Через тернии

      Так.       Тсуна, хватит тебе раскисать. Тем более, так глупо и с таким же страдальческим видом. Ты можешь быть сколь угодно полудохлой и несчастной, ты можешь даже отринуть любые чувства и принципы и положиться на своего (нет, пожалуйста!) влюблённого и обретшего, как свет во тьме, надежду (только не это…) и даже энергию и уверенность Шоичи, но ты всё равно не имеешь права просто так лежать до того, как у тебя появится хоть какой-то реальный план и будут выполнены необходимые предосторожности (хотя какие уж тут предосторожности, здесь только дверь закрыть возможно, и спать достаточно чутко, что, впрочем, она и так умела). Спасение утопающих, к тому же, уж точно не дело рук их влюблённых бывших, даже если те очень хотят и несомненно стараются.       Что она там должна была сделать? Так, имена, фото качества даже чуть худшего, чем её услуги, краткая информация и гораздо более длинная приписка внизу, значащая, если вчитаться (что удалось с ожидаемым трудом, так как сложно было даже фокусировать взгляд), что-то вроде «ну тут, на самом деле, нет цели никого убить, хотя это и предпочтительнее, но главное — заставить сидеть тихо, уговорить или просто припугнуть, чтобы после Вашего визита у них не возникало желания…» и что-то там про твёрдость намерений. Казалось бы, разрешение облегчить себе работу, даже если просто прибить двух человек без пламени может оказаться куда быстрее, чем изображать перед ними грозного небесного киллера, который может и по-хорошему, но ещё подумает, хочет ли, но Тсунаёши ясно видела лёгкую издёвку, упрёк и презрение, возможно, к самому себе в том числе — ну не она же тут, в конце концов, одолжила у друга денег на лажающего и нездорового киллера (ну да, на оплату неустоек и ни разу не у друга (хотя, казалось бы, только так ей его и называть даже мысленно с присущим ей завидным упорством в нежелании мириться с реальностью) — несомненно лучше). Хотя он, конечно, и не понимает, насколько смешно может выглядеть это его заявление для человека более успешного.       Впрочем, Тсунаёши прекрасно знала и без него, что она их убьёт. И легче, и для самого Мочиды удобнее — он не умеет манипулировать людьми, эти двое в последствие будут ему только мешать, и понятно, что иначе он её больше никогда не наймёт, сделав вполне определённые выводы.       Дверь она всё же встала и проверила. Поставила будильник и провалилась в тяжёлый, неприятный сон. В таком состоянии — всё как полагается, чего уж скрывать. Хотя бывало, безусловно, и намного хуже.       Удушающий запах дыма начал явственно ощущаться уже тогда, когда перед глазами встала матово-серая стеклянная дверь первого вагона. Девушка даже сначала не поняла, почему дверь серая, а не стеклянная, как все предыдущие. Потом дошло, что это там дым. Она открыла, для самой себя неожиданно медленно прошла в сером дыму по каким-то осколкам и мягким, хрустящим трупам. Вышла в окно и зависла на пламени, осматривая колючую дыру, чёрной смертельной раной зиявшую на лице поезда. Поезд было жалко до слёз.       Она бы и заплакала, но во внутреннем дыму проявилось неестественно яркое обрамлённое рыжим лицо с лучистыми глазами и растянутыми в нежной тёплой улыбке губами. Девушка поймала себя на том, что сама удивилась, почему не испугалась его.       — Почему ты так холодна, любимая? — спросил он легко. Она не ответила — просто не хотела. Смысл отвечать ему не искался и не находился. — Почему ты притворяешься и сама страдаешь и плачешь ледяными слезами? — руки и ноги ощутимо грело пламя, было тепло и спокойно, и она со вздохом кивнула, сморгнув огоньки с колючих ресниц. — Почему ты так не веришь в меня? Не принимаешь моей помощи, моих денег, моей любви… ты всё мне всегда возвращала, даже если я просил этого не делать. Как бы я ни просил этого не делать. Ты думаешь, я этого не замечаю? Ты думаешь, я рад, отдавая себя тебе, раз за разом находить себя у своего же порога?       Девушка встала на рельсы, погасив пламя. Села, не боясь запачкать длинную белую юбку, вручную расшитую оранжево-золотистыми цветами с фиолетовыми треугольными листьями.       — Я не люблю тебя, Шоичи.       — А ты меня когда-нибудь любила? — спросил он без тени сомнения, горечи или обиды в глазах, позе и мыслях.       — Любила, — ответила Тсуна.       Ещё бы она его не любила.       Ведь говорила ей мама, что любовь в семнадцать — это так глупо. Глупее только любовь нищих и любовь убийц.       Он тоже погасил своё внутреннее Солнце, вышел из раны и плавными шагами спустился по воздуху на рельсы.       — Нужен ли я тебе, милая моя Тсунаёши?       — Ты мне очень нужен, милый мой Шоичи.       Но уж точно не как возлюбленный. И Шоичи, конечно, читал это между буквами и ресницами, как открытую книгу со смертельными проклятиями.       Он протянул ей руку и помог подняться.       — К сожалению, солнечным пламенем нельзя убивать, — немного виновато улыбнулся он и достал пистолет.       Тсуна раскинула руки и упала от пули точно в сердце, чувствуя лёгкость во всём теле и огромные белые крылья, лучащиеся за спиной необъяснимым внеземным светом.       Лёгкость в теле исчезла, как будто отрезали, и девушка поняла, что проснулась. Вернее, нет, она поняла, что это всё было просто сном. Потом, через пару секунд на грани сна и реальности, она поняла, что всё это скорее кошмаром было… бы. Если бы ей хоть намёком, хоть тенью, хоть незаметным ощущением было страшно или противно. Но такого не было. Что в данном случае было ужаснее, она думать не хотела. Отчасти потому, что не выспалась.       Рука нашарила на тумбочке телефон, притянула с тумбочки на постель, чуть не уронив по дороге, протащила по простыни. Тсуна разлепила глаза и посмотрела на часы. До будильника оставалось минут сорок, и она так и заснула обратно с ним в обнимку.       Обратно — в прямом смысле этого слова.       В бесконечном белом полёте-падении вверх на своих белых светящихся крыльях она почему-то понимала, что это всего лишь сон. Но менее страшно это не становилось — теперь, стоило ей об этом подумать, это действительно стало кошмаром.       Проснулась от будильника — порадовалась даже избавлению от этого белого марева, хотя пробуждение далось тяжело и неприятно, а самочувствие с прошлого раза, казалось, только ухудшилось. Тсуна хотела переставить будильник минут на двадцать вперёд, не торопиться и ещё немного поспать, но поняла вдруг, что смертельно голодная.       Пришлось вставать, идти в душ и пытаться извернуться там так, чтобы было не очень больно, приводить себя в порядок, ругаясь на чём свет стоит, вот был бы здесь Шоичи… Только вот так получается, что только в качестве универсальной и быстрой медицинской помощи он ей и нужен. И вот зачем она ему вообще такая? Она ведь только то и делает, что им пользуется, во всём и всегда. Что бы там её дурное подсознание ни говорило и ни думало, впихивая в неё свой бред впечатлительной дурочки. Правильно им было расстаться.       Вышедшее из гостиницы несчастное существо, забинтованное на манер Вендиче, растрёпанное, как ночной кошмар, и сонное, как лягушка зимой, на грозного пламенного киллера не походило ни в коей мере. Была бы необходимость в маскировке и в образе безобидной несчастной невинности — было бы идеально, но её, как и всегда в таких ситуациях, не было — Тсуну все, кому надо было, уже и так знали в лицо и в образ, а всем остальным вряд ли было дело, кто тут кого опять убивает. Но стоило взять на заметку, да… если она, конечно, после всего этого хотя бы выживет.       Тсунаёши взлетела на крышу и пошла к дому одной из жертв поверху. Покончить бы с этим со всем побыстрее… Только вот что делать дальше, как убегать от Арии-Гаммы-кого-там-ещё, она совершенно не представляла. Разве что ездить вот так по миру, чтобы успеть её, найденную, убить, не получалось… напомни-ка, девочка, самой себе причины, по которым ты не можешь спокойно умереть от чужой руки? Ладно, неважно, не стоит думать об этом на подходе к дому жертвы (хоть город и большой, и с улицами запутанными, а удачно она, оказывается, выбрала гостиницу).       Свеситься-слететь, посмотреть в нужное окно и порадоваться тому, что жертва этим вечером всё-таки дома — порадоваться отсутствию необходимости кого-то ждать. Может, действительно удастся покончить с обоими за вечер? Расплавить окно и войти, не глядя в полные ужаса, первобытного, животного, глаза напротив. Мужчина в домашнем, в кресле перед телевизором, с дешёвым пакетированным вином на тумбочке, нехитро отдыхавший после рабочего дня — мог ли он даже подумать о том, что именно в этот момент явится ему его пламенная смерть? Тсуна подошла к нему, спокойно, казалось, он даже не думал сопротивляться, то ли от ужаса, то ли просто понимая свои беспламенные перед ней шансы, вернее, их отсутствие. Да, его бы это не спасло. Девушка на всякий случай сверилась с открытым на телефоне файлом, сравнивая своего столь гостеприимного хозяина с фотографией, а всякий случай — уж слишком мирно и слишком трусливо выглядел не поддавшийся Мочиде коп, спросила:       — Это вы Карлос Ортега, уважаемый?       Выглядело это явно очень глупо, но мужчина облегчённо замотал головой и ответил:       — Нет, Вы, возможно, перепутали. Я Хуан Мора Армихо, и я… — голова слетела с обожжённо-окровавленной раны на колени. Тсунаёши сфотографировала труп в кресле, чтобы потом послать заказчику, с разбега выскочила в окно, заслышав быстрые женские шаги по коридору. Киллер так работать не должен, не должен прыгать из окна даже не ночью, а просто вечером, на глазах, вполне возможно, у многих мирных людей… но ведь это Сан-Педро-Сула, кому здесь какая разница, кто, кого, когда, зачем и за что убил? Полиция, конечно, будет пытаться или, что вероятнее, делать вид, что пытается что-то с этим сделать, но даже если там вдруг найдутся ещё не уничтоженные системой люди, Тсуну в Японии (да и здесь тоже, просто ещё и с боем) они не достанут…       Стоило ли себя так уговаривать, противясь неестественному желанию отдохнуть, понарушать какие-нибудь установленные собою же правила после Барселоны и её жуткого, скручивавшего все внутренности в узел страха?       …Крик женщины настиг её уже на асфальте.