Папа
3 февраля 2018 г. в 21:40
Он намного тоньше и глубже ощущал мир, заглядывая на самое его дно. Сам состоя из тончайших слоёв стекла: прозрачных, почти незаметных, но они не отбрасывали блеск. Он был особенным: чувствовал больше, ощущал острей, и каждый раз, когда он смотрел в глаза, то доходил до самого нутра; этот взгляд говорил: «Я знаю, всё в порядке». Его сострадание и понимание к людям было невообразимо. «Мой отец… Я хотел спасти его хрупкую душу».
Вспоминая своего отца, в голове невольно проскальзывал образ из пасмурной осени. Сокджин всегда сидел на табурете и наблюдал за своим папой, подолгу стоявшим перед окном. Он не знал, куда тот смотрел и о чём думал тогда, но мог простоять там часами, пока небо, затянутое тучами, не потемнеет совсем и не наступит ночь. Их квартира была такой же серой, как и пейзаж за окном. Не было ничего лишнего — только самое необходимое. Они жили скромно, но Сокджин никогда не жаловался.
В доме всегда царила тишина: плотная и всегда умиротворяющая, что Сокджин боялся её прервать и старался передвигаться как можно тише. Он не хотел беспокоить своего папу, словно не хотел нарушать хрупкий кокон.
— Прости… Я опять задумался. Пора спать? Почисти зубы, потом я почитаю тебе сказку.
И он послушно выполнял все его просьбы, сколько себя помнил, никогда не ослушался его. Он жаждал его внимания и хотел быть оценённым, желание получить похвалу было сильно, но иногда Джину казалось, что его и вовсе его не замечают. Иногда взгляд был совершенно пустой, будто папа видел сквозь него и его душа покинула тело, оставляя лишь оболочку. Детство Джин ассоциировал только с любимым папой, стоявшим у окна. Это всё, что у него было.
В семь лет отец казался ему хорошим и любящим родителем. Он часто рассказывал ему сказки перед сном, но Сокджин никогда не понимал их смысла — они были странными и всегда оставались недосказанными, а на следующий раз рассказывалась уже другая, но не менее туманная. В воспоминаниях отец всегда был худым, но обладающим изяществом и некой плавностью движений, мимики, манеры речи. Всегда говорил медленно, тихо, почти шёпотом, а его низкий голос успокаивал и клонил в сон. Иногда, просыпаясь по ночам, Сокджин слышал приглушённый голос папы, но он не мог понять, с кем он говорил и говорил ли он, было больше похоже на простые звуки, обделённые смыслом. Каждый раз он хотел пойти к нему в комнату, но всегда боялся, не зная почему, словно ему нельзя нарушать нечто личное.
А потом появился он — дорогой костюм и светлые волосы. Сокджин до сих пор помнит, как блестели при свете солнца его кожаные туфли. У него была привычка поправлять свои темные очки на переносице каждые десять минут и смотреть ими в глаза слишком пристально; было чувство собственной беззащитности под этим проницательным взглядом, что хотелось выйти из своей шкуры. Тогда, для семилетнего мальчика, он казался пугающим и недосягаемым, словно сам был крохотной букашкой под подошвой его дорогой обуви. От него исходила уверенность и сила, что робкому ребёнку становилось не по себе. Тогда этот человек присел перед ним на корточки, и Сокджин почувствовал себя ужасно от снисходительной и утешающей улыбки, в которой явственно ощущалась жалость. Он старался не поднимать взгляда со своих кроссовок, сжимая в кулак подол вязаной кофты, пытаясь дышать тише и слиться с ландшафтом. Хотелось исчезнуть сейчас же.
— Ким Тэхён… Я знал твоего отца, Джин. Ведь именно так он звал тебя? — мужчина улыбнулся, Сокджин чувствовал это в его голосе, всё ещё не поднимая головы. — Тебе придётся пожить со мной. Не волнуйся, у меня тебе понравится, я подготовил для тебя всё. Школу придётся сменить, но попрощаться с друзьями вряд ли получится.
Сокджин слишком резко поднял голову, сталкиваясь со взглядом напротив. Ему было страшно. Он не хотел ничего менять и уезжать из дома, но ему было и не с кем прощаться.
— Я Ким Намджун. Можешь считать меня своим дядей. Я старый друг твоего отца.
У Сокджина лихорадочно билось сердце и к горлу подступал колючий ком, как и начинало щипать глаза. Он совершенно не знал этого человека, и ему впервые за всю жизнь хотелось расплакаться, потому что он не хотел с ним никуда ехать и уж тем более жить с ним.
Намджун будто почуял эту панику в ребёнке и смягчил выражение лица, но получилось больше снисходительно. Он совершенно не знал, как обращаться с детьми. В воздухе повисло неуютное для обоих молчание.
— Когда папа вернётся и заберёт меня?
— Садись в машину.
Намджун на пути к своему «Бентли» слышал тихий всхлип и шмыганье.
— Пристегни ремень. Дорога будет длинной, можешь поспать, ты, наверное, устал.
— А как же… мои вещи? — совсем тихо подал голос Сокджин, стараясь не дрожать.
— Я купил тебе уже всё, что понадобится. Если что-то ещё нужно — только скажи мне.
Сокджин смотрел на удаляющуюся многоэтажку, задержав взгляд на окне родного дома. Там уже не было занавесок, и он ощущался пустым, холодным и совсем чужим. Дом всё больше отдалялся, и в нём всё больше расползалось чувство одиночества и страха неопределённости. Сокджин больше никого и не знал, кроме своего отца, теперь он совершенно один во всём мире. Когда отец вернётся? Сокджин начинал ненавидеть этого человека за рулём, осторожно бросая на него взгляды украдкой.
Они остановились у коттеджа в пригороде. Сокджин так и не сомкнул глаз за всю поездку, он был весь как на иголках и шарахался от каждого шороха. Мальчик изумлённо смотрел на дорого обставленный дом и ощущал себя здесь крайне лишним, слишком выбивавшимся из общей картины. Намджун хозяйски прошёл в дом и бросил пиджак на диван, ослабил узел галстука и засучил рукава. Обернувшись, Намджун увидел перед собой маленького и запуганного ребёнка; что с ним делать и как подступиться — не знал. Мальчик был щуплым и низким для своего возраста, можно было подумать, что он совсем ещё малыш. Видно, он плохо питался и витаминов крайне не хватало для нормального физического развития, смотря на комплекцию и тонкую, совсем болезненно-бледную кожу. Ребёнок осторожно озирался по сторонам, но так и не сделал ни одного шага, оставаясь на месте и подозрительно выглядывая из-под отросшей чёлки. Намджун вздохнул и старался придать себе более дружелюбный вид, что плохо получалось. Он очень устал после работы и желания возиться с кем-то совершенно не было, но ему необходимо выполнить свой долг, потому что обещал.
— Не стой в дверях, проходи, теперь это и твой дом.
— Когда вернётся папа?
Намджун раздражённо закусил губу и тяжело выдохнул. Объяснить всё маленькому ребёнку он не мог и не хотел. Приходилось тщательно подбирать слова, чтобы не спугнуть и быть правильно понятым маленьким разумом.
— Поговорим об этом позже. Тебе нужно поесть, умыться и лечь спать.
— Когда? — он всё не унимался, требуя ответ на свой вопрос. Сокджин никогда не вёл себя так со взрослыми, но сейчас еле себя сдерживал, чтобы просто не расплакаться и не лежать на полу, как самый испорченный ребёнок. Но он упрямо сдерживает наполняющую глаза влагу, собрав всю волю в кулак. На этого мужчину было тяжело смотреть, и, кажется, эти выходки его разозлили.
— Когда ты будешь слушаться меня. А теперь помой руки и проходи на кухню, я попытаюсь что-нибудь приготовить перекусить.
Сокджин немного обиженно прикусил нижнюю губу и опустил глаза, с большим трудом сдержав слёзы, ведь папа учил его не плакать на людях. Намджун указал на ванну, куда послушно скрылась маленькая фигурка. В этом доме Сокджину некомфортно. Всё казалось таким дорогим, будто из картинок. Было чувство, словно он попал в совершенно другой мир. Тщательно вымыв руки, Сокджин осторожно направился на звуки и грохот посуды, улавливая приглушённые запрещённые слова. Мальчик так и застыл на кухне: она была слишком большая, совсем не такая, как у них. Здесь было очень чисто и всё блестело при свете ламп, словно сюда ни разу и не заходили. Намджун, увидев его в дверях, кивнул на барную стойку. Сам он обжёг себе палец пока готовил пару тостов. Поставив перед Джином тарелку с горячими тостами и баночку джема, принялся разливать кофе, но позже быстро осёкся.
— А… Детям, вроде, нельзя кофе. Не уснёшь ещё, — мужчина задумчиво опустил чашечку и принялся искать стакан, чтобы налить воды.
Джин так и сидел истуканом, не решаясь притронуться к еде. Намджун, заметив это, чуть улыбнулся, хоть и натянуто, кивая на тарелку. И мальчик неуверенно, но всё же принялся обмазывать хрустящую корочку персиковым джемом. Повисло такое же неуютное молчание. Намджун отпил свой кофе и подумал, что совсем ничего не знает о нём.
— Тебе семь лет, жил всё это время с отцом — это единственное, что я о тебе знаю. Напиши вот здесь всё, что ты любишь есть и завтра я отдам это Суджон — она следит за домом. Можешь обращаться к ней, если тебе что-то понадобится по части быта, — Намджун взял из тумбы небольшой синий стикер и положил перед ним, как и ручку. — Если захочешь где-то прогуляться — сообщи Джиёну, — теперь он твой водитель. Джиён будет возить тебя в школу и везде тебя сопровождать. Твой первый день через два дня, все учебники и форма уже в твоей комнате. Твоя медкарта также у меня, у тебя хроническое воспаление почек и сильная анемия. За тобой будет следить мой семейный врач. Меня часто не будет дома, здесь уже вписан мой телефон в случае чего, — перед ним опустили телефон с огромным для него экраном, видимо, последней модели.
У Сокджина шла голова кругом от этих событий. На все эти перемены, которые поставили фактом перед ним, он лишь кивнул. Кусок в горло больше не лез. Перед ним зачитали приговор на суде, так просто решив дальнейшую судьбу. Эта не его жизнь, она совершенно другая, словно перевернули всё вверх дном. Ему было страшно, он отчаянно не желал наступления следующего дня, хотелось вернуться обратно в свою родную, маленькую комнатку и спрятаться под одеяло, а завтра застать папу на кухне за чашкой чая. Но тогда Сокджин ещё не знал, что ему больше некуда возвращаться.