправляя пальцы веером, застывшая от недоумения Амели не обратила внимания на стесанную ударами кожу, под которой виднелось пульсирующее мясо. Не замечала треснувшего поперек ногтя, готовящегося развалиться на куски. Почти не чувствовала капающей на лицо крови, заменяющей слезы. Нет.       Думала о том, что Ангела с ревом и скрежетом ринулась бы к ней через всю комнату, уже готовя перекись и бинты. Как взвизгнула бы и поморщилась Сатья, но все равно предложила бы блондинке свою «неоценимую» помощь.       Думала о том, как за нее волновалась бы Лена, едва увидев такое увечье. Как ей было бы намного больнее, чем пострадавшей француженке, как любая царапина на ее теле шрамом врезается в сердце, оставаясь там навсегда. Это было видно по обеспокоенному лицу Лены каждый раз, когда неумелая в готовке Амели резалась или прикасалась к раскаленной кастрюле. Все эти годы одно и тоже выражение лица. Одно и тоже.       Сможет ли Лакруа предать это выражение? Сможет ли вырвать последний сорняк, который тугим плющом сковывал все тело, проникая в мозг и легкие через кости, пропитывая мышцы ядом симпатии? Смогут ли молодые побеги чувств прорваться через горло, распускаясь цветками из ее раскрытого рта?       Предаст ли девушка свое предназначение, цель своего существования и жизни ради нелепой улыбки и обеспокоенных карих глаз почти незнакомой ей англичанки?       Это был выбор без единого выбора. Столько лет пыток, столько лет внушения того, ради чего именно она страдала. Страдает. Будет страдать. Чувства ведь не так важны, когда цель оказывается так близко. Нужно только протянуть руку и…       Амели схватила кусок оторвавшейся плитки с пола и стиснула ее между пальцев, поднося к необычайно спокойной голубой венке у себя на ладони. Держала эту острую часть дрожа, словно осиновый лист, не могла решиться сделать ровный и быстрый надрез. Точно такой, каким она видела его в своих нескончаемых снах в минуты безвольной слабости. Сколько еще она сможет терпеть подобное? Сколько еще раз ей придется делать выбор между жизнью и смертью? Сколько?!       Скривившись, Лакруа пронзительно закричала, отбрасывая плитку прочь, дергаясь на полку подобно сломанной кукле, чьи нити запутались в неумелых руках кукловода.       Вскочив на ноги, девушка с ненавистью за свою собственную слабость угодила кулаком в зеркало, не вынося вида усмехающейся бледной девицы. Треснув по самому центру, он разделил отражение на две ровные части, в которых Амели то смеялась, то ревела навзрыд. Судорожно выдыхая слюну из своего раскрытого рта, обезумевшая от накатившей ярости студентка угодила по нему еще раз. Еще и еще один раз, пока хлыставшая фонтаном кровь окропила ее ревущее лицо.       Попятившись, француженка зубами вытащила торчащие в костяшках осколки, сплевывая на пол кровавые ошметки ее кожи. Чуть не вывернув лодыжку, она пнула унитаз, разбивая тот вдребезги. Хлынувшая из трубы вода заполнила весь пол, наполняя собой махровый коврик у белоснежной ванны.       Заткнув слив пробкой, Амели упала в ее эмалированные объятия, заползая в самый угол, словно побитый зверь. Бьющая из висевшего наверху душа ледяная вода смывала с нее всю пыль и кровь, медленно кружившую рядом с пропускающей пробкой.       Ей сотню раз говорили о важности этой миссии. Внедряли в разум то, что последует финальная часть их кампании по спасению всего никчемного мира, как только они вернуться назад, в Организацию. Всего лишь привести цель или эту яркую штуку на ее груди, а тысячи ученых разберутся, как с ней поступить. Только и всего. Взять Лену за руку и та последует за ней куда угодно, словно овца верит своему пастуху, ведущему ее на убой.       Весь мир будет спасен, едва Лена Окстон попадет в цепкие лапки паучихи, которая плела прочную и сладостную сеть все эти два с лишним года.       Вода добралась до ее содранных в кровь коленей, которые затряслись в так заплескавшегося потока. Сжимаясь как можно меньше, Лакруа сама не поняла, когда именно эта грозная хищница сама повесилась на собственной паутине, решив сбросить хитиновый панцирь и заменить его на крылья несчастной мушки.  — Зачем мне нужен этот Мир… Зачем он мне нужен… Если в нем никто не будет… Никто не будет улыбаться… ОНИ не будут улыбаться… — дрожавшими от холода губами прошептала Амели, держась за ноющую голову. Страх охватил ее сознание.       Лена узнает. Рано или поздно узнает о том, кем на самом деле является ее подруга. Поймет, в каком мире лжи и обмана обитает. Узнает, что все вокруг ей лгут, лишь бы сохранить все в тайне. Она точно узнает. От Моррисона ли, из новостей, из другого источника, но точно… Она точно узнает.       И тогда все будет уничтожено. Весь тот пластмассовый мир, весь тот нарисованный на картине пейзаж, который Амели принимала за раскрытое окно, тут же сгорит в едком пламени, дым от которого убьет и ее и всех, кто ей дорог.       Операция пройдет, будет ли сама Лакруа в ней участвовать, или же нет. Она ничего не значит в долгоиграющей игре Организации, которая разменивается людьми, словно неопытный гроссмейстер пешками. Им плевать, сколько человек погибнет, сколько сгинет, а сколько их предаст. Всегда найдутся новые фанатики, готовые беспрекословно слушаться любого приказа. Амели сама понимала, что является одной из таких послушных пешек. И ничего не могла с этим сделать.       Сегодня операция завершится. И ее исход уже предрешен. Был предрешен, когда их отправили сюда, следить и изучать, выяснять и шпионить. Лучшие из лучших, агенты, каких поискать. И Лена узнает это. Они ВСЕ узнают это.       Садясь в ванне, Амели сняла с себя промокшую одежду, ощущая, как на слезы больше не осталось сил. Вся ее душа, была она, или нет, была потеряна в тот самый миг, когда холодные пальцы взяли телефон Коломар. Нет, даже раньше. В тот самый момент, когда она кинула чертов камень в окно соседнего домика, попытавшись спасти девчонок в Ночь Знакомства. В их первую ночь, которую они провели как подруги. «— Сколько тебе лет?! — блондинка, отмахнувшись, сказала: — Да какая разница-то… Главное — не зарастать паутиной раньше времени. Да, я могу вести себя так, словно мне одиннадцать, но это не совсем так. Не зацикливайтесь на возрасте, хорошо? Лена сегодня провернула такой трюк, до которого взрослый человек не додумался бы. В этом и ее особенность. Ты не боишься показаться всем не серьезнее, это интересно. А я — просто поддержала тебя. Так как мне и правда хочется понять, с какими людьми мне придется провести часть жизни. Так что… Ночной заход объявляю удачным!» «— Спасибо тебе большое за то, что спасла наши с Ангелой задницы. Без тебя мы бы попались. Отличный бросок, кстати… — прошептала она в темноту, плавно поворачивая голову в сторону кухонного стола.       Там, подогнув бледные колени, сидела последняя соседка, смотря на нее сквозь объятья ночи. Фыркнув, та спрыгнула на ковер, говоря: — Откуда ты знаешь, что это я? — улыбнувшись, англичанка помотала головой: — Больше некому. Судя по скорости и траектории полета, камешек запустили с нашего крыльца. Ты спасла нас. Почему?»       Действительно, почему? Почему она решила, что нужно спасти этих трех идиоток и просто кинуть камень? Кинуть камень, который прилетел точно туда, куда она и хотела. Разбил не только соседское окно, но и сломал Амели Лакруа, не осознавшую своих действий до конца.       Она проиграла.       Проиграла в битве, в которой нет победителей, нет сторон, нет цели. Но все же она проиграла, как только поняла, насколько странными и нелогичными могут быть люди. Нарушила одно простое правило, которому ее учили.       Она привязалась.       Вновь поднимая осколок плитки, девушка собрала длинные вороные волосы в мокрый и хлесткий хвост, резкими движениями наматывая его на кулак. Оттягивая черные блестящие локоны, француженка начала резать их крошащимся и явно неприспособленным к подобному краем, стискивая зубы от боли. Это ничто. Совершенно ничто.       Наконец, вырвав большую часть собственной рукой, Амели подставила кровоточившую голову под струю душа, закрывая глаза. Сейчас или никогда.       Вылезая, обнаженная Лакруа улеглась на залитый водой из унитаза пол, протягивая руку куда-то к противоположному краю ванны. Коснувшись пальцем отодвинутой части лакированного дерева, покрывающего большую часть этой стены, девушка с усилием отодвинула поддавшуюся деревяшку.       Вытаскивая изрядно запылившийся кейс, бывшая студентка открыла его отпечатком своей ладони, слыша треск открывающегося чемоданчика. Там, покоясь в приятном бархате, отполированные до блеска, покоились верные запчасти снайперской винтовки, к которым она не прикасалась уже больше двух лет. — Пора вспомнить то, ради чего меня создали, — прошептала Амели, дрожащими руками начиная собирать все нужные части вместе.       Лена бы узнала. Узнала рано или поздно. Поэтому нужно было быть быстрее.

До начала Операции «Программа Богов» осталось 7 часов