Через тернии

      Тсунаёши подумала о Реборне, представила себе встречу с ним — при маме — свою смерть — тоже обязательно при маме, как же ещё, это же Реборн, которому плевать на чувства грязи под ногами, и, хуже того, это же Реборн, считающий, что мир перейдёт в новое состояние, все будут счастливы безгранично и просто, и всё, что было до этого, перестанет иметь значение, — и поняла вдруг, насколько она на самом деле устала. Это навалилось вдруг, внезапно, как будто прорвало какую-то внутреннюю дамбу, и вся её усталость, прятавшаяся до этого по самым тёмным уголкам чувств и ощущений, вдруг хлынула в разум, сметая всё на своём пути. Хлынула — и придавила к постели, лишив желания и сил двигаться, чего-то хотеть и планировать, да даже закрыть глаза — и то нет. Плохо. Очень плохо.       А если в другом, новом, миросостоянии и мироздании, никто ничего не хочет, никто ничего не делает, может ли быть так, что мир этот на самом деле чувствует то же, что и она сейчас? Что он не счастлив, а… а это? Нет, там, конечно, не будет понятия «никто», там никого не будет, одно-единственное общее сознание, которое не будет понимать, что такое счастье, а что счастьем не является, но от его самоосознания, даже если это самоосознание полностью отсутствует, не зависит ведь, счастливо оно или нет.       Странные мысли. Зачем вот ей всё это думать?... Надо продолжить пытаться не думать. Или, наоборот, подумать о чём-то реальном, близком и на практике применимом. У неё проблем — хоть вёдрами хлебай, и вместо поиска их решений размышлять о каких-то новых состояниях мира — занятие, которое выдаёт в ней последнюю дуру. Неисправимую.       Надо возвращаться домой. Очень надо, иначе никак. Да, понятно, дома Реборн. Он её помнит, он её убьёт — запросто. Но Вонголе почему-то нужна её смерть и так, и без Реборна, не потому, что она помешала ему, стороннему, на самом-то деле, киллеру, выполнить не связанное с Вонголой задание. Зачем, почему — непонятно, но какая ведь разница? Выяснить этого она, скорее всего, не сможет. А вот Вонгола, кто бы там лично за всем за этим ни стоял, очень даже сможет взять в заложники маму, например, или ещё чего похуже. Она там одна, и совсем некому её защитить, ведь если кто, может быть, и хотел бы, сам беззащитен, сам там совсем один. Даже если и не совсем беззащитен, всё равно один против огромной Вонголы. Как бы ей ни хотелось жить, просто, хоть как-нибудь, а лучше пусть она, чем мама. Маме нельзя нервничать — значит, она снова уедет. Предупредив, что надолго. А сама пойдёт к Реборну. Её сбережений и денег Шоичи хватит.       Шоичи… О да, Шоичи, конечно, оплатит маме лечение. Оплатит, как же ещё, тут и никакой интуиции не надо, ни тем более хвалёного предвиденья Арии. Тсуна — она же, вся из себя бесконечно любимая и едва-едва почти обретённая вновь, так ужасно и печально погибнет. Так цинично, если подумать, погибнет, воспользовавшись им и его чувствами. Вот никогда бы не подумала, что на смерть можно идти цинично и расчётливо, а вот, оказывается, очень даже можно. Бывает брак по расчёту, а бывает — смерть. Успела бы выйти замуж за Шоичи — было бы два в одном. Вот так подумать — даже жаль, что не успела. Было бы в чём-то красиво. Противно, очень противно, и кого-то другого Тсуна сама, наверное, даже осудила бы за такое, пусть даже и почти отвыкла думать о людях и их поступках с точки зрения «хорошо и плохо», для неё обычно было «есть — и есть». Ага, кого-то другого бы осудила… а себя, получается, не осудит? А и правда ведь, себя она давным-давно научилась оправдывать простым и печальным «я мразь, и я это знаю, и все это знают, и что с меня ещё взять», привыкла к этому и взяла уже практически за жизненный девиз, объяснила заранее всё, что угодно, смирилась и даже чуть ли не была счастлива от того, что всё так просто, так хорошо, так, можно даже сказать, мило. Странно, что она раньше этого не замечала. Не понимала. Хотя тут уж всё действительно сходится: она настолько мразь, что даже оправдывает себя этим фактом. Логично, чёрт возьми.       А как иначе? Как иначе, что с Реборном делать?       А нет ответа. Не находится. Можно даже сказать, не ищется. Только и получается, что скатываться в какие-то другие совсем размышления, и вертеться в них кругами, и тонуть, тонуть, тонуть всё глубже в этом водовороте, и всё. А что там на дне — непонятно, равно как и непонятно, почему она этого дна до сих пор не достигла. Должна же была, давно, уж года три как. А она даже отчаянья особого, безысходности какой-то там от нынешней ситуации не чувствует, не страдает даже. Просто. Просто живёт. Как будто всё это — ничего такого, обычная рутина, рабочие будни. И даже бессмысленно спрашивать себя и мироздание, в любом его состоянии, как она до этого докатилась.       В дверь постучали, мешая зайти на следующий порочный круг и жалеть себя до конца света, изменения миросостояния или наступления ночи. И правильно: жалость к себе — самое разрушительное чувство из всех возможных. Тсунаёши уже сколько лет пыталась от неё избавиться, но всё равно, казалось, даже перейди мир в новое состояние счастливого коллективного сознания, она и там умудрится отгородить что-то вроде уголка сугубо для жалости к себе (себе — Тсунаёши, а не коллективному отсутствию разума) и проведёт там всю оставшуюся вечность.       Пришлось вставать и открывать. Девушка терпеть не могла оказываться перед посторонними расслабленной, спокойной, не выглядящей готовой к атаке. Как будто если она выглядит слабой, то слабая она и есть, и как будто все, кто видит её слабой, немедленно захотят этим воспользоваться. Разум плохо понимал, почему в понятие «слабая» входит всё, что отличается от «стоящая перед собеседником с хмурой рожей», разум вообще плохо понимал, зачем не-разуму (всей остальной Тсуне) это всё нужно, но разум здесь привычно никто не слушал. И даже то, что за дверью оказалась всего лишь девушка с подносом, разуму не помогло.       Ну ничего себе, а здесь ещё и кормят. И кормят даже более чем хорошо. Бесплатный сыр, конечно, бывает только в одном месте, но ей-то уже, честное слово, какая разница? Отравит — сам же…       А что — сам же? Еда опять привела к мысли, зачем она понадобилась Бьякурану. К вопросу, если точнее. Тсуна этого в упор не понимала. А все проклятые предчувствия намекали, что и не поймёт, что логика и здравый смысл тут обо что-нибудь очень странное разобьются. Об Бьякурана, например. Он вообще человек из тех, кому хорошо подходит характеристика «неожиданный». Если он вообще человек.       Всё это было хорошо, даже если и было плохо, потому что после еды девушка всё-таки заснула. Как была — одетая, поверх постели.