***
Он падал, но никак не мог за что-нибудь зацепиться, совсем не ощущая под ногами опоры. Противный чавкающий звук под левым ухом стих — и Итачи снова втянул в себя воздух, коснувшись кончиком языка спёкшейся губы. В следующее мгновение он уже лежал на земле, перехватывая своё плечо и морщась. Он почти ничего не видел — мгла была всё такой же плотной, — но чутьём ощущал, что что-то резко изменилось в эту секунду или секундой раньше. Затем, чуть поодаль, послышалось противное взвизгивание металла и яростное и хриплое: — Мать твою, Учиха, даттебайо-о!.. Итачи нахмурился сильнее, прошипев проклятие. Наруто… Его ещё не хватало. Он не мог пошевелиться — тело не слушалось, было тяжёлым, как булыжник, поэтому он едва смог перекатиться на живот, увернувшись от вогнанной глубоко в землю катаны. Его собственной катаны. Его тут же перехватили за волосы и дёрнули вверх, но он смог вывернуться, локтём сбивая чужую кисть. — Толку от того, что ты Учиха! — крикнули над ним, и он почувствовал, как вытягивается от удивления лицо, а затем уже был стиснут за грудки и оторван от земли. В самое неудобное из всех возможных положений. Итачи не чувствовал левой руки и всего тела. — Тупая бестолочь! — продолжал сокрушаться Узумаки севшим от боли в глотке голосом, потряхивая Итачи и нависая над ним, как скала. Его глаза казались чёрными провалами, и это заставило Итачи напрячься сильнее, пока он, пусть и слабо, но не ощутил режущей боли в плече. — Ты. Снова здесь. — Теме!.. — Наруто замахнулся, и голова Итачи дёрнулась от тяжёлого кулака, опустившегося на скулу слева. Что-то неприятно хрустнуло, и Учиха приоткрыл рот, пытаясь двинуть челюстью. На месте. В следующее мгновение он ощутил у своей шеи холодное лезвие, и повернул голову обратно, поджимая окровавленные губы в усмешке. — Зарежешь меня моей же катаной? Ты действительно поэтичен, Наруто. — Завались! — гаркнул тот, и острый металл едва рассёк бледную кожу. Аккуратные маленькие капельки собрались на месте пореза, но Итачи всё ещё не ощущал боли, пытаясь привести мысли в порядок. Яд. — Я убил бы тебя прямо здесь и сейчас, не будь тебе это на руку, — продолжал шипеть белобрысый, а потом Итачи увидел, что он не нависает — он сидит на нём, крепко удерживая Учиху за сетчатый, потрескивающий под пальцами ворот. Затем ткань, жалобно хрупнув, разошлась, и Итачи болезненно упал обратно на твёрдую землю, ударившись затылком и тихо простонав. Значит, боль я всё-таки чувствую… Сюрикен. Был отравлен. Он хладнокровно рассуждал, смотря в невидимые до конца глаза Наруто, а тот, в свою очередь, нервно возился в своей маленькой сумке за поясницей. И громко ворчал. — Идиот. Если хотел сдохнуть, так бы и сказал: Наруто, пожалуйста, ткни в меня ножичком, даттебайо! — он перехватил рассечённое плечо, и Итачи прошипел от тут же пронзившей его боли, а Узумаки, кажется, это даже понравилось. — Ты думаешь, я был бы против? Тени вокруг исчезли. Так, будто бы их и не было. — Где они? — Кто? Те, с кем ты дрался? Марионетки? — Наруто отвечал резко и урывками, без церемоний разрывая ткань майки Итачи на плече. Тот, уставившись в небо, не обращал на это внимания. Только иногда чувствовал, как приятная прохладная ткань перехватывает горящую от боли плоть. — Жри, даттебайо! — сунув в рот Итачи какую-то горькую пилюлю, Наруто сплюнул, тут же вскакивая на ноги. — Что за акт самопожертвования? — почти с отвращением сказал он, каким-то образом наблюдая за тем, как, неловко приподнявшись на локте, пытается проглотить пилюлю Учиха. Тот хмыкнул на вопрос, снова вспоминая своего брата. Чёртов Саске со своим хмыком, тут же одёрнул он себя, а затем, машинально хватаясь за плечо, аккуратно сел. — Не ты ли говорил, что не упустишь возможности выбить из меня дурь? — Я! — Наруто отошёл на шаг, а Итачи проследил за тем, как он поднимает с земли отложенную им катану. — Я ведь говорил: убил бы тебя сразу же, не будь это и без того твоей целью. Я тебе что, должен был подсобить? Ну нет. Слишком я не могу тебя терпеть! Приподняв уголок губ, Итачи чуть опустил голову, пытаясь рассмотреть перевязанное плечо и кончиками пальцев оглаживая шершавую ткань бинтов. — Или ты думал, что я тебя прямо так брошу, а? — Наруто сжал пальцы в кулаки, а затем, раздражённый, протянул руку Учихе. — Вставай! Я тебя даже безрукого и безногого обратно доставлю, если понадобится. И сам же их отсеку — тоже если понадобится! Да и то только потому, что иначе Саске-теме расстроится. Итачи заинтересованно глянул краем глаз на протянутую руку, но не принял её, продолжая сидеть и оглаживать бинты. Наруто не видел глаз брюнета, а потому ещё больше вспыхнул: — Ты любишь его, да, Наруто? — Да, — тут же ответил он, стискивая зубы и опуская руку, а второй снова вгоняя катану в землю. — Но, к счастью, мне хватает ума, чтобы не строить из себя жертву. Но мне это куда ближе, чем тебе, даттебайо! — Верно, — подтвердил Итачи, нахмурившись и поджав губы. — Вместо этого ты строишь из себя благородную сваху, лишь бы казаться лучше. Прорычав от ярости, Наруто снова свалил Итачи на землю, пытаясь перехватить его за волосы и руки, но тот, немного окрепнув после пилюли, не поддался. Они заворочались на земле, пытаясь каждый по-своему сделать больно другому, но Наруто, дотянувшись до перевязанной раны, жёстко надавил на неё, и Итачи, простонав, сдался. Оседлав Учиху, он вновь замахнулся и уже твёрже опустил кулак на бледное пятно его лица. Итачи дёрнулся раз, второй, а затем громко и яростно рассмеялся, перехватывая уже Наруто за грудки и подтягиваясь к нему. — Ты наивен, Наруто! Я же вижу, как ты на него смотришь. И вместо того, чтобы воспользоваться моментом, ты тратишь моё и своё время. Наруто застыл, остановив кулак у самого лица, и склонился ещё ниже, шипя чуть ли не в самые губы брюнета: — Что за привычка бросаться людьми, как мусором?! На, мол, дарю в пожизненное пользование! — Наруто снова замахнулся, но так и не ударил, чувствуя, как сводит мышцы лица из-за ненависти и гнева. — Что, так и будешь смотреть, как я тебя бью?! — Боюсь, — поигрывая желваками под кожей, севшим голосом сказал Итачи, — если я отвечу кулаком или словом, я убью тебя. — Попробуй! Итачи был силён даже так — раненый и отравленный, абсолютно измождённый — Наруто ощущал это. Он знал, что если бы не эта противная темень, то он смог бы рассмотреть, как перекосилось из-за ярости лицо Учихи, как горят его некогда безразличные глаза, как бледнеют сжатые в жёсткую линию губы. Они дрались, и никто из них не побеждал. Земля налипла на взмокшие спины, Наруто цеплялся за волосы Итачи, а тот, в свою очередь, — за светлые пряди Узумаки. Итачи был изворотлив и ловок, Наруто — вынослив. Кто мог подумать, что они — элитные шиноби! — будут валяться в грязи, как вшивые псы, забыв об элементарной защите и высвобождении из захвата. Они ненавидели друг друга искренне и открыто. И впервые признались себе в этой ненависти, не жалея ни сил, ни эмоций, чтобы её высказать. Без слов. Кулаками, ногами, лбами. Даже зубами. — Проклятый Учиха! — шипел Наруто. — Чёртов лис, — рычал Итачи. Их маленькая бойня была короткой и яростной. В конце концов, Наруто — отдохнувший и почти не помятый — больно опустил локоть на всё сильнее пульсирующее плечо, и Итачи, выругавшись, скинул его с себя, тут же откатившись и выгнувшись из-за боли, пронзившей позвоночник. Шея ныла, челюсть ныла, затылок ныл. Застыв, он немигающим взглядом уставился в небо, изогнув брови. — Звёзды, — сквозь зубы сообщил он, — красиво. Замерев, Наруто беззвучно ударил кулаком по земле и склонился, ткнувшись лбом в холодную твердь. Оба замолчали, переводя дыхание и продолжая ощущать бешено бьющуюся под рёбрами ненависть. Горячую. Обжигающую ненависть. — Лучше бы ты сдох, — отчаянно прошептал Наруто. Итачи не ответил, положив ладонь на левое предплечье и пережав его пальцами, чтобы хоть как-то отвлечься от этой непрекращающейся пульсации. В плече. В затылке. В груди. — Но, к сожалению, — продолжил он, и его слова глохли где-то у самой земли, — убить тебя может только Саске. Я не имею на это права. Пусть он делает с тобой всё, что захочет. Даттебайо! — последнее он сказал уже шёпотом, обессиленно укладываясь на спину и поднимая глаза на небо. — Да, — горько сказал он, в пальцах сжимая редкую траву. — И вправду красиво. И они оба замерли, опустошённые и обессиленные, рассматривая бездонную тьму над головой. Просто потому, что больше не было сил пошевелиться. — Я бы тебе врезал ещё, — уже спокойно сказал Наруто, — но двинуться не могу. Итачи усмехнулся. Наруто вспомнил Саске и болезненно прикрыл глаза. Грёбаные Учиха. — Зачем ты влез во всё это? — наконец спросил Итачи. — Заткнись уже и валяйся в своё удовольствием, придурок, пока я не дополз до тебя. — В чём смысл? — продолжал Итачи, разглядывая небо. — У тебя язык резко отвис, что ли?! — не вытерпел Наруто, рывком повернув голову, а потом шикнув пару раз от боли и поморщившись. — Чёрт! Неужели ты так стремишься сдохнуть, а? Итачи не ответил, прикрывая глаза и едва улыбаясь. — Эй! — Наруто повернулся набок, а затем подтянулся ближе, хмуря светлые брови. Сейчас Итачи мог открыть глаза и увидеть всё, что выражало по-наивному открытое лицо. Но он не открывал. Потому что всё знал и без этого. — Неужели ты до сих пор хочешь откинуться, даттебайо? Итачи! Он толкнул Учиху в больное плечо, и тот поморщился, но не издал ни звука. — Да будь моя воля!.. — снова начал белобрысый, а затем рухнул обратно на землю, прижавшись к ней щекой и закрыв глаза. Сил не оставалось даже на то, чтобы обругать старшего Учиху как следует, а потому он продолжил почти шёпотом: — Хочешь, я доставлю твою задницу обратно и буду молить Саске на коленях, чтобы он тебя прикончил? Хочешь, а? Будешь тогда доволен? — Вполне, — через какое-то время ответил Итачи, и Наруто услышал, как он улыбается, а потом улыбнулся сам и расслабился, прислушиваясь к их дыханию. К их неровному, но удовлетворённому дыханию. Когда Наруто почувствовал, как проваливается в беспамятство, заговорил Итачи: — Ты же понимаешь, Наруто? — белобрысый шевельнулся, давая знать, что он всё ещё в сознании. — Когда мы вернёмся, я больше не подпущу тебя к Саске. Ни на шаг. — Да знаю я, даттебайо, — с какой-то мало прикрытой горечью и сожалением сказал Наруто, едва заставив себя подтянуть руку к лицу и потереть испачканный в земле лоб. — Знаю. Оно мне и не надо. Раньше я смотрел на него и не знал, как ему помочь. А теперь — знаю. Мне просто следует вовремя подпинывать его бестолкового брата. — Кто кого подпинывает, Узумаки? — Показать? — он немного приподнялся, а затем рухнул обратно, прыснув смехом. Смех, ударившись звонким эхом о безмолвные стволы деревьев, вернулся обратно. И Итачи подхватил его, не сдержавшись.***
— Что за идиотская привычка вечно лезть мне под руку?! — Саске вскочил, едва не перевернув чайный столик, а потом опустился обратно, судорожно выдыхая и перехватывая ладонью свой лоб. Он горел. И Саске горел. Протянув ему навстречу аккуратное запястье, Наори прикоснулась к иссиня-чёрным взмокшим прядям, улыбаясь краешком губ. Саске, машинально отстранившись, ещё больше нахмурился и поднял взгляд на её глаза. Противно-ласковые чёрные глаза. — Что ты здесь забыла? — уже без ярости — пусто и тихо — спросил Саске в который раз, чувствуя себя до чёртиков слабым и выпитым. Не было сил даже встать и уйти, что уж говорить о том, чтобы прогнать её? И дело было даже не в жаре. Ему было плевать на жар. Просто не было смысла делать что-то ещё. Теперь — нет. — Твоя мать попросила позаботиться о тебе. Ты давно уже так хвораешь. Что-нибудь случилось? может, расскажешь? — она двигалась медленно — так, как ведут себя перед напуганным раненым хищником, чтобы не спровоцировать его. Саске уже нельзя было спровоцировать. Он устал кусаться. — Дело в брате, да? — наконец продолжила она, убирая его ладонь ото лба и прикасаясь к ней влажной прохладной тканью. Саске с намёком на раздражение дёрнул головой, но она не отстранилась. От неё пахло чем-то цветочным и по-домашнему уютным. Саске охота было блевать от этого дома и от этого треклятого уюта. — Его нет уже три месяца, а? — вновь спросила она — чересчур спокойно. Чересчур ласково. Собрав последние силы в кулак, он перехватил её запястье, крепко сжав в ладони и холодно на неё посмотрев. — Что ты хочешь, Наори? Что тебе нужно? — Ты, — просто и ясно ответила она, выдержав тяжёлый взгляд чёрных глаз. Ничего не выражающих. Абсолютно пустых. Он выпустил её руку, а затем прикрыл глаза, усмехнувшись. В следующую секунду она же касалась его губ своими — робко и до коликов нежно, — а Саске едва сдерживал себя, чтобы не сделать ей больно. Очень больно. Так, чтобы она плакала навзрыд и просила его прекратить. А он бы не прекращал. Нет… Вода тихо плеснулась — тряпка вернулась на место, а её влажные пальцы прошлись по его волосам. Он едва не выразил своего отвращения вслух, а внутри, стуча и ухая, продолжала расти пустота. Ну что он, в конце концов, будет её отталкивать? Какой смысл?.. — Вот так, — наставляла она, поглаживая его плечо, мускулы, грудь, — вот видишь… Он ничего не видел и не хотел видеть, просто позволяя себя касаться. Просто потому, что так проще. Тело его не реагировало. Сердце умирало от каждого лишнего прикосновения. А разум молчал. Как всегда, молчал. — Наори, — сказал он, чуть морщась от такого чужого имени, — уйди. — Нет. Саске сдвинулся ещё немного, а потом уже почувствовал, как его лопатки прижимаются к прохладной стене. Неправильно как-то, отстранённо думал он, запрокидывая голову, чтобы его не целовали хотя бы в губы. Не я ли должен делать то, что делает она? Он слышал, как шуршит ткань её лёгкого кимоно, чувствовал его прохладные прикосновения к горящей коже, делая вид, что вообще ничего не слышит и не чувствует. Пусть делает, что хочет. Ребёнок?.. Вот бы это был мальчик. Я назову его Итачи. Он прислушивался к тому, как она что-то говорит, будто бы успокаивая, как младенца, и усмехался про себя: она успокаивает его — бесчувственного шиноби. Человека, который однажды едва не переломил её шею, как тростинку. Безумная. Как же я хочу утопить тебя в этом тазу с водой. Медленно. Он слышал, как она развязывает его пояс, чувствовал, как проникают неприятно-холодные пальцы под защитную ткань его домашнего юката, а потому едва протестующе дёрнулся и поймал её ладонь, но не успел ничего сказать, как вдруг услышал тихий, приглушённый, но настойчивый звук. Стук. Тук. Тук. Тук. И в сердце — тук-тук. Он резко распахнул глаза, откидывая от себя чужое запястье — наверное, слишком сильно, — и впиваясь глазами в едва различимый расфокусированный силуэт за сёдзи. С губ сорвался тихий стон, но он всё ещё не нашёл в себе сил, чтобы что-то сказать. — Кто это? — раздражённо сказала девушка, запахивая своё кимоно и поднимаясь на ноги — рывком, безжалостно. Быстро направилась к створке, но та отъехала гораздо раньше, чем та её достигла. И Наори замерла, приоткрыв рот, перед строгим, почти ненавидящим взглядом чёрных глаз. — Убирайся, — сказали тонкие бескровные губы, а рука, крепко вцепившаяся в тонкую створку, сильнее сдвинула её. — И если я ещё хоть раз тебя увижу… Тебя… — аккуратные тёмные брови чуть дёрнулись к переносице, а глаза — бездонные чёрные глаза — обратились к замершему у стены молодому хозяину. — Как её зовут, Саске? Наори дёрнулась, приходя в себя, и собралась прогнать человека, которого едва ли видела хотя бы однажды в жизни, но замерла снова, когда Саске ответил: — Понятия не имею, — выдохнул он. — С возвращением, нии-сан. И приподнял уголки губ. Они не стали дожидаться, когда она исчезнет. Её в принципе не было здесь с самого начала — кто эта Наори? Какое им до неё дело? Саске поднялся на ноги, а Итачи стремительно пересёк комнату, глухо ударив кулаком о тонкую стену и прижав к ней брата. Младший всматривался в безумно родное лицо, не отнимая ладоней от стены, и усмехался, потому что едва узнавал его. — Что с тобой, нии-сан? Ты болен? — Заткнись, Саске. Они стояли чрезвычайно близко — настолько, что Итачи чувствовал жар, исходивший от тела брата, видел каждую непонятную морщинку, появившуюся на обветренных губах, и размышлял, как бы лучше слизать её своим языком — сейчас или позже, когда губы уже перестанут смыкаться из-за громких стонов? Перехватив ладонью шею брата, он провёл по ней, ловя бьющуюся под его пальцами жилку. Склонился ниже, кончиком носа подцепляя неаккуратные иссиня-чёрные пряди и с блаженством раздувая крылья носа. — Проваливай, — услышал он сквозь своё нарастающее блаженство, а затем — какое-то странное смятение и непонимание, шумные шаги, грохот резко задвинутой сёдзи… — Ушла? — спросил Итачи безразлично. — Исчезла, — с усмешкой ответил Саске, а затем яростно, слишком сильно схватился за затылок старшего брата, притягивая его к себе и силясь впиться в его губы своими. Да, они были почти одного роста. Но Итачи всё равно был выше. И ладони его были суше и мозолистее. Он перехватил узкий подбородок Саске, всматриваясь в его лицо и разглядывая каждую чёрточку недовольной, разочарованной, гневной мимики. Напряжённые пальцы уже блуждали по его походной одежде — грязной, отвердевшей после жёсткой воды и несостиранной крови — и никак не могли найти нужной лазейки. — Дьявол! — выдохнул Саске, дёрнув головой и опустив её. Движения его пальцев были нервные и рваные. Он дёргал всё, что попало, а Итачи наблюдал за этим, чувствуя, как усмехается. — Это Шисуи, верно? Рассказал всё? — Иди к чёрту, Итачи! — в сердцах кинул Саске, наконец, забираясь пальцами на ключицы и плечи брата, дёргая ткань и блаженно слушая, как она трещит. — Шисуи много что сказал. Например, что ты чертовски хочешь меня трахнуть. — Он соврал, — Итачи рывком склонился ниже, закусывая нежную — чёрт подери, нежную — кожу у основания шеи Саске. Тот шумно выдохнул, прижавшись плотнее к стене и перехватывая напряжённые плечи. — Я не просто хочу тебя трахнуть, Саске. Ты не представляешь, — он понизил тон так, что Учиха-младший почувствовал, как подгибаются его колени, — что я хочу с тобой сделать. А затем он резко подхватил Саске, но тут же чуть не уронил его обратно, выругавшись: его младший брат давно перестал быть ребёнком. И вполне уже был сформировавшимся взрослым мужчиной. — Что, мне дойти до футона? — откровенно усмехаясь, переспросил Саске, нащупывая тёплые волосы Итачи, собранные в хвост. — Можешь доползти, — ответил тот, заставляя Саске опуститься вместе с ним на татами. — Скорее всего, в ближайшее время ты только и сможешь что ползать. Саске готов был рассмеяться, но вовремя перехватил свой смех, плохо соображая, к чему ведёт брат. — Услышат, — сказал он. — К дьяволу… — Нас к дьяволу? — Их к дьяволу. Саске перестал дышать, когда Итачи, довольно грубо, опрокинул его на спину, пережимая ладонью основание шеи и касаясь ключиц. Когда его ладонь стала такой большой? Итачи не целовал его — он склонялся так низко, чтобы Саске в любой момент мог поймать его губы, но не позволял ему этого сделать. Тяжело глотая воздух, младший прикрывал глаза, чувствуя, как бьёт его озноб и нечто другое, пока совсем не понятное ему. — Я брежу, — шёпотом сказал он. — Да, — согласился Итачи, — уже давно. А затем его пальцы снова обхватили узкий подбородок, горячие губы обожгли обветренные губы Саске, и тот протестующе дёрнулся, когда они снова отстранились, разлепляя глаза и сводя брови. Напротив него были только чёрные, антрацитовые глаза. Выражающие столько всего, что некоторые из эмоций он не понимал. Он просто их не знал. — Итачи… — задохнулся Саске, приподнимая колено и чувствуя, как тёплая, чуть шершавая ладонь перехватывает соскальзывающую с бедра ткань юката и прижимает к горячей коже. — Смотри на меня, — почти приказал твёрдый голос. — Не смей отводить глаз. А затем он опустил голову, и Саске, скривившись, закусил губу, пытаясь напомнить себе о том, что он ненавидит брата. Но эта ненависть, плавясь под его пальцами, превращалась в тяжело бьющееся под стенками рёбер сердце. — Я думал, ты мёртв, — Саске поднял ладонь, цепляясь за тёмные волосы — цвета вороньего крыла. Он хотел дёрнуть их, сжать, потянуть на себя, но в этот момент Итачи приоткрыл рот, и его язык коснулся маленького комка плоти на груди Саске. Тот дёрнулся, издав какой-то странный сдавленный стон. Стон сдерживаемого сопротивления. — Я более чем жив, Саске. Язык был нежен — руки же блуждали на грани причинения неимоверной боли и невероятной ласки. Саске вздрагивал, чувствуя, как меняется давление на его теле, и силился рассмотреть каждое мимолётное прикосновение Итачи, закипая из-за того, что этого не происходило. — Сними с меня это проклятое юката! Я ничего не вижу! Оно мешает! Итачи кинул на лицо Саске очень короткий взгляд, усмехнувшись, а затем снова скрылся под складками нежной ткани, лаская покрывшуюся тонкими мурашками кожу. — Нет, отото… о, нет. Одна из его ладоней выпустила ткань на вздрагивающем бедре, а подушечки пальцев повторили каждый изгиб её, аккуратно соскальзывающей вниз. В точности такие же нежные и воздушные. — Ты не Итачи! — резко ахнул Саске, попытавшись отстраниться. Но вторая рука крепко перехватила его за поясницу — так крепко, что он застыл, не в состоянии больше двинуться в сторону, — и притянула обратно. Младший из братьев ощутил откровенную насмешку Итачи на своей коже, а затем — короткие укусы и бесконечные поцелуи. И всё те же невесомые прикосновения подушечек пальцев, оглаживающих внутреннюю сторону бедра. — Ты не можешь быть… — больше простонал, чем сказал, Саске, — …моим братом. — Ты не представляешь, сколько я ждал, — почти ожесточённо сказал Итачи, заставляя Саске почувствовать его слова на своей коже. — Как она касалась тебя?.. — спросил он, резко и грубо перехватив бедро брата и отводя его в сторону — почти так, что стало больно. Пытаясь восстановить безвозвратно сбившееся дыхание, тот запрокинул руку за голову, короткими ногтями скребясь о татами. Итачи твёрдо повторил: — Ну, Саске, как она тебя касалась? — и перехватил ладонью его бедро ещё выше — под самыми ягодицами. — Плечо, — еле выдавил из себя младший, — грудь… — Всё? — губы Итачи были нежнее, чем его руки. Они очерчивали каждый рельеф, встречающийся на пути, зажимали его между собой, ласкали. А затем кусали. — Нет, — скалясь, ответил Саске, а после вскинул вторую ногу, зажимая ей поясницу Итачи. — Она касалась меня там. Внизу. — Лжёшь, — почти ласково ответил Итачи, больно прикусывая ключицы. Саске же, чувствуя это, лишь на мгновение прикрыл глаза, запрокинул голову и больно, собственными пальцами, зажал свой рот, впиваясь ногтями в свои скулы. — Да… — с наслаждением прошептал он, не скрывая своей крупной дрожи. — Да. Итачи подтянулся сам, забираясь горячими ладонями под юката, оглаживая крупными, размашистыми движениями торс и иногда — самый низ живота, бёдра, поясницу. А губами он ловил вечно ускользающий от него подбородок, подрагивающий под его губами кадык, напряжённые скулы. — Ты не смотришь, — напомнил Итачи. — И не буду, — выдохнул Саске, чувствуя, как напрягаются руки на его теле, как сжимают сильнее, нетерпеливее. — Ты же хочешь меня, — почти тут же сказал он, не скрывая усмешки и изгибаясь навстречу рукам. — Так чего играешься? Баба я тебе, что ли? Итачи на секунду остановился, встретив взгляд Саске и не скрыв своего удивления. А затем, когда одну руку он быстрым движением перевёл под лопатки брата, младший уже понял, что сказал. И почувствовал, как округляются его глаза. Как крепкая рука обхватывает его напряжённую спину, а пальцы цепляются за рёбра. — Итачи… — предупреждающе и одновременно умоляюще прошептал он. — Тихо, Саске, — неумолимо ответил старший, устраиваясь между его бёдер. — Ты же не баба, м?.. Ты вкусно пахнешь. Это то масло, которое ты ненавидел? — Твоё масло, — еле сглатывая, ответил Саске. — Я ненавижу тебя, брат, — прошептал он, непрерывно смотря в недвижимые глаза Итачи, когда тот под мешающим, раздражающим Саске юката крепко сжимал ягодицы, оглаживая большими пальцами тазовые косточки. А затем второй рукой провёл по той опасной грани, где заканчивалась линия плоского живота и начиналось нечто другое — напряжённое, наэлектризованное, болезненно-приятное. — Мало, — усмехнулся, наконец, Итачи, — мало ненависти. И его пальцы перехватили подрагивающую плоть. Саске дёрнулся навстречу ладони, но его жёстко прижали обратно к татами, и тогда он не сдержал гортанного стона. — Почему у тебя ничего нет под юката? — а голос Итачи был спокойный, будничный. Так он говорил, когда они попивали чай на веранде. Точнее, когда его пил Саске. Перехватив твёрдый член брата сильнее, он двинул рукой — вверх-вниз — и замер где-то на полудвижении, с каким-то извращённым наслаждением наблюдая, как дёргаются уголки губ Саске, как дрожат его опушённые ресницы. — Я был… был… — Ну? — поторопил Итачи, снова двинув ладонью — теперь два раза, склоняясь ниже и большим пальцем второй ладони поглаживая аккуратную складочку под самым низом живота. Ту самую запретную границу… Которую он без зазрения совести преступил. — Разденься, — задыхаясь, прошептал Саске, а затем непреклонно потянул руки — сильные руки, отметил Итачи — к плечам старшего, довольно грубо перехватывая их и подтягиваясь. Хотя подтянулись, по большей мере, подрагивающие колени. — Хочу тебя… я… — Ну, Саске? — и в голосе Итачи скользнуло раздражение. Требование. Приказ. Он перехватил двумя пальцами крайнюю плоть, натягивая её, и продолжил двигать ладонью ритмичнее. На каждый второй удар сердца своего «маленького» братца. Тот, громко выругавшись, рывком сунул правую ладонь под ненавистное юката, нащупывая сильную руку брата на своём члене, и коснулся головки, вздыхая и двигая бёдрами. Почти в такт. — Убери руку, — нежно попросил Итачи, склоняясь ниже и назло замедляя ласку. — Будь хорошим мальчиком. — Иди… к чёрту… — сквозь зубы прохрипел Саске, не в силах справиться с эмоциями, бурлящими под кожей, как вулкан. Они текли по жилам, и все, как одна, стекались к единому эпицентру. К эпицентру, находящемуся под незыблемым контролем его старшего брата. Дьявол! Везде Итачи! — почти торжествующе подумал Саске. А вслух прошипел: — Если ты не трахнешь меня, то, ей-богу, я сделаю это с тобой! А в следующую секунду он уже был погребён под тяжёлым телом, не имеющий возможности двинуться навстречу дразнящей руке, и постанывал, замечая, как тёплые губы яростно снимают эти поцелуи с его уст — и кусают, и мстят, и ласкают. Но больше всего Итачи мстил там. — Смотри на меня! — громко потребовал он, и Саске впервые услышал, как дрожит его голос. И какой он бывает мощный. Почти как у отца. Но именно поэтому и отвернулся, сотрясаясь от сводящего с ума желания и натянутого смеха. — Дьявол… — громко выругался Итачи, а затем грубо перехватил Саске за бёдра, отстраняясь и задирая его таз кверху. — Нии… — Саске дёрнул головой, едва сдерживаясь, чтобы не посмотреть, а потом просто уже не нашёл силы открыть глаза, зацепившись за первое, что попалось под руку — за тёплые, шелковистые волосы, рассыпавшиеся под его пальцами стремительными ручейками. У него не было столько ругательств. Их просто не существовало. Итачи вобрал в рот Саске почти полностью и сразу — без прелюдий или предварительных дразнящих прикосновений. Поначалу младшему это польстило — он таки смог свести с ума Итачи! — но затем ему резко стало не до шуток. Учиха-старший сделал всё, чтобы Саске забыл, что такое дышать. Он делал это настолько медленно, а потом — настолько быстро, что младший просто не успевал двигаться в такт, цепляясь за ускользающие из пальцев волосы и не узнавая свой голос. Это… я? Как шлюха… как… Он крикнул что-то бессмысленное и бессвязное, когда Итачи прошёлся шершавым языком по вздувшейся венке, а затем силился дёрнуться в последний раз, но старший отстранился — резко и стремительно, — перехватывая напрягшиеся яички у самого основания члена. Стало холодно. И больно. И хорошо. — Сукин сын… — дёргаясь и пинаясь, прошипел Саске и крепко обхватил ногами спину брата. Тот тяжело дышал. Ткань на спине была влажной — или это Саске намочил её? Это было неважно. Саске не мог думать. — Ты, говоришь, трахнешь меня? — каким-то чужим, вздрагивающим, охрипшим голосом сказал Итачи, и Саске почувствовал, как изготавливается он, будто бы перед прыжком; услышал шорохи тканей, коснулся ребром ступни обугрившихся мышц на спине. Вторая его рука продолжала перехватывать член Саске, и тот мучительно поморщился, не находя места ни своим рукам, ни голове. Он ощутил, как нечто влажное касается его в самом странном — что это! — месте, и он вздрогнул, резко раскрыв глаза и внутренне сжавшись. Член от этого снова дёрнулся, и он громко простонал, не зная, как реагировать. — Что ты делаешь?! Итачи не ответил, наклоняясь и языком обводя уже влажное от его прикосновений колечко мышц. Плотных. Боязливо сжатых. — Ну-ка расслабься, Саске. — Не хочу! Итачи усмехнулся, снова коснувшись нежной плоти, а Саске зажмурился, вынужденный признать: конечно, он хочет. Или он представлял это как-то иначе? Конечно, он всегда обходил эти моменты стороной в своих мыслях. Почему-то ему казалось, что это происходит как-то по-другому… Как, чёрт возьми? — Он войдёт? — едва слышно прошептал младший Учиха, чувствуя, как пересыхает во рту. — Кто? — с ехидцей переспросил старший, и его язык, неимоверно тёплый, самым кончиком едва проник внутрь. — Он! — крикнул Саске, не в силах сдержать эмоций. — Твой член, чёрт подери! Теперь, не сдержавшись, рассмеялся Итачи — ненадолго. Его пальцы вдруг выпустили набухающий ещё больше член, а вторая рука успокаивающе провела по бедру и пояснице. Аккуратный поцелуй он оставил всё там же — на плотно сжатом колечке мышц, чувствуя, как расслабляется оно после его нежной ласки. — Извини, — едва слышно произнёс он, — я самый ужасный на свете старший брат. Итачи аккуратно опустил бёдра Саске ниже, слыша, как тяжело и прерывисто он дышит, с болезненным выражением лица закрывая глаза. Он был ужасно трогательным в этот момент — ранимый младший брат, который очень настойчиво внушал себе, что уже стал настоящим мужчиной. Склонившись над Саске и проведя ладонью по его лицу, Итачи улыбнулся краешком губ. А может, он действительно уже стал тем, за кого себя принимает? Прости, Саске. Я снова сделаю всё не так, как ты представлял. И, перехватив его запястья над его же головой, Итачи опустил вторую ладонь туда, где едва переплелись их бёдра, и прежде, чем Саске успел среагировать, рывком вошёл. В тот момент, когда Саске почти полностью расслабился, убаюканный лёгкими прикосновениями рук. Всё во мне лживое. Всё ненастоящее, закрыв глаза, подумал Итачи, поджимая губы. Он на секунду оглох и не услышал, как отреагировал Саске. Но он чувствовал, как тяжело тот сжал его внутри, задрожав крупнее. Даже сейчас… Единственное, как могу я выразить свои чувства, — это продолжать быть с тобой. И в тебе. И везде, Саске. В каждой твоей вздрагивающей клеточке. — Я больше не уйду, — шёпотом произнёс Итачи, когда Саске потерял способность что-либо говорить. — Только вместе с тобой. А затем, аккуратно качнувшись один раз, другой — медленно, испытующе, — заглянул в невероятно выразительное лицо брата, продолжая поглаживать его шею и щеку. Говорил какие-то нелепые вещи, касаясь шёпотом покрасневшей раковины уха. И двигался, зная, что Саске сейчас ничего не слышит. — Я люблю тебя, отото, — как можно нежнее прошептал он, покачиваясь ритмичнее и подхватывая горячие бёдра, а затем услышал сдавленное и раздражённое: — Я тоже тебя люблю, чёрт возьми. Быстрее!.. Усмехнувшись, Итачи ткнулся носом в самое основание шеи Саске, выпустил его напряжённые руки и обхватил, как куклу, снова пробормотав какое-то глупое извинение и ускорившись внутри него. В этот момент, будто чувствуя, как лопается нечто давно натянутое, Саске громко выдохнул и перестал сдерживаться. Одной рукой ухватившись за рельефное плечо брата, а другой — за рассыпавшиеся по плечам и спине волосы, он заставил Итачи расслышать каждый его продолжительный, безумный стон. И двигался навстречу. Было больно. Было адски — чёрт его подери! — больно, но эта боль по-своему приводила Саске в восторг. Тело будто ломалось под пальцами брата. Под пальцами, которые он раньше считал хрупкими и изящными. Он сам стал изящной куклой, которая, мало того, что ломалась, так ещё и сама умоляла о том, чтобы её переломили напополам. Поначалу он замирал и морщился, чувствуя, как немного отступает напряжение в области паха, делал аккуратные движения навстречу, шипя и проклиная что-то, пусть и Итачи в этот момент — и Саске чувствовал это всем телом — просто не мог заставить себя сдержаться. Ты так долго сдерживался, усмехнулся младший, что в тебе накопилось даже больше, намного больше, чем ты можешь показать мне сейчас, нии-сан. И когда он, в очередной раз замерев, шумно выдохнул, Итачи двинулся как-то по-особенному медленно, и Саске почувствовал, будто выскальзывает из его сильных рук. — Что… это? — сдавленно спросил он, чувствуя, как замер удовлетворённый реакцией брата Итачи. — То, без чего ты больше не сможешь жить, — а затем продолжил толчки — размеренные, ритмичные, в ту безумно необычную точку, которая лишила Саске последних остатков рассудка. Ему казалось, что Итачи читает его мысли. Он всегда читает его мысли! И теперь мстит — за всё, что он не так подумал или хотел подумать. За каждый взгляд, не вовремя сделанный вздох. Неаккуратное движение. Саске тоже хотелось мстить. Но так приятно было ощущать месть Итачи, что он просто забывал обо всех своих посторонних желаниях. Его брат, в общем-то, тоже. Внутри них раскалённой спиралью сворачивались все противоречивые чувства и эмоции, которые они только могли и не могли ощущать в этот момент. Итачи чувствовал, как подминается в его руках шёлковая ткань юката, как прилипает она ко влажному горячему телу, и получал от этого невиданное удовольствия, каждый раз издавая какой-то особенный гортанный звук, когда Саске, сжимая его — намеренно или нет, — закрывал глаза и неосознанно хватался за края юката, пытаясь их оттянуть и мечась под своим старшим братом с особым остервенением. Осознание того, что он прикоснулся ещё не ко всему телу Саске, сводило Итачи с ума. Он знал, что всё ещё впереди. Что впереди у них — целая грёбаная жизнь. И не важно, кто между ними встанет на этот раз. Даже если они сами. Стоит коснуться этих губ, шепчущих имя кровного брата так развратно и нежно одновременно, что любое сомнение, любая возможная в этом мире нерешительность рухнет, погребённая под их личными соображениями. Какая разница, что они себе воображают? Итачи думал, что Саске будет лучше без него. А оказалось, совсем наоборот. Проклятый лис, в последний раз пропустив постороннюю мысль в голову, Итачи толкнулся глубже и сильнее, с упоением не позволяя Саске сделать и вдоха глубокими поцелуями. Я должен обязательно когда-нибудь сказать ему спасибо. А затем, сдавив младшего сильнее, почувствовал, как вздрагивает тот, хватая ртом воздух, и улыбнулся, кончиком языка ловя язык Саске. — Расслабься…отото. Саске ответил что-то очень настолько тихое и бессвязное, что Итачи не смог разобрать и намёка, но улыбнулся, делая самые последние, самые глубокие и медленные толчки. — Да, Саске, я знаю. И, ткнувшись взмокшим лбом в судорожно вздымающиеся ключицы, плотно закрыл глаза, едва размыкая губы в немом крике. — Я хочу слышать… — уже меньше подрагивая, прошептал Саске, каким-то особенно трепетным движением перебрав пряди волос Итачи и подхватывая их на ладонь. Его била крупная дрожь. У него уже не осталось сил двигаться навстречу. — Хочу слышать. Не скрывайся. Стискивая пальцы в кулак, Итачи упёрся ладонью в прохладное для их тел татами, немного нависая над ставшим на удивление податливым телом и заставляя себя сдержаться ещё пару секунду… Немного… Ткнулся губами в губы Саске, а тот смиренно замер, чего-то ожидая. А в следующую секунду, ощущая, как непривычно тёплое, даже горячее наполняет его изнутри, подхватил стон Итачи, крепко смыкая веки. — Чёрт… — прошептал он, чувствуя, как подгибается локоть у брата; как он, словно резко отяжелев, медленно опускается на Саске, тяжело дыша. И младший, крепко обняв Итачи за шею, заставил его опуститься. И замолчал, не зная, как и что теперь говорить. Они дышали почти одновременно. Оба чувствовали, как стекает по бледному бедру чуть розоватая тёплая струйка, тая где-то на шёлковой ткани. И оба улыбались, закрыв глаза. Руки Саске блуждали по такому знакомому и одновременно чужому телу, по плечам и лопаткам, изучая каждый новый порез, шрам, рубец… Его ладонь замерла слева от шеи, настороженно поглаживая шершавый и длинный, едва зарубцевавшийся шрам. — Откуда он? — тихо спросил Саске, чтобы не растерять внутреннего ощущения спокойствия и наполненности. — С миссии? — Да. — А Наруто? — неожиданно для себя спросил Саске, отдалённым уголком сознания припоминая слова Шисуи. Но звучали они так далеко, что он не смог бы озвучить их вслух. — Наруто? — Итачи пошевелился, а затем напрягся, вновь нависая над Саске. Его волосы, мягкие, необычайно приятные, легли на щеку младшего, и тот прикрыл глаза, позволяя брату рассмотреть умиротворение на его лице. — Он в порядке, — наконец, расслабившись, выдохнул Итачи, подушечками пальцев оглаживая те места, которых коснулись его волосы. Саске молчал, наслаждаясь лёгкими прикосновениями, а затем, заинтересовавшись, почему брат молчит, приоткрыл один глаз и удивлённо приподнял брови, встретившись с настороженным взглядом антрацитовых глаз. И понял, усмехнувшись и едва приподнимаясь, чтобы коснуться губами пролегшей аккуратной складочки на переносице Итачи. — Расслабься, нии-сан, — почти его же прежним тоном произнёс Саске. — Если тебе интересно: моя задница только твоя. — Дьявол, твой рот за время моего отсутствия понахватался всяких гадостей, — усмехнулся Итачи, перехватывая узкий подбородок и заглядывая в подёрнутые дымкой глаза. — Ну так в чём проблема? Выскобли из него всю эту гадость! — Верно… Думаю, — и Итачи приблизился к ухмыляющимся губам, с наслаждением коснувшись тех самых едва заметных морщинок кончиком языка, — вполне целесообразно будет приступить прямо сейчас. И поцеловал Саске прежде, чем тот успел ответить. Хотя, в принципе, тот и не собирался трепать языком, находя ему более полезное применение.***
— Эй! Шисуи напрягся, неохотно останавливаясь и медленно оборачиваясь на окликнувшего его человека. Позади, сложив руки за голову, стоял парнишка — младше, чем он, — белобрысый, голубоглазый, с забавными едва заметными «усами» на щеках. Шисуи отдалённо припоминал его — видел пару раз у братьев, но сам лично никогда с ним не общался. Узумаки, кажется? На лице парнишки медленно таяла улыбка. — Что, — с какой-то странной интонацией протянул он, — опять Учиха, что ли? Шисуи напрягся снова, не замечая, как удивлённо смотрит на Узумаки. А тот, в свою очередь, что-то бесконечно бормоча и хмурясь, опустил руки и медленно двинулся навстречу Шисуи. Отступив на шаг, тот опустил котомку. — Ты что это, из деревни решил слинять, даттебайо? Шисуи вздохнул, всматриваясь в лицо приближающегося парнишки. — Ты, кажется, Наруто? Зачем ты меня остановил? — Да так, — радушно ответил тот, став в пяти шагах от встреченного им Учихи и вновь улыбнувшись. — Судьба у меня такая: ловить Учих и вправлять им мозги. Ну, а у тебя что? Только не говори, что несчастная любовь, — предупреждающе сказал Наруто, изгибая бровь и внимательно всматриваясь в лицо Шисуи. — Ну да, — пробормотал он потом, — а что я хотел? Учиха — он и в Песках Учиха. Шисуи, нахмурившись, закинул котомку обратно на плечо и, развернувшись, двинулся дальше. — Да постой ты, теме-е! — протянул парнишка и, припустив, тут же нагнал наскоро смывающегося Учиху. — Куда хоть намылился? Можно пошутить про эпидемию «я-уйду-из-деревни»? У вас там вода, что ли, подпорченная? Шисуи не отвечал, спокойно разглядывая невидимый за деревьями горизонт. — Ну ладно, а если без шуток? Да стой ты наконец! — он перехватил Шисуи за предплечье и дёрнул его. Тот, хоть и не хотел сначала поддаваться, остановился, уже недовольно посмотрев в лицо Наруто. — Чего пристал? — Дай угадаю! — и белобрысый сделал пару шагов, став перед Шисуи — чтобы наверняка не ушёл. — Ты знаком с этими двумя идиотами, а? Хотя не отвечай, — и выпустил предплечье. — По глазам вижу. — С братьями? — переспросил Шисуи, чуть склонив набок голову и задумчиво разглядывая эти странные, до ужаса забавные «усы» на щеках парнишки. — Да. Знаком. — Я-ясно, даттебайо, — выдохнул тот — страдальчески до невозможности, — а потом снова поднял руки, заводя их за голову, улыбнулся, лучезарно и открыто, сказал: — Не уходи, а? Зачем уходить? — Так нужно, — сухо отозвался Шисуи. — Всем вам что-то нужно. А я вот жрать хочу. Шисуи усмехнулся — по-доброму, тут же сунув руку в котомку и извлекая оттуда небольшой кусок сыра. Протянул парнишке, кивая: — На вот. Мало что даст, однако с голоду не помрёшь. Наруто удивлённо глянул на этот жест, а потом вытянул лицо, как будто привидение увидев: — А я и не знал, что Учихи могут быть такими. — Какими? — не понял Шисуи. — Добрыми, — как-то по-особенному сказал Наруто и, взяв кусок сыра, вернул его обратно в котомку. — Слушай, а ты голодный? Шисуи прислушался к себе, глянул в сторону, задумчиво размышляя о том, что, возможно, да. А вслух сказал: — Голод пока не сожрал. — Пойдём, — улыбнувшись, Наруто сделал шаг обратно к деревне, посмотрел на Шисуи, опуская руки и сунув одну в карман, — я тебя лапшой угощу, что ли.Что мне, впервые Учиху из задницы вытаскивать, даттебайо? — Лапшой? — Да. Вкусная до ужаса. А одному скучно. Ну что ты, уйти опоздаешь? Всегда успеется. А вот остаться нужно уметь. Идёшь? Шисуи, поразмыслив, повернулся к Наруто, машинально подняв ладонь и пальцами почесав под затылком. — Эх… ладно, — улыбнулся — не так открыто, как Наруто, но искренне и мягко. — Только недолго. — Отлично, — кивнул Наруто, дожидаясь, пока его новый знакомый поравняется с ним, — а как тебя зовут-то хоть? А то Учиха, Учиха… — Меня? — переспросил брюнет, разглядывая краем глаз парнишку и улыбаясь. — Это важно? — Меня Наруто Узумаки звать, — представился белобрысый. — Очень приятно… А теперь скажешь? Или нудить будешь? Проклятая ваша кровь! Учиха рассмеялся, покачивая головой и поудобнее перехватывая котомку. День только начинался; небо было ясным, воздух был чистым. В лесу — по-особенному. Впереди, едва маяча, виднелись старые кварталы деревни. Парнишка, идущий рядом, удручённо смотрел себе в ноги, будто намеренно обходя камешки побольше. — Шисуи, — улыбнувшись шире, сказал он, а затем ясным взглядом глянул вперёд, — меня зовут Учиха Шисуи. Очень приятно, Наруто. И тот, просияв, поднял голову.