Утоли мной свою ненависть, В отзвуке тишины я вздрагиваю каждый раз, когда ты говоришь: (Ми-ло-сер-ди-е...) Не взывай к милосердию, Предстоит ещё слишком много боли. Не проси о милости...
Бумажная салфетка с красными пятнами летит в мусорное ведро с тихим шорохом, а Макс устало трёт тонкими пальцами сомкнутые веки, изрисованные нитями вен, борясь с отчаянным желанием заснуть. Кровь течёт из носа не переставая, и фотограф давно уже прекращает попытки её остановить — лишь затыкает зудящие ноздри всё новыми одноразовыми платками. В висках словно пульсируют раскалённые штыри, а перед глазами плывут цветные точки; и боль ударяется внутри от рёбер к позвонкам, впитывается в слабые мышцы и растекается по сплетениям сосудов. Макс дрожащей рукой выводит неровное и скачущее «Провал» и обессиленно падает на заправленную постель, желая просто раствориться в жёстком бордовом покрывале. Фотография с мёртвым китом падает на пол, сливаясь с десятками других, и Колфилд думает, что, наверное, как зеркало — отражение души, так и снимки — внутренняя гавань фотографа; о том, что её гавань полна бездыханных морских исполинов и пахнет апельсином, кровью и сигаретным дымом, Макс старается не вспоминать. Где-то на заваленной бумагами тумбочке недовольно вибрирует телефон, и усиленный деревом звук бьёт по ушам непрекращающейся трелью. Колфилд тихо стонет сквозь сжатые зубы, не глядя тянет неожиданно тяжёлую руку к старенькому Lenovo и глядит на экран с блестящей ниточкой трещины посередине. Уоррен: Макс, как ты? Нужна помощь? Колфилд устало смеживает веки, нашаривая пальцем значок корзины. Кейт: Учителя спрашивают о тебе. Я прикрываю, но надолго этих отмазок не хватит. Макс, я не хочу давить, но, может, тебе не помешает компания? Я рядом, ты же знаешь. Фотограф горько прикусывает нижнюю губу. «Мне не нужна компания, Кейти. Мне нужна Хлоя». Виктор: БЕЗ ТВОЕЙ УНЫЛОЙ РОЖИ ДАЖЕ ПОСМЕЯТЬСЯ НЕ НАД КЕМ, ВОЗВРАЩАЙСЯ УЖЕ. Колфилд истерично и совсем не весело хохочет в смятую подушку. Сколько же она отсутствует, раз даже Чейз решил проявить хоть и своеобразную, но заботу? «Две недели», — услужливо подсказывает внутренний голос, и Макс не успевает подавить обречённый вздох. Пусть они с Виктором и стали ближе после того, как фотограф предупредила юношу на вечеринке «Циклона», общаться с ним — тем более с ним — у неё не было сил. Ни на кого не было. Кроме Хлои. «Желаете безвозвратно удалить выбранные сообщения?» Макс почти не жалеет, сдавливая подушечкой пальца равнодушно-безучастное «Delete».***
Дверной звонок голосит мелодичным писком, заставляя Макс вздрогнуть и едва не залить себе руки струящимся из чайника кипятком. Из гостиной высовывается непонимающе хмурящаяся Хлоя, протирающая чашку краем майки. — Ждёшь кого-то? — громко спрашивает Макс, направляясь к двери. Прайс следует за ней, и Колфилд краем глаза видит, как та качает головой. — Почтальон, возможно. Этот пьяница иногда не может открыть ящик и суёт макулатуру прямо в руки. Или чокнутая старушка из дома через дорогу, уверенная, что я ворую её кота. Фотограф прыскает от смеха и спотыкается о валяющиеся посреди коридора тапочки, но вовремя успевает вернуть телу равновесие. Хлоя весело фыркает и уже открывает рот, но Макс успевает распахнуть дверь раньше, чем подруга принимается за шутки о её неуклюжести. И всё вокруг скукоживается и кривится, замирая. Глаза словно забивают пенопластом, в уши засовывают вату; звуки, цвета, свет — всё меркнет, суживаясь до замершей тонкой фигуры с поднятой к кнопке звонка рукой; и ветер лениво треплет гладкие пряди латунных волос, позвякивая серьгой-пёрышком. За спиной раздаётся короткий стеклянный звон, и в голове мелькает смазанная мысль, что это, наверное, разбилась чашка. Хлоя проносится мимо синим пульсирующим сгустком, и щёку Рэйчел с отчётливым хлопком окрапляет пощёчина. — Какого чёрта, Рэйч? Какого, мать твою, хрена?! — Прайс кричит, почти скалится; её руки и губы мелко дрожат, пальцы впиваются в укрытые тонким кашемиром плечи. И Эмбер — такая же статная-красивая-идеальная, как на фото, но с тенями под глазами и заметной бледностью — вымученно улыбается блестящими от помады губами, не обращая никакого внимания на расцветающее на лице красное пятно. Она выглядит побито, потрёпанно и почти прозрачно, и это не скрывает ни видимая мягкость волос, ни со вкусом подобранная одежда. Хлоя трясёт стройное тело, впивается короткими ногтями в кожу под тканью; а Макс каменеет, жадно рассматривает ровные черты чужого лица и старается не обращать внимание на зарождающуюся в груди зависть и липкий страх. Она вернулась, хиппи, и не тебе с ней тягаться. — Ты думаешь, что можешь так просто заявиться сюда после того, как свалила на грёбаных полгода? Это так не работает, сраная ты предательница! Колфилд думает, делая шаг вперёд, что вот сейчас Хлоя взорвётся окончательно; что поймёт, что и Макс — лучшая подруга детства, лучик света с веснушками на щеках — сделала то же самое; что все вокруг так или иначе причиняли ей боль, и вместе с внезапно появившейся Эмбер за порогом окажется она сама. Но Прайс успокаивается так же резко как вспыхивает, когда фотограф осторожно кладёт ладонь ей на плечо, ласково сжимая. Она чувствует себя героиней второсортной драмы, которую вытолкнули на сцену, не дав прочитать слова; и это ощущение усиливается с каждым мгновением. Рэйчел прожигает Макс нечитаемым взглядом внимательных глаз, и на их дне словно выстлан зеленеющий мох. — Пойдём внутрь, — тихо шепчет Колфилд, успокаивающе поглаживая подругу по руке сквозь плотный материал футболки. — Мне кажется, нам всем нужно поговорить. Хлоя дёргается и закусывает губу, но всё же кивает, расцепляя лёгкие объятия и первой скрываясь в чистой прихожей. Рэйчел торопится следом и, проходя мимо Макс, говорит слабое «Спасибо». В будущем фотограф не раз жалеет о собственных словах и рассуждает о том, что, пожалуй, стоило дать Хлое проткнуть Рэйчел насквозь собственными пальцами.***
Девушка вскакивает на кровати со сдавленным стоном и больно ударяется рукой о тумбочку, случайно скидывая на пол не прекращающий вибрировать телефон. За окном уже темно; сквозь тонкую занавеску проникает слабый свет работающих снаружи фонарей. Макс глядит на экран несколько долгих секунд, спросонья разглядывая незнакомый номер, а после неожиданно для самой себя жмёт на зелёную трубку. Голос Рэйчел на том конце линии болезненно режет слух. — Макс, если ты сейчас не выйдешь на улицу, я приду сама. И учти, что я не отстану, пока мы наконец-то не поговорим. Колфилд сжимает зубы, устало касается ладонью мокрого от пота лба. Она заставляет себя подняться и подойти к окну, сдвигая в сторону полупрозрачную шторку. Эмбер стоит внизу; и её глаза всё такие же внимательные, а взгляд — цепкий и вязкий, как пластилин. Она говорит одними губами «Я жду тебя», и у Макс по спине бежит холодок. Она с усилием подавляет в себе желание показать девушке средний палец, отходя обратно в центр комнаты и хватая висящую на стуле ветровку. «Она была моим ангелом», — некстати вспоминает фотограф слова Хлои и больно прикусывает щёку изнутри. «Ладно, Рэйчел, — мелькает раздражённая мысль, — посмотрим, при тебе ли ещё твой нимб.» Дверь за Макс закрывается с тихим скрипом, и комната погружается в тишину.