Сто шагов назад

- Проблемы со сном? - Нет. - С ориентацией в пространстве? - Нет. - У тебя не бывает головокружений? - Тоже нет. - Как насчет голосов в голове? - слова тихие и осторожные, но в сознание все равно врезается предательская раскаленная игла. Барри резко открывает глаза, отчего их режет на свету. Наверное, ему очень повезло: у него, черт возьми, самый привлекательный доктор в мире. Каштановые волосы, правильные черты лица: какая-то совершенно волшебная мягкость и нежность линий… Кейтлин Сноу приветливо улыбается ему навстречу, и Барри ничего не остается, как коротко и вымученно улыбнуться ей в ответ. - Я не сумасшедший, Кейт. – тихо и медленно говорит он. - И надеюсь не стал после спидфорса умственно отсталым. Кейтлин, уголки губ которой судорожно дергаются, еле заметно устало передергивает острыми плечами под белым халатом, накинутым поверх однотонной серой майки, и спешно захлопывает блокнот, в котором вела записи. Она кажется... расстроенной? - Барри! - мягко укоряет она, качая головой, и встает с края его кушетки. - Ты же знаешь, что я имела в виду совсем не это. Ее путешествие это всего лишь полметра до капельницы в его левой руке, с помощью которой в организм поступает контрастное вещество – ничего заурядного, просто фиксация приливов крови к мозгу. Вот ее тонкие пальцы скользят по голубенькому колесику регулятора и жидкость застывает в системе – проводящей прозрачной трубке от флакона до вены-макаронины; вот надавливают на катетер… Барри с нескрываемой тоской наблюдает за этими манипуляциями, в который раз четко и ясно осознавая, что функционирует в каком-то диком автономном режиме: он не живет, а существует в этой квадратном белом помещении, переоборудованным в палату с самого момента его возвращения домой. Рентген, ядерно-магнитная томография, КТ. Он – белая подопытная крыса, а его личный очаровательный врач гоняется за призраками. Этому нет никакого логического объяснения. Он устало хлопает глазами, когда Кейтлин заканчивает: от ее присутствия внутри него разливается горячее тепло, спокойствие, от которого неимоверно хочется спать - такое ощущение, что впервые за долгое время Барри оказывается вне опасности и может расслабиться. В воздухе повисает надсадный тяжелый запах спирта, сгиб локтя стягивает тугая повязка, наложенная после снятия катетера, а желудок перегибается дугой - бывший герой Централ-сити вынужден есть по часам в виду огромного перечня анализов, которые уготовила Кейтлин. Кейтлин собирается к двери, потому что ее единственному пациенту нужен отдых. - Поговори со мной. – просит он немного хрипловатым голосом. – Поговори со мной, пожалуйста. Если Кейтлин уйдет, он останется один. Со своими чувствами. С размышлениями. С той червоточиной, что осталась от воспоминаний. И рискует таки сойти с ума. Кейтлин быстро осматривает Барри. Да, он бледный и осунувшийся, небритый, кожа стала какой-то болезненной и белой. Но его глаза, под которыми уютно расположились рвы изнеможение - буквально умоляющие, - не оставляют ей даже малейшего шанса сопротивляться. - Хорошо, хорошо. – Кейтлин сдается, доходит до мусорной корзины, избавляется от всего ненужного и возвращается к Барри, сполоснув руки. Теперь она садится ближе, накрывая его сжатый кулак своей миниатюрной ладонью. Барри выдыхает - так гораздо спокойнее. Взгляд Кейтлин, фокусирующийся на его лице, тяжелый, долгий, но странно-нежный. Конечно, Флэш выглядит паршиво. Конечно, его жалко. Он недавно вернулся из спидфорса, потерял полгода жизни, и теперь вынужден терпеливо ждать вердикта о своем физическом и душевном состоянии, что слишком утомительно и нервозно - неизвестность всегда пугает. А еще ему неудобно, некомфортно, и еще Бог знает как «не» - он в хлопчатобумажной зеленой рубашке, здесь отвратительный белый свет и пахнет лекарствами и безнадежностью. Зачем только Кейтлин устроила ему этот дурацкий изолятор? Она достает телефон из кармана халата, несколько раз проводит пальцем по экрану и просто протягивает свой мобильник Барри. Теперь она не хватает его под руки и не тащит на очередное обследование - перегорела. Это прогресс. Определенно. - Узнаешь кого-нибудь? - Джон Кеннеди. Курт Кобейн. Мэрилин Монро. Боб Марли. Моцарт. – лица сменяются одно другим. Барри листает фотографии, с каждым новым изображением замечая, как в груди растет глубокая неясная тревога. Почти что приступ паники. Картинки не представляют опасности. А то, что Кейтлин надеется выудить из его головы - быть может. – Девид Бэкхем. Элтон Джон. Она… - конечная. Барри буквально выкидывают из поезда нормальных. У этой девушки на фото темные волосы и карие глаза. Она широко улыбается на переднем плане фотографии, сидя рядом с каким-то мужчиной на лавочке - фото обрезано, не понять. Барри внимательно разглядывает девушку, и в нем что-то екает - словно дежа вю. Будто бы знает, будто бы помнит, будто бы чувствует. Он переводит озадаченный взгляд на Кейтлин, рывками изучает ее лицо: оно такое знакомое, очень близкое. Стоит только посмотреть на нее, на Кейт, как миллионы моментов встают на дыбы и оживают в ошметках памяти: они такие яркие и красочные, и Барри против воли улыбается, а тут… какой-то черный сплошной туннель. Ни единой ниточки. Ни зацепки. Пустота. - Извини, - бормочит он, и отдает обратно смартфон. Он не чокнутый. Но с каждым днем это все больше не очевидно. Полгода в спидфорсе. Ни одного четкого воспоминания. Вместо последних лет – сплошной белый лист. Его жизнь всегда напоминала американские горки. Барри запускает руку в волосы. Они точно длиннее, чем были раньше: отросшие пряди лезут в глаза, и он почему-то уверен, что никогда не носил бороду. В палате снова тихо; за этим звенящим неудобным молчанием Кейтлин таится еще одно молчание, куда более таинственное и хрупкое. Барри глубоко вздыхает. Эта ситуация – один сплошной псевдопсихиатрический бред. - Насколько все серьезно? Кейтлин поднимает голову, продолжая судорожно сжимать телефон. Вспышка в голове, как на солнце, и Барри всего одну секунду (но какую яркую!) видит напротив себя другую – циничную, провокационную, холодную… Дымчато-белые волосы. Призрачно-инеевые глаза. Ультрамариновые губы. Кожанка. - Возможно, мы имеем дело с диссоциативной амнезией, Барри. - Кейтлин сильнее сжимает его кулак - кажется, что натянутая белая кожа на костяшках вот-вот треснет, - и ее приятный голос и медленная речь действует на него как самый мощный релаксант. Именно шлейф спокойствия вырывает когтями сосредоточения из задумчивости – Барри растерянно моргает. – Это тот случай, когда ты осознаешь потерю памяти, но не можешь вспомнить события личного характера. Пойми меня правильно… в любом случае, происходящее с тобой – серьезный сбой в работе сознания. Кейтлин кусает губу. Ей не претит сообщать дурные вести, она же врач, но здесь все по-другому. Зрачки Барри расширяются; радужка глаз темнеет. Сбой. Сбой. Сбой. Флэш поломался, будто китайская дешевая игрушка. Барри сжимает спасательный маркер. Внутри – самый настоящий сумбур. Кнопка предохранителя – визг тормозов – щелчок. Комната приобретает расплывчатые очертания, он чувствует дурноту. Предметы и лица сливаются в одну сплошную картинку. Ноги рвутся куда-то прочь, и он бежит, бежит, бежит. А потом холод. И падения. И снова пустота. Это сбой. - Физически ты полностью в порядке, – Кейтлин мимолетно смотрит на мониторы над его головой, – показатели такие, что хоть сейчас в открытый космос. Даже больше: ты стал намного быстрее. Клетки регенерируются с фантастической скоростью. Думаю, спидфорс можно смело считать извращенным стихийным бедствием. – чуть увереннее продолжает она, зацепившись за правильную нить. Барри смотрит на нее. Его милый привлекательный врач. Его катарсис в этой бездне. – Нахождение в нем являлось для тебя определенным травмирующим событием: ты оставил семью, друзей, невесту прямо перед свадьбой… Это не прошло бесследно, в силе скорости ты явно стал сильнее, но мы с тобой не знаем, как там течет время и что ты пережил. Так что я склоняюсь к этому типу амнезии. Амнезия на фоне психологической травмы. Невеста. Он был почти женат. Очередной пробел в работе мозга. Барри пытается разложить информацию по полочкам. Все падает, как карточный домик по дуновению ветра. Он ощущает толику равнодушия и мощную силу страха. Это немного пугает – нежелание вернуться в прошлое на пару шагов назад и восстановить привычный ритм жизни. - Хорошо, - медленно, словно крадучись, он решается прощупать почву под ногами. – Это объясняет то, почему я не помню события в спидфорсе. Но мои провалы связаны не только с ним. – он пользуется секундой заминкой – своим единственным шансом на спасение из этой ужасной комнаты-жаровни. Снова контакт глаза в глаза. Снова лед и пламень - живой взгляд Кейтлин и нечитаемый полумертвый его. – Ты, кстати, закончила? Я могу переодеться и таки выйти отсюда? - Да, да, прости, - Кейтлин резко вскакивает. Смущается. Порой она ведет себя до крайности мило. Этакая смесь мягкости и растерянности со стальным стержнем под толщей снежного пласта. Барри поднимает корпус. Мышцы побаливают. Он свешивает ноги с кровати и прислушивается к собственным ощущениям: да, он готов. Спрыгивает на пол, в несколько шагов достигает форменной толстовки С.Т.А.Р. Лабс - заботливо свернутой на оцинкованном столике, - все его вещи на данный момент, если не считать черных спортивных штанов, низко посаженных на бедрах. Вместо ботинок – одноразовые белые тапочки. Сойдет и так. Идеальный образ городского сумасшедшего. Надоедливая шуршащая зеленая рубашка летит на кровать. - Амнезия – это барьер. - голос Кейтлин дает петуха, свистит. Наверное, не очень красиво было переодеваться при ней, но Барри не чувствует себя неловко. Не просить же ее выйти, в конце концов. Какое может быть стеснения перед врачом... Барри даже ловит себя на мыслях, что ему нравится направленный на себя заинтересованный, но пугливый взгляд доктора Сноу. - Мы не знаем, - Кейтлин прочищает горло, - что ты видел в силе скорости, что чувствовал. На Земле тебя не было полгода, а вот там ты мог прожить не одну сотню лет. Вполне вероятно, что твое сознание пытается защитить тебя таким способом – преграда перед событиями, приносящими тебе наибольшую боль. Мозг, не имея возможности разделить твои воспоминания, "закрыл" почти все. Барри чувствует приступ жалости к себе. Слишком сильный приступ, заставляющий его покачнуться. Он потерял родителей, его ударила молния, из жизни на долгие месяцы его вытряхнула чертовски заботливая Вселенная, он дважды пролетел с женитьбой и его тысячу и один раз могли убить… Слишком много для человека, который не дожил даже до тридцати. Он быстро поворачивается. Его Кейтлин слишком маленькая и хрупкая. Его Кейтлин потеряла не меньше, чем он сам. Его Кейтлин рассуждает, как большая. А он всего лишь бедный застигнутый врасплох чокнутый, к тому же слишком зацикленный на себе. - Если так, - вкрадчиво произносит он, стараясь тщательно выбирать слова, - почему я прекрасно помню тебя? - склоняет головы набок, прищуривается. Не то, чтобы он не рад, но все же. В его эмоциональной и физической бане из четырех стен становится тихо. Кейтлин открывает и закрывает рот, словно ей нечего сказать. Краснеет. - Когда ты только выбрался, у тебя был бред. - тихо начинает она. Глаза, цвета топленого шоколада, упрямо изучают стену. - Ты путал слова, менял в них буквы, рисовал непонятные символы. Ты сходил с ума. То, что происходит сейчас - последствия, Барри. А я в твоей голове могу быть всего лишь изломом, которых там наверняка предостаточно. Барри мысленно чертыхается. Весь ее короткий ответ можно заменить лишь словами для простых смертных - хрен знает, что с тобой творится, - для большей понятности. Звучит отвратительно даже если произнести это неслышно, про себя, но всяко лучше, чем обозвать Кейтлин "изломом". Она, больше не намеренная продолжать разговор, запускает руки в карманы халата в поисках электронной карточки и ждет, пока Барри подойдет ближе. Они вместе выходят из душной белой тюрьмы, попадая в просторное помещение в сине-бежевых тонах, сверху донизу оснащенное супер современным оборудованием, как в фантастических фильмах, и всевозможными датчиками и экранами. Барри с интересом разглядывает полукруглый стол, заваленный документами, расчетами, книгами, забавную кружку с мартышкой, должно быть принадлежащую смешному длинноволосому Циско. Франциско. Имя ужасно нелепое. Оно выписано внутри жирным красным маркером и подчеркнуто дважды. Айрис. Циско. Джо. Гаррисон Уэллс. Уолли. Барри повторяет их про себя, как молитву, но не чувствует и капли энтузиазма – такое ощущение, что внутри отсутствует любая мотивация к действиям. В центре лаборатории – матовый антрацитовый манекен, облаченный в яркий красный костюм с бело-золотой нашивкой на груди, изображающей бьющую молнию. Как символично. Главное, не расплакаться от сантиментов. - Хочешь примерить? Это новейшая разработка. – Кейтлин дает ему обогнать себя и приблизиться к костюму. Кончики пальцев бегут по прочному материалу, задевают швы. Флэш. Герой. Барри отдергивает руку – слишком горячо, будто мозг попадает на шампуры, - неприятно. Фантомные боли языком пламени лижут позвоночник, задевают лопатку, ключицу, лицо, грудь… На секунду он вспоминает каждый удар. Барри дергается, и этот жест не остается не замеченным для Кейтлин – она вздыхает, подходит очень близко, и ведет успокаивающе ладонью по его напряженной спине. - Не сегодня. – шепотом отказывается он. Он разворачивается к Кейтлин. Вдох-выдох. Ее знакомое лицо посреди незнакомого океана воспоминаний для него будто маяк – хоть какая-то связь с неловкой реальностью. - Это очень странно, - он сипит, - если я не помню остальных, почему у меня такое ощущение, что я знаю тебя целую вечность? Только не говори опять, что дело во мне. Оно в тебе. Кейтлин шумно дышит. Воздух такой тяжелый. Будто перед грозой. Она пугается. Барри, который едва Барри, явно плохо на нее влияет. Только сейчас он отмечает, что есть в образе Кейтлин что-то такое, что ему в новинку: например, новенькие облегающие джинсы с высокой талией и майка, ожерелье…нет, даже не ожерелье – блестящее украшение, напоминающее ошейник или удавку, плотно обнимающее горло. - Я не знаю, Барри. Но мы обязательно все выясним, слышишь? Я тебе обещаю. Успокойся. Просто дыши. Все будет хорошо. - она сжимает его плечо. Барри переводит взгляд на ее руку. На тонкие пальцы, впившиеся в ткань толстовки и в кожу. Кейтлин, разве ты не поняла? Ничего хорошего уже не будет. Кейтлин молниеносно отдергивает себя, заметив его пристальный взгляд, прячет глаза, словно ее поймали с поличным, пятится назад, наобум хватает какие-то бумаги со спасительного стола и с излишним притворством делает вид, что тщательно изучает их. Все понятно, сейчас недосягаема для него. Барри помнит, как взбирается следом за ней на сцену, она пьяная и веселая, а он просто ощущает себя счастливым. Черт. - Тебе надо собираться домой. - быстро говорит она. Почти полдень. Он почти сбежал из медикаментозных джунглей. С минуту на минуту приедут они: Айрис. Джо. Циско... Их глаза. Тягучая атмосфера от их присутствия рядом, обхватывающая его скользкими щупальцами... Такие знакомые незнакомцы, и в них так много надежды и ожидания, что Барри просто не выдерживает и сдается Кейтлин со всеми потрохами. - Я не хочу ехать с ними. – неожиданно признается он. В горле пересыхает. Он раздумывал над капитуляцией последние дни, пока лелеял надежду "выписаться". – Я не помню, и это неловко. Я могу некоторое время пожить здесь? - Барри понимает, что голос вот-вот пропадет. И понимает, насколько его просьба звучит неловко и дико: он просит полной свободы, в которой его ограничивали последние дни. Кейтлин растеряно поворачивает голову к нему. - Или я мог бы снять квартиру, отель, я не знаю. - продолжает он. Кейтлин выглядит потерянной. И злой. - Я не позволю тебе шататься не пойми где! - моментально вспыхивает она. Карие глаза сужаются. - Мы даже не знаем до конца, что происходит, а ты хочешь остаться один? А если ты навредишь кому-нибудь? Себе? Хочешь, чтобы все мои труды, направленные на твое выздоровление, прошли напрасно? - Я не могу жить с людьми, которых не помню. - протестует Барри. - Мне нужно личное пространство, Кейт. Если ты так беспокоишься обо мне, я могу остаться у тебя. Хочешь? Все, что угодно, лишь бы не дом Джо или квартира, в которой живет моя невеста. Давление - последнее, что хочу сейчас я настоящий. Она его привлекательный врач. Она друг. Она… она в голове, и с ней рядом невероятно хорошо и верно. А еще она откровенно носится с ним последние дни: утро, начинающееся с Кейтлин, вечер, ее оканчивающийся. Барри привыкает. Привык. Кейтлин Сноу по восемнадцать часов каждый день целиком и полностью, до завтрака, обеда, ужина, после них - хоть здесь мир не дал маху, а выписал мощный рецепт к выздоровлению. - Черт, - Кейтлин прикрывает глаза и массирует веки, - это ужасная идея, Барри. Но других, похоже, нет. - она открывает глаза и долго-долго изучает Барри вымученным взглядом, прежде чем кивнуть ему. - Собирайся.