Прийти к миру снова

Четыре года назад он вернулся в деревню. Не Герой Войны, не Спаситель Конохи — просто Наруто Узумаки, джонин и джинчуурики Листа, возвращающийся с миссии S-класса. У ворот его встречала Сакура. — Ты с ума сошёл! — отругала она его с порога, забыв поприветствовать, — Отправлять в Коноху биджуу! Все ужасно перепугались! — Прости-прости, Сакура-чан, — улыбнулся он в ответ, потирая новую набитую шишку, — Я просто волновался. Она всем своим видом показала, какой же он идиот, волнующийся о пустяках: подумаешь, несколько преступников напали! Это было очень странное чувство: знать, что мировая война едва не прогремела, когда почти никто больше даже не догадывался. У Наруто было время, чтобы научиться жить с ним; и перестать казаться своим друзьям чудаком-перестраховщиком. Альянс Пяти деревень, конечно, так и не образовался. Это была малая цена за все те жизни, что они могли потерять. Кроме того, они трудились, чтобы добиться его другим путём: налаживали торговые пути, договаривались о совместных миссиях… Это было долго и сложно — но их усилия понемногу окупались. Одним из последствий было то — и Наруто был искренне поражён — что Каруи и в этой линии времени переехала из Кумо в Коноху, снова выйдя замуж за Чоджи. Ино тоже сошлась с Саем: на её плечи свалилась вся задача по перевоспитанию шиноби Корня, но она справлялась. Вместе они наседали на Шикамару, что пора бы появиться новому поколению Ино-Шика-Чо… Но он в этот раз бегал от самой мысли о браке, как от огня — Наруто подозревал, из-за того, что его отец остался жив, и ответственность за клан не легла на его плечи. Другим своим делом Узумаки видел амнистирование Учиха. Сначала это казалось невозможным: Старейшины были категорически против прощать того, кто убил их предшественников, а Наруто даже не был Хокаге — но он не собирался сдаваться. Он держал в голове, что у Гаары же как-то получилось — и не переставал пытаться. Ему пришлось действовать грязно: предать огласке историю о резне клана и об украденных шаринганах — и его самого едва не засадили в тюрьму; но он справился. Решающим аргументом стало то, что трое Учиха — это целый клан, и если они не приберут такое богатство к рукам — то наверняка это сделает кто-то другой; и таким образом он случайно выбил амнистию и для Итачи. Так что клан Учиха вернулся на свои родные земли. Совсем скоро к ним присоединилась Сакура; и клан, считавшийся почти вымершим, пустил новый росток. Ненароком Наруто узнал, что она — лучшая ученица Цунаде — вылечила Итачи от какой-то страшной болезни, а Обито и так всегда её обожал… В общем, за подругу Узумаки не волновался. В клане Учиха её носили на руках. Еще он заметил однажды, что с ними живёт один синекожий мужчина — пока никем не узнанный… Он решил, что как-нибудь поговорит об этом с Мизукаге, когда сам станет Хокаге. Сам Саске — огражденный от постоянных манипуляций — вырос очень добрым человеком. Хоть его мятежная душа и требовала иногда чего-то своего, запятые в его глазах так никогда и не срослись в более хитрый узор. А, как только у него родилась дочь, он уничтожил и стену, на которой были описаны проклятые секреты улучшения шарингана. Что-то неладное происходило в клане Хьюга. Молодое поколение взбунтовалось против старшего, отказываясь соединяться узами брака только внутри клана. Старшие настаивали, что следовало хранить их сокровище — бьякуган, а младшие решительно отказывались. Пока дело не двигалось с мертвой точки, но Наруто пообещал помочь им, едва станет Хокаге. В том, что он им станет, не было никаких сомнений: Цунаде давно готовилась передать ему пост, и он несколько волновался перед своей — очередной — инаугурацией. Его несколько забавляло, что в этот раз он станет Шестым. Извините, Какаши-теперь-даже-не-сенсей. Это была шутка, но на самом деле он правда стыдился, за другое: за то, что тому пришлось примиряться с Обито после второго предательства. Ладили джонины ужасно — все это знали, и ни за что не ставили их в совместные миссии. Наруто надеялся, что однажды это изменится. Изредка он навещал Конан, проверяя, как у той идут дела, — они даже научились немного друг друга терпеть, — но волноваться ему было не о чем. Амегакуре расцветало, грозясь потеснить на политической арене пять деревень. Он всегда возвращался оттуда подавленным. Он научился бороться с этим чувством, вспоминая о Мираи Сарутоби — малышке, которую на этот раз воспитывали счастливые отец и мать, даже не подозревающие о том, какая судьба могла ждать Асуму, не случись в жизни Наруто одной случайной встречи. Разрасталась и Суна, под чутким — и, признаться, до сих пор немного авторитарным — управлением Гаары. Наруто так и не мог понять, рад он или не рад тому, что в этой линии песчаный джинчуурики не обладал и половиной той, прошлой мягкости. Сасори Акасуна остался жить в деревне — и жители слишком привыкли к нему, чтобы снова бояться. Он воскресил с помощью Эдо Тенсей свою мать — отца не смог, не нашёл останков, но не прекращал поиски. То есть — с точки зрения Наруто — продолжал быть охренеть каким странным; но чего уж там. Больше всех вычудила Темари — видно, насмотрелась на их с Гаарой плохой пример. Она просто в какой-то момент обнаружилась глубоко беременной — умудрялась мастерски скрывать это, пока не стало совсем не до обсуждений. Наследник клана Казекаге родился с пепельными волосами. Свиток с Зецу лежал в жабьем мире, ожидая, когда они придумают, как его окончательно уничтожить. Жизнь — со всеми её радостями и невзгодами — шла своим чередом. Наруто взял в руки шляпу Каге, с некоторой опаской вертя её в руках. Сегодня был значимый день. Он надеялся, что в этот-то раз ему удастся стать Хокаге. Люди признавали его; хотя теперь скорее как миротворца, чем как спасителя и великого воина. Это был тяжелый и неблагодарный путь, но, вспоминая о всех сохраненных жизнях, Наруто ни секунды не жалел. На улице его ждал Джирайя — насколько он жалел в прошлой жизни, что того не будет на его церемонии, настолько был счастлив в этой. Ждал Гаара, посетивший по такому случаю Коноху с официальным визитом и пообещавший остаться на ночь. Ждало всё население Конохи, встречающее своего нового лидера. Он надел, наконец, шляпу; накинул плащ с огромной цифрой «шесть» на спине. И вышел на залитую солнцем площадь, встречаемый оглушающим гулом аплодисментов.