your immortal soul

Злостраждет ли кто из вас, пусть молится. Весел ли кто, пусть поет псалмы. Болен ли кто из вас, пусть призовет пресвитеров Церкви, и пусть помолятся над ним, помазав его елеем во имя Господне. И молитва веры исцелит болящего, и восставит его Господь; и если он соделал грехи, простятся ему. Послание Иакова, Глава 5, стихи 13-15

      Джойс кажется, что все становится только хуже, когда она находит в комнате младшего сына подсушенного мотылька.       Возможно, она бы и не обратила на это внимание – насекомое вполне могло быть частью какого-то его школьного проекта, – но Джойс настолько вымотана назойливыми мыслями о том, что её младший сын ведет себя странно, что не подумать о худшем просто не может. Тем более, когда находит мотылька она в весьма нестандартном месте.       Это пятница и первый из двух ее долгожданных выходных, а потому, встав утром вместе с сыновьями, она в первую очередь принимается за уборку. Мертвого высушенного мотылька она находит, когда переправляет кровать Уилла, меняя постельное белье на свежее. Тот жирный и большой, размером с ее указательный палец, и выглядит премерзко; она даже вскрикивает, когда тот только попадается ей на глаза. Насекомое она обнаруживает под подушкой и сперва даже не решается подойти ближе – кажется, будто крылья его все ещё дребезжат, а лапки перебирают на белой простыне.       Смахивает она его на пол ладонью, для верности проходится по нему носком домашнего тапка, слыша, как трещит панцирь, и несколько раз намывает полы в спальне Уилла. Кажется, будто здесь все грязно, будто дребезжание тонких крылышек переполняет комнату, будто стоит отвернуться и под подушкой, на всей кровати, застеленной чистой постелью, начнут роиться стаи мотыльков. Джойс поводит плечами, оглядывает вновь комнату – Уилл никогда не был неряхой, грязи в его спальни найти нельзя было, лишь краску, размазанную по столу, скомканные листы бумаги, не попавшие с первого раза в мусорное ведро или стружку карандашную, но не грязь.       Вот только, сколько бы Джойс не терла полки, сколько бы ни перемывала чистые полы, чувство не уходило. Здесь было грязно.       Выдыхая, она оглядывает спальню вновь, думает о том, что же случилось с ее мальчиком, что она все меньше начинает его узнавать, и останавливает свое внимание на его рабочем столе. Там, рядом со старым ноутбуком Джонатана, она замечает альбом с рисунками Уилла.       Эта идея – проглядеть альбом, – приходит к ней внезапно, почти бьет в затылок, когда она вспоминает о том, что сын уже довольно давно не показывал ей свои работы. Это не кажется ей странным, она вполне может предположить, что Уиллу просто ни один из рисунков не кажется идеальным, чтобы показывать их, но все равно добавляет этот пункт к себе в копилку.       Подходя к столу, женщина скользит пальцами по разбросанным в беспорядке карандашам, ручкам и кистям, касается края довольно большой открытой книги с красочными картинами великих художников – помнит, как сама покупала ее Уиллу перед Рождеством. Вздыхая, она глядит на альбом и блокнот с эскизами сына. Уилла дома нет, тот все еще в школе, и Джойс не опасается заглянуть и быть пойманной, скорее ее волнует то, что именно она может там увидеть.       Первым делом она берет в руки альбом и не находит там ничего необычного; несколько рисунков для проекта по биологии, ещё пара для задания по искусству – в цвете, яркие и красивые, – и несколько его личных, написанных так кропотливо. Ничего особо примечательного. В отличие от блокнота, который она берет следующим. В нем лишь быстрые наброски карандашом; профили людей, пробы рисования теней, даже забавные маленькие рисуночки животных. Проглядывая их, Джойс улыбается, но перелистывая на последние страницы, улыбка сходит с её губ. На листах изображён один и тот же мужчина в костюме, всегда глядящий прямо, всегда с тёмными глазами и впалыми щеками. Он настораживает Джойс, беспокоит, как и красный кардинал, сидящий на его плече. Птица – одна единственная из всех изображений, нарисованная в этом блокноте красной ручкой, и это тоже не нравится миссис Байерс. Она не знает почему, но это беспокоит её.       Она проглядывает блокнот вновь и вновь, пролистывает все пустые страницы ближе к концу и, наконец, откладывает его. Единственная мысль, которая проклевывается к ней, самая абсурдная, которая у неё есть – заглянуть завтрашним утром в церковь святого Игнатия и постараться найти хоть какой-то ответ происходящему с ее мальчиком.       Уилл поджимает губы и сдерживает улыбку. Майк стоит прямо напротив него, говорит с Дастином о новом вышедшем сериале, и Байерс может беспрепятственно глядеть на изгиб его шеи, на линию челюсти и едва заметные веснушки. Те бледной россыпью точек выделяются на коже слабо, но Уиллу все равно хочется нарисовать их, изобразить на бумаге так же, как те изображены на скулах Майка. Это кажется почти невозможным, но юноша знает, что у него получится. Пусть не сегодня, но голос над ухом убеждает, что непременно получится, возможно, для этого нужны лишь новые карандаши или краски. Те самые, что на прилавке в соседнем магазине. Самые дорогие.       Чуть встряхивая головой и избавляясь от шепота над ухом, Уилл, наконец, отводит взгляд от Майка и довольно покачивается на пятках своих ботинок, отправляя в рот уже остывшую картошку фри. Он чувствует себя отлично; события позапрошлой ночи не беспокоят его, словно стираются из памяти, как и игнорируются вскользь брошенные взволнованные взгляды Уилера.       Сегодня они всей дружной компанией планировали посетить кинотеатр, – это последняя неделя кинопоказа научно-фантастического триллера, который они заприметили еще около полугода назад, но, совсем заучившись, пропустили дату выхода на экраны и решили наверстать сегодняшним днем. Вот только они так и не добрались до места, задержавшись в забегаловке, перекусить, и оставшись в ней на добрые час с лишним, весело переговариваясь и потеряв счет времени.       Занимая дальний столик у окна и поглядывая на проезжающие мимо автомобили, Уилл участвует в разговоре лишь от силы, погрязнув в своих раздумьях. Ничего особо его не беспокоит, а рука Майка, сжимающая его собственную под столом, и вовсе разносит мурашки по телу и натягивает на лицо довольную улыбку.       Поглядывая на часы, Байерс с легким вздохом говорит о том, что ему пора собираться домой – он обещал матери не быть позднее семи вечера сегодня, – и поднимается из-за стола. Друзья его поддерживают, тоже начинают суетиться и даже шутливо перебрасываются скомканными обертками от бургеров, пока убирают за собой со стола мусор. Расходятся они привычно на перекрестке близ улицы Марлейга, и, когда Майк отходит вместе с Уиллом, Дастин окликает того удивленно, спрашивая о том, с каких пор Уилер ходит сомнительными путями, когда дорога к дому в противоположной стороне. Мальчики переглядываются, почти синхронно пожимают плечами, и Майк, наконец, подает голос:       – Просто хочу провести Уилла до остановки.       Лукас на сказанное присвистывает, а Дастин заходится смехом, смешанным с булькающим улюлюканьем – они дразнят и подначивают, машут на прощание и смеются еще громче, когда Майк закатывает на них глаза и продолжает свой путь за краснеющим Уиллом. Для друзей кажется это забавным, но и нормальным, словно ничего и не меняется. И Майку нравится эта их реакция, она словно приносит облегчение.       Уилер глядит на друга, вышагивающего рядом и смотрящего себе под ноги, и слабо улыбается; тот выглядит намного лучше по сравнению с тем разом, когда видел его в своей гостиной. Словно два разных человека и пусть это в какой-то мере и беспокоит Майка, он старается не показывать этого. Тем более, сегодня, когда Байерс вел себя обычно, был так счастлив и привычен.       Какое-то время они идут в тишине; каждый думает о чём-то своем, оглядывается вскользь на продрогшие улицы Хокинса, когда Байерс, наконец, решает прервать их молчание.       – Тебе не обязательно это делать, – произносит он, глядя себе под ноги, но чувствуя, что можно было этого и не говорить. Ему нравится, что Майк проводит свое время с ним, ему приятно, что он тратит на него этот час, делая крюк, чтобы только лишь посадить его, Уилла, на автобус до дома. Он почти в восторге от того, что Майк делает так, даже не спрашивая, на автопилоте.       – Знаю, но мне кажется это правильным, – пожимает плечами Уилер и добавляет уже на полтона тише, – тем более, я сам этого хочу.       Легонько проводя кончиками пальцев по тыльной стороне ладони Байерса, Майк чувствует, как мурашки бегут по коже. Он украдкой глядит на вновь примолкшего Уилла и думает обо всем том, чему невольно стал свидетелем. Нельзя сказать, что это его не пугает, наоборот, он испуган так, что едва дышать ровно может, но с каждым разом глядя на вот такого Байерса, все словно забывается и стирается из памяти, оставляя после себя лишь отголоски неприятных снов. Счастливый Уилл, которого вот так вот невзначай касаться рукой приятно до одури, кажется еще симпатичнее.       – Надеюсь, что ты помнишь, что моя мама тебя в эту субботу на ужин пригласила? – нарушая тишину, говорит Байерс. – Она, вроде как, не принимает отказа. Очень хотела, чтобы ты пришел.       Майк улыбается, припоминая тот момент, когда миссис Байерс подошла к нему после школы с этим предложением. Это был один из тех случаев, когда она решала самолично забрать сына из школы, и, завидев с ним рядом отпрыска Уилеров, обрадовалась. Она предложила отужинать с ними в эту субботу и не забыла добавить к гостям еще и Нэнси. На тот момент она выглядела взволнованной; не отводила взгляда от сына и несколько дерганно оглядывалась на свой автомобиль. И пусть это немного насторожило Майка, сейчас об этом он даже не вспоминает – стерлось из памяти как нечто ненужное.       Вместо ответа он просто кивает и, замечая вдалеке остановку, решается чуть сжать пальцы Байерса в своей руке. Улицы пусты за малым исключением, и Майк не считает большой проблемой их сплетенные пальцы. Возможно, несколькими годами ранее он и не решился бы на подобное, но сейчас это уже и не имеет особого значения. Он просто думает о том, что хочет держать Байерса за руку, и держит.       Остаток пути они идут молча, в довольно приятной не отягощающей тишине, и попрощаться почти не успевают – автобус подъезжает быстро и ребятам приходится перейти на бег, чтобы успеть на него. Уилл обещает позвонить, как доберётся до дома, и Майк кивает, глядя, как тот запрыгивает в автобус и устраивается на одном из мест у окна. Он улыбается Майку, взмахивает рукой и успевает разглядеть ответную улыбку, прежде чем отъезжает.       Переводя дыхание и выбрасывая окурок в мусорное ведро у перекрёстка, Джойс вдыхает прохладный осенний воздух и ступает вперёд, в сторону храма святого Игнатия. Церковь кажется необычайно огромной для их небольшого городка; ее острые башни возвышаются над невысокими домами и магазинами, стены из светлого кирпича выделяют ее среди темных зданий, а крест ярко отливает на редком осеннем солнце, словно освещая храм каким-то небесным светом.       Джойс нервно сжимает в карманах куртки пальцы и зажевывает табачный привкус на языке ментоловой жвачкой. Признаться, она понятия не имеет, почему решилась на это – посетить церковь, – но на тот момент, когда она, стояла в комнате младшего сына и смотрела на мертвого мотылька на его простыне, решение казалось ей правильным. И хотя она всё ещё может повернуть назад, женщина понимает, что хуже от этой попытки ей явно не будет, оттого и продолжает свой путь к ступеням храма.       Церковь кажется огромной не только снаружи, но и внутри; эхо голоса отца Ричарда Мора, читавшего утреннюю молитву, разносится громовыми раскатами от стен, прокатывается по витражным окнам с изображением святых и дребезжит огнем свечей. Джойс проскальзывает через массивные двери и, устраиваясь на дальних рядах, достает из кармана старые четки. На неё никто не оборачивается; все внимательно слушают вдохновляющую речь, отрывки из писания и не замечают одинокую бледную женщину, что опускается на скамью у самого выхода. Стискивая пальцы и перебирая четки, она тоже прислушивается к речи, но тут же отвлекается гнетущими мыслями о младшем сыне. Правильно ли поступает, придя сюда? Не лучше бы было показать его врачу, не втягивать в это религию, не приписывать то, чего нет. Но Джойс чувствует, что это правильный путь, что другой не поможет, что это определённо что-то тёмное, овладевшее ее ребенком.       С окончанием утренней молитвы, люди начинают подниматься и покидать церковь, спешить по домам, плотно запахивая свои пальто и куртки. Джойс тоже поднимается, проходится между рядами скамеек и подходит к помосту, где выступал священник несколькими минутами ранее.       – Приятно видеть новые лица в приходе, – мягкий мужской голос ее словно обволакивает и, оборачиваясь, женщина облегченно выдыхает.       – Отец Мор…       – Джойс Байерс, – пожилой мужчина улыбается ей приветливо, открытой ладонью касается ее плеча, – как вам утренний молевень?       – Ваша речь была… вдохновляющей, – Джойс старается улыбнуться, но не чувствует ничего внутри кроме дрожи. Она оглядывается на людей, переводит дыхание и совсем не знает с чего начать свой разговор. Она так долго обдумывала все то, что скажет священнику, но теперь будто забыла все слова, не зная, о чем должна просить.       Прощаясь с прихожанами и принимая их благодарности за утреннюю службу, отец Ричард ее волнение замечает и осторожно берет ее подрагивающую руку в свои тёплые ладони. Джойс вздрагивает на прикосновение и прячет четки в карман куртки, чувствуя, как другую руку согревают, разгоняя тепло по венам.       – Что-то вас беспокоит, Джойс? Кажется, не ради моей вдохновляющей речи вы здесь.       – Да, отче, я хотела бы поговорить с вами.       Мужчина кивает, вновь оглядывает церковь и жестом указывает пройти за ним, в его небольшой кабинет, находящийся в правом крыле храма. Джойс незаметно кивает и следует за священником, наконец, чувствуя, как прилив сил затапливает ее, бросая вперед.       Джойс не является прихожанкой церкви, не ходит на воскресные молитвы и не заставляет это делать своих детей – не считает нужным им навязывать веру, но и полностью исключить из своей жизни церковь тоже не может. Отец, будучи верующим человеком, привил ей с детства, что Господь примет к себе любого, если таковой нуждается в нем. Он водил ее маленькой девочкой с собой на проповеди и молитвы, даже подарил ей узорные чётки из белого дерева тонкой изящной работы на ее первое причастие. Именно их она сегодня взяла с собой и сейчас сжимала в руке в кармане.       Проходя в кабинет; небольшой, с деревянным столом, книжным шкафом и парой стульев, Джойс вдыхает спертый воздух, пропитанный ароматом старых страниц, ладана и дерева. В глаза сразу бросается расположившаяся у окна подставка с раскрытой священной книгой. Когда отец Ричард кивает на стул, предлагая присесть, Джойс колеблется около секунды, прежде чем опуститься на сидение и посмотреть на устроившегося напротив священника. С легкой успокаивающей улыбкой, отец Мор, наконец, просит поделиться с ним проблемой, что беспокоит бедную женщину.       – Вы подумаете, что я выжила из ума или что-то в этом роде, но… Это все мой сын, – на одном дыхании выговаривает Джойс, чувствуя, как, наконец, начинает отпускать ступор, – с ним происходит что-то странное. Он изменился. Что-то в нем изменилось, отче.       Под взглядом священника она сжимается, но напора не теряет; ей так много нужно сказать, ещё больше выяснить и, наконец, добиться помощи. Без какой-либо помощи она просто не уйдет отсюда, если понадобится, она убедит его придти к ней домой и самому все увидеть. С Уиллом, без сомнений, не все в порядке.       Неуверенная, что смогут помочь в полной мере, Джойс убеждает себя, что иного пути нет – не сейчас, когда она уже пришла сюда и сидит перед отцом Мором. Она прикусывает губу, глядит на свои руки, стискивающие до побелевших костяшек пальцев подол куртки, и перебирает в голове все слова, которыми хотела поделиться.       – Мы говорим о Джонатане?       Джойс качает головой. Она не удивлена, что отец Мор знает ее сыновей; пусть те и не ходят на воскресные молитвы, но все же посещают церковь в праздники, да и она не раз общалась с отцом Мором, когда встречалась с ним в магазине, где работает. Но сейчас хотелось как можно быстрее перейти к больной теме, как можно скорее рассказать и услышать совет.       – Нет, дело в моем младшем сыне. Уилле, – она на мгновение поджимает губы, прежде чем продолжить, – он стал очень странно себя вести. То, как он смотрит на нас, как себя ведет.       – Его возраст оправдывает его поступки, Джойс, ему ведь шестнадцать должно скоро исполниться, верно? – отец Мор мягко улыбается, но женщина едва ли обращает на это внимание. Внутри у неё клокочет и хочется рассказать все как на духу, но она понимает, что доказательств особых у неё и нет. Как она может убедить его, если сама не уверена до конца в том, что именно нужно сказать, чтобы он поверил.       – В доме происходят странные вещи, отче, – настойчивым тоном продолжает Джойс. – Книги, что вечером стояли на полке, поутру все сброшены на пол, стулья расставлены по всей кухне. Позавчера Уилл прошёл от нашего дома до дома его друга больше сорока миль и не помнит этого. Он говорит чужими голосами, а еще было то радио...       – Джойс, – отец Мор кивает, но убежденным не выглядит, – для этого всего можно найти свое объяснение. Возможно, что вы просто устали. Нет ничего плохого в том, что вам кажется...       – Я не сумасшедшая, отче. Я понимаю, как это звучит, но... – твердо произносит Джойс. – Я знаю своего сына и это не он. Это что-то иное, злое. Это может быть демон или…       Священник вздыхает, потирает устало переносицу и в этот самый момент Джойс кажется, будто она не первая, словно к нему на дню с подобными домыслами приходит по несколько человек. Вот только ее ситуация иная, она знает это, и смотрит на него, как на единственное спасение.       Поднимаясь со своего места и обходя стол, отец Мор глядит на женщину несколько печально, но с пониманием, тепло.       – Джойс, демонов не существует, их придумала церковь, чтобы объяснять зависимости и психические болезни, это метафора, – он заглядывает ей в глаза, дожидается неуверенного, но смиренного кивка и добавляет; – Я уверен, что ничего подобного с вашим мальчиком не происходит, но, может, стоит показать Уильяма врачу?       И Джойс вновь согласно кивает – возможно и стоит. Но покоя не дают ни мотылёк, ни радио, ни поездка с Уиллом от дома семьи Уилер, когда оказался в их гостиной неизвестно каким образом. Ей не может казаться, она уверена, что говорил с ней не ее мальчик, что каждое утро на нее смотрит не Уилл. Вот только донести это она никак не может.       – Я прекрасно понимаю это, но, – и словно все разом наваливается на нее и глаза становятся влажными, а руки бесконтрольно дрожат – ей не верят. – Я чувствую, отче, чувствую, что с ним что-то не так, что что-то есть, что что-то пытается отнять его у меня, и…       Она обрывает себя на полуслове, задыхаясь от нехватки воздуха, и принимает из рук священника стакан с водой. Ладони её вспотевшие, и стенки скользят в пальцах, отчего Джойс спешит тут же поставить стакан на стол, чтобы ненароком не уронить его, разнеся по всему кабинету мелкие осколки. Она вновь глядит на отца Мора, просверливает его прямым взглядом и пробует последнее, что тот может дать ей.       – Есть ли какой-то способ узнать, одержим ли он? Что угодно? Чтобы я смогла успокоиться.       Ричард смотрит на неё внимательно, оглядывается на свой стол и борется с противоречиями – она видит это на его лице и подаётся немного вперёд на стуле, выглядя более чем отчаянно. Возможно, именно этот ее лихой вид и заставляет его сдаться.       – Наберите святой воды перед выходом, – со вздохом говорит он и, видя, как она хочет возразить, опережает ее; – Я знаю, что ее нельзя выносить из церкви, но я разрешаю. Добавьте ее в стакан с водой, когда вернётесь домой, и дайте сыну.       Джойс чувствует, как тяжесть на плечах усиливается в одно мгновение с этими словами. Сотни вариантов того, что может произойти после того, как Уилл выпьет святую воду, проносятся в ее голове; одна страшнее другой. Секунду помолчав, она спрашивает:       – И что будет?       – Не очень приятное зрелище, к моему сожалению, – с некой печалью произносит священник, вновь поворачиваясь к Джойс и мягко поглаживая ее по плечу. – Я уверен, что с Уиллом все в порядке, Джойс. Вы просто преувеличиваете.       Она глядит на него своими потускневшими от бессонных ночей глазами, сводит брови к переносице и спрашивает внезапно так серьезно, что сама не узнает собственный голос.       – Но, если я не преувеличиваю, святой отец, вы нам поможете? – он молчит около нескольких минут, словно раздумывая над ответом, но Джойс и так знает, что услышит; она надеялась на другой ответ, но ждала, что будет именно этот. Реалистка пусть и была из нее никудышная, но порой понимала все задолго до того, как действие происходило. Как и сейчас, приходя сюда она уже знала, что помощь она не получит, по крайней мере не в этот самый момент.       – Я сомневаюсь, что церковь даст разрешение на это, – произносит с печальным выражением отец Мор, но тут же меняется в лице, будто припомнив что-то весьма важное, – но я знаю, кто сможет помочь, если подобное все же случится с вашим сыном.       – Отче… – надежда растекается по венам Джойс Байерс топленым шоколадом, окучивает ее цветастой дымкой и ей вмиг хочется расспросить о тех людях, что смогут спасти ее сына, но она не решается. До тех пор, пока окончательно не будет уверена, добавив сегодня за ужином святой воды в напиток к сыну.       – С мальчиком все хорошо, Джойс, ваши переживания напрасны. Уилл прекрасный ребёнок, но если он начал вести себя странным образом, это не значит, что виной тому демоны. Если он болен, экзорцизм только навредит.       – Если он не болен, экзорцизм последняя надежда, – произносит с нажимом миссис Байерс. – Вы свяжетесь с этими людьми? Что смогут помочь?       – Да, конечно. И не переживайте, Господь приглядывает за всеми нами и он не оставит нас.       Джойс кивает, поднимается с места и благодарит отца Мора за разговор. Она чувствует себя опустошенной, уставшей и совсем бесполезной сейчас, но все же уверенным шагом ступает прямиком к чаше со святой водой. Она понятия не имеет, что делает, но одно лишь воспоминание о взгляде Уилла, которым тот смотрел на нее в машине, возвращает здравый смысл. Все ради его блага.       Набирая воду в небольшую бутылочку, что чудом оказалась у неё с собой, женщина думает о том, как ей самой бы хотелось, чтобы она ошибалась.