***
Ночные кошмары перестают пугать, когда посещают с завидным постоянством. Но стоит только забыть о своих страхах, как они возвращаются снова, заставляя поджилки дрожать, а здравый смысл — забиваться в самый тёмный уголок сознания, словно он играет в прятки с чудовищем. Юрнеро снится его родина. «А выжил ли ещё хоть кто-нибудь», — задумывается он, отгоняя образ безлюдного пляжа, усеянного — словно бы ракушками — мёртвыми разбухшими от воды гниющими телами. Гребень скользит по смолистым волосам, а Юрнеро не может оторвать взгляда, пытаясь не отпускать далеко и мысли. Её утро теперь всегда начинается с причёски. Розовая лента ловко петляет между прядями, стягивая их в тугую косу. По храму разливается запах пряностей и чего-то еле ощутимо сладкого — каждый новый день Ланая заваривает новый чай, будто хочет кого-то переплюнуть. Забавная. Даже смешная. — Утра, — коротко кивает Юрнеро, заметив её взгляд на себе. — Доброе утро, — мягко отзывается Ланая и ставит пиалу с чаем на низкий деревянный столик. — Подглядывать не буду, можешь расслабиться. Она салютует ему двумя пальцами и исчезает в утреннем тумане, что с самого рассвета обивает пороги храма. Тяжёлые двери всегда распахнуты, но Ланая словно не переживает, что кто-то может сюда пробраться и что-нибудь украсть. Ровной стопкой на том же столике лежат книги. Через мгновение откидывается красивый кожаный переплёт, шелестят пожелтевшие от времени странички — Юрнеро пытается читать. Многие слова ему незнакомы, и с каждой новой строчкой ускользает смысл фраз. Эта книга о чае. Об этом Юрнеро догадывается по картинкам. Он немного приподнимает свою маску, делает глоток и снова её опускает, не пойми от кого пряча улыбку. Необыкновенный чай. Лучше, чем делает он сам. Витающее в воздухе любопытство — особенная черта этого места. Отчего-то всё здесь привлекает, заставляет на себя подолгу смотреть, изучать, интересоваться. Юрнеро не назвал бы себя любопытным, однако, отставив в сторону пиалу, он направляется к дверям храма: туман всё так же застилает траву, барашками клубится у самых ступеней и возвышается в три человеческих роста над головой. Но когда это было помехой? Сад у храма дикий, запущенный, будто бы за ним вовсе и не следит никто. Ланая упражняется в метании какого-то оружия, какое Юрнеро видеть ещё не приходилось. — Ты бы не стоял там, — нахально ухмыляется она. — Могу нечаянно тебя поранить. — Не хотел мешать, продолжай. Но Юрнеро остается на прежнем месте. Он никогда не жаловался на реакцию, да и наблюдать с этого угла интереснее. Лезвие с тихим шипящим свистом пробивает тренировочный манекен насквозь. Юрнеро отступает чуть в сторону. Клинок проносится совсем близко, самую малость оцарапав плечо. Это даже не рана — пустяк. И это стоит того, чтобы увидеть её сосредоточенное лицо. В первый раз Юрнеро ловит себя на мысли, что ему любопытно знать, как выглядят эмоции в бою. Джаггернауты не снимают масок. У них нет лиц, нет мимики, нет эмоций. Вернее, о них не задумываешься — только через прорези мерцают холодом тусклые блики в глазах. Ни азарта, ни огня, ни интереса, ни задумчивости, ни напряжения. Ничего, кроме техники и дисциплины. Ланая не такая. Она выправляет надменную осанку и с легким оттенком ехидства в улыбке произносит: — Я предупреждала. — Ерунда, — пожимает плечами Юрнеро. Однако чувствует, что что-то не так. Он слышит, как вдалеке, где-то у моря, громко и протяжно кричат чайки, как шелестит трава под лапами у зверушек, как жужжит мошкара; видит, как все вокруг насыщается красками, что начинает рябить в глазах. Мелькают всполохи, словно чья-то невидимая рука давит несчастных светляков с такой силой, что те прыскают внутренним светом. Непереносимо ярким и тошнотворным. Юрнеро начинает мутить. — Что за?.. — Он опирается на ствол дерева, чтобы не потерять равновесие. — Секрет, — издевательски шепчет Ланая очень тихо, но Юрнеро слышит каждый звук слишком отчетливо, смотрит в её нереальные голубые глаза и, кажется, отрывается от действительности. — Это маленькое существо не заслуживает такого обращения. — Голос, знакомый и чужой одновременно; Юрнеро чувствует, будто его сбили с ног и с силой прижимают к земле так, что, кажется, все внутри лопнет, так же гадостно расплескавшись кругом. — Жизнь этого светляка такая же ценная, как и твоя. Тот, кто позволяет себе поднять руку на того, кто слабее его, не может зваться воином. Твоя сила тебе дана, чтобы защищать слабых. Видение развеивается. Юрнеро смутно помнит, что когда-то такое с ним уже было. «Думаешь, он был прав? — спрашивает кто-то. — Тебе было семь». Но пошатнуть веру у него не получается — Юрнеро знает, что заслужил тогда наказание, равноценное проступку. И внутренний собеседник замолкает. — Ты в порядке? Не думала, что тебя так унесёт. — Нормально, — отмахивается от попыток себя поддержать Юрнеро. Он выходит на открытое пространство. Небо над головой давит своей бесконечной глубиной — нельзя на него смотреть. Ни секунды. Юрнеро прикрывает глаза, спокойно выдыхает и ладонью словно проводит по загустевшему воздуху. Из ниоткуда появляется деревянный тотем. Он парит невысоко над землёй, но её не касается. Одна из поясных сумок пустеет, а деревянная чаша тотема наполняется травами и вскоре вспыхивает зелёным пламенем. Окружение приобретает привычные краски. — Что это? Почему огонь зелёный? Чёрт возьми, я должна это знать! — Секрет, — ухмыляется Юрнеро, передразнивая Ланаю, но вскоре вспоминает, что за маской его ухмылку никто не увидит. — Издеваешься? — сводит брови эта любопытная девица. — Тогда давай меняться. — Она дожидается короткого кивка и продолжает: — Мои клинки не отравлены, я просто мастер-псионик. — И что бы это значило? — Могу расширять сознание, обострять ощущения, в основном усиливаю чувство боли. Мои маленькие клинки сами по себе не способны её столько причинить, — вздыхает Ланая и садится у тотема рядом с Юрнеро. — Говоря короче, псионики управляют восприятием, поэтому если вдруг ты умеешь читать, то не прочтешь ни одной книги в храме — на них псионические чары. — Притворюсь, что ты умеешь понятно объяснять. Но, знай, не умеешь. — А ты так себе притворяешься. — Слабенький у нее выходит подзатыльник. — Твоя очередь. — Пара листов чистоплюйки, немного лепестков живоцвета, сок занозы в заднице и щепотка позитивных мыслей. Ланая прыскает со смеху и отнимает у него сумку. Юрнеро хлопает ладонью по маске. Объяснить понятно не получается и у него. — То есть ты называешь «занозой в заднице» ягоды тутовника? — хихикает в ладошку Ланая, достает книгу и делает на полях пару пометок. — Это вуду? — Наверное. — Такой ласковый огонь. — Её глаза мечтательно блестят, отражая зелёные блики пламени, отчего становятся почти бирюзовыми. — Позитивные мысли — о любви? Юрнеро только хмыкает, ни подтверждая, ни опровергая. Пусть считает, как ей вздумается. Одинокой девушке в такой глуши, живущей с одними только пыльными фолиантами, наверное, хочется мечтать о любви. Даже если она влюблена в знания и секреты. — Нам нельзя дольше задерживаться здесь, — вновь напоминает о себе кто-то, а Юрнеро настораживает это «нам». У него никого нет. Он один.***
— Будь у меня такая рожа, я бы тоже носил маску, — громыхает из-под шлема. — Тебе лучше знать, Свен. — Юрнеро пару раз несильно ударяет мятежного рыцаря кулаком по стальной макушке, балансируя на его огромном мече и подумывая, а надо ли пояснить, что это был сарказм. — Слезай оттуда, утомил. Или я тебя сброшу. Юрнеро ловко спрыгивает с меча, не дожидаясь, пока его соперник начнет со всей силы им размахивать. Со Свеном им приходится биться не в первый раз, и что-то намекает, что еще далеко не в последний. Рыцарь утробно и неразборчиво чертыхается, когда его монолитный меч вновь проносится мимо цели, а Юрнеро, пользуясь тем, что на нем маска, снисходительно улыбается. Зачем Свену такой огромный, если им ни по кому нельзя попасть — разве что жертва будет стоять смирно? Однако единственный вопрос заставляет Юрнеро отстраниться от сражения мысленно. Это просто оскорбление ради оскорбления, или этот человек, закованный в жестянку, действительно видел его лицо?.. — Что это за движения?! — недовольно бурчат из-под шлема. — Я бьюсь с танцором? Или ты родственник этой мартышки, которая с какого-то перепугу мнит себя королём? — Вообще-то, он и правда король. — Юрнеро легко уклоняется и от словесных выпадов. Его стиль боя действительно немного напоминает танец — только быстрый, резкий, скомканный. Их дуэль не затянется надолго. Юрнеро знает наверняка. Здесь, на полях вечных сражений, многие пренебрегают честью ради победы. И громогласная Тресдин, своим командирским басом бросающая вызов всем — даже ледяной волшебнице, у которой физических сил не больше, чем у белки, — недолго сражается один на один. И дело вовсе не в ней. Дело в этом месте. Их пятеро, противников — не меньше. Глупо полагать, что подмога заставит себя ждать. С обеих сторон. Пришедшие сюда сами прокляли себя. Обрекли на бесконечные битвы поутру, нестихающую боль к полудню и ежедневную смерть заместо сна. Юрнеро отбрасывает легкомыслие, становится в стойку и краем глаза улавливает пылающий диск, отражающийся от меча. Солнце садится. Смерть подступила ещё на шаг ближе. Снова. Пока она не может выбрать между рыцарем и джаггернаутом, но вскоре они сами помогут ей определиться. Юрнеро осторожно ступает вперёд, а затем моментально срывается с места. Он двигается так быстро, что видно лишь мелькающую то спереди, то сбоку тень и оранжевые блики, отраженные клинком. Сыплются искры. Меч скользит по крепкой броне, оставляя в металле ровные борозды, каких на доспехах Свена уже много. От этого нет толку, но Юрнеро и не пытается искромсать латы на куски — он отвлекает внимание. Свен в недоумении озирается, глухо бранится за причудливым забралом своего шлема, но не сдвигается с места, не отступает, словно ногами сросся с землей. Как, интересно, выглядит его недовольное лицо? Оно испещрено шрамами? Или морщинами оттого, что он постоянно хмурится? Искажено хищной ухмылкой? То же наверняка думала Ланая о его собственном лице… И почему в голову приходит только что-то уродливое, что непременно нужно спрятать от чужих глаз?.. Юрнеро не помнит, как выглядит. Даже смотря на себя в отражении, всегда видит только безликую пустоту. Лезвие тихо свистит, разрезая потоки ветра. Семь. Восемь. Десять?.. Шея, затылок, щель под наплечниками, сгиб локтя, обратная сторона коленей — слабые места подмечаются будто бы сами собой. И только проворный клинок оказывается у мятежного рыцаря за ухом, готовый прочертить багряную полосу аккурат до второго… Одиннадцать. Юрнеро замирает. Не может сдвинуться ни на шаг. Тяжелый вдох камнем оседает в груди, и в ту же секунду Юрнеро пропускает удар. Металлический звон из ушей просачивается в голову. Давит, стискивает, сжимает. Краски меркнут, а потом вспыхивают вновь, когда взгляд удается сфокусировать. Свен заносит меч. Юрнеро стоит смирно, хоть недавно над этим усмехался. Он видит, как этот стальной монолит медленно опускается ему на голову, и слышит чудовищный треск, словно это разом пошли трещинами все кости. Юрнеро старается набрать побольше воздуха, потому что следующего вдоха уже не будет. Здесь заканчивается его день. — Сколько же мороки от твоей просьбы, демон, — звучит далеко и едва разборчиво. — Ты теперь у меня в огромном долгу. Свен стал бы чемпионом по недовольному ворчанию, если бы кто-то придумал такое соревнование, думает Юрнеро, словно не обращая внимания на смысл сказанного… Рыцарь снова поднимает свой двуручник, чтобы закончить дело. И вдруг слышит, как кто-то произносит имя. Голос той, с чьей насмешливой улыбки начиналось каждое утро одного джаггернаута.