Через тернии

      Тсунаёши очень плохо понимала, что в её положении означает «отдохнуть» и уж тем более «осознать всё сущее заново». Да, ей это определённо требовалось, но как? Как думать о том, чего ты не понимаешь, от чего ты настолько далёк? Да, если много раз повторить про себя слова текста, несколько раз переставить их местами, записать и внимательно рассмотреть написанное, то можно, наверное, понять текст. Но как поверить, нет, даже не так, не поверить, она уже верит, она знает, пусть и через проклятый дар, что всё это правда, но как на самом деле принять всё сказанное? Как вобрать в себя этот ужасный огромный мир, который на самом деле есть бесконечность миров, и как заставить себя вдруг начать жить в нём? Как перетащить себя, своё сознание, своё понимание жизни из помойного, периферийного и безнадёжно погрязшего в собственной кровавой кашице Намимори — из девочки, которая дальше этого мира ничего никогда не видела, не понимала, не видит и не увидит, не понимает и не поймёт, не буквально и не территориально, конечно, но — в мир, в котором есть бесконечная бесконечность других миров, белый ангел Бьякуран, многоликий и единый в одном сознании, коллективное бессознательное в качестве нового состояния мира и люди с особенными способностями, решающие судьбы этого мира — в девушку, способную быть кем-то из людей, эти самые судьбы решающих. Нет, наверное, она даже не против, и даже, может быть, она и правда на это способна. Но как сказать себе, что это действительно именно так?       В голову не приходило ничего осмысленнее, чем пересмотреть «Код Гиасс». Это всё равно не помогло бы вобрать в себя полученные новости, но, возможно, помогло бы понять что-то об изменённом состоянии мира. Кстати, стоит уточнить у Бьякурана потом, что там на самом деле случилась за история и правда ли, что это аниме как-то передаёт одну из идей смысла перехода из нынешнего состояния мира в новое. Там о Боге было. Но… просто сесть пересматривать аниме? Почему эта жизнь так абсурдна в своей простоте? И вместе с тем логична до безумия… Даже пугающе немного. Но, нет, пересматривать аниме — это потом. При Реборне, то есть, в одном доме с Реборном она делать этого не будет, но и прямо сейчас это как-то… слишком. Что именно «слишком», понять не получалось. Может, поспать? Спать всегда полезно и надо. Может, во время сна что-то поймётся и усвоится само, так ведь бывает, да и сон, говорят, вообще лечит что угодно и приводит душу в гармонию, а душевная гармония от подобных речей однозначно пострадала больше всего и больше всех.       Бьякуран ей выделил даже не комнату, а целые апартаменты, состоящие из трёх комнат и ванной. Всё в извечном его белом цвете, всё такое большое и просторное, аж немного страшно и отчего-то горько. Вот зачем, скажите на милость, зачем совершенно незнакомой, разве что только что завербованной, совершенно неважной и ни на что не влияющей девушке оказывать такую милость? Тут ещё можно что угодно и сколько угодно украсть, к тому же. В Намимори его назвали бы сумасшедшим.       В Намимори бы и Тсунаёши — сейчас, когда она делает то, что делает, пытается совместить себя и нечто большее, чем Намимори, совместить и начать жить в этом не-Намимори — назвали бы сумасшедшей. И перестали бы вести с ней дела, потому что с такого… ну, с такого, серьёзные дела и пути не начинаются. Потому что ведёт она себя, наверное, как ребёнок. Ну, наверное, просто к этому более подходящие слова очень плохо подбираются. Потому что что дозволено Бьякурану… Рождённый ползать летать не может, а Савада Тсунаёши — не белый ангел Бьякуран Джессо, и Бьякурану, опять же, дозволено не понимать, а ей… Но удобнее не слышать доводов уже не разума даже, а всего её доспеха привычки и правил. Но почему-то во всём этом ей кажется, что лучше всё-таки именно то, что удобнее.       Девушка легла на огромную белую кровать, мимолётно поразившись тому, как же всё-таки это мягко, когда кровать нормальная, и попыталась просто не задумываться ни о чём. Это тоже вряд ли было отдыхом, да и ни о чём не задумываться она на самом деле совсем не умела — в голову вегда, как ни старайся, лезло что-то лишнее и ненужное, лезла всякая мерзость, лезла жалость к себе и неуместные самокопания, лезла застарелая глухая и печальная обида, которая обычно была запрятана глубоко-глубоко и почти там забыта. Мысли, любые, на самом деле, даже нужные и полезные, — это яд. Яд медленный, болезненный, действующий по-разному в зависимости от состояния: иногда паралитический, иногда заставляющий человеческое существо биться в судорогах, выглядящих как осмысленные иногда действия, иногда сводящий с ума, иногда убивающий напрямую. Яд люди создают для себя сами, сами травятся им и сами ищут потом виновытых-отравителей, не зная, что искать их надо глубоко внутри себя. Тсунаёши любила пить яд, он был для неё как наркотик. Но — сейчас хотелось обойтись без дозы. Не завязать, но отдохнуть немного. Только как заставить себя…       Может, и правда постараться заснуть?       Завибрировал телефон. Сообщение.       Шоичи.       «Да, им скормили дезу. Кто — сложный вопрос, выясняю, но Вонгола — вполне вероятно. Будь осторожна. Пожалуйста. Люблю.»       Вот как. Уже и «люблю».       Хорошо, что он не позвонил. Отреагировать адекватно на это жалкое и горькое «люблю» Тсунаёши бы никак не смогла. Скорее даже никак бы не отреагировать не смогла. Потому что не знала… как? Даже если неадекватно, то как? Никаких чувств и эмоций, описываемых словами, действиями, выражением лица, не возникало, просто не могло, и это даже как-то пугало немного, внушая какую-то пустую неправильность. Мол, девочка, тебе тут в любви признался бывший, с которым у тебя последние годы было что-то вроде искренней, но неловкой и неясной дружбы, скорее даже союза с взаимной поддержкой и нейтралитетом, но без понимания, как на самом деле с этим жить, и к которому ты ответных чувств не испытываешь. Девочка, тебе тут в любви признались, так-то. Девочка, ты должна смутиться, испугаться, ахнуть, покраснеть, упасть без чувств, и плевать, что ты и без того лежишь на мягкой постели и упасть чисто технически не можешь, ты должна настрочить в ответ три страницы концентрированного смятения с малой долей благодарности, приправленного щепоткой извинений. Или же, если твоя психически больная совесть согласна позволить тебе использовать твоего Шоичи, дополнительно привязав к себе этим «люблю», то ответить тем же и изобразить безграничное счастье от того, что всё наконец-то вернулось к началу, что вы снова составляете пару со своими «люблю» и «люблю». Потому что так надо.       «Надо» и «правильно» — два слова, которые редко были для Тсуны тем, что ей «надо», а того, что «правильно», у неё вообще не было никогда.       Нет эмоций, нет чувств, нет — вот оно, исполнение желания, почему же нет радости от такого чуда — даже мыслей, и ничего, совершенно ничего не хочется на это отвечать… Значит, на это, наверное, и не надо ничего отвечать. Можно оставить этот вопрос, эту бомбу с бессрочно остановленным, но грезящим в любую минуту вновь пойти, таймером, на потом, всё ещё в подвешенном состоянии. Это всё ещё не то, с чем она и хочет, и может разобраться. А сейчас или вообще… тоже вопрос.       «Спасибо.»       Если Шоичи узнает, во что она вляпалась, будет ли он согласен? Оставит ли он мир таким, какой он есть сейчас, или захочет в новое псевдоидеальное состояние, где он будет един со всем прекрасным — и с ней, которую он «люблю» — и не будет думать о том, что он един с чем-то другим, ужасным, и со всеми остальными, чужими совсем, людьми, потому что думать он уже не будет способен? На чьей стороне он захочет быть?       Что опять за глупые мысли.       И зачем вообще так много думать об одном несчастном слове, которое на самом деле не значит совсем ничего, если Шоичи, помимо этого одного, написал много других, куда более важных слов, куда более полезных и достойных для обдумывания? От этого зависит её жизнь на самом деле, а не от какого-то там глупого «люблю».       Значит, её смерть нужна Вонголе.       Значит, Вонгола уже знает о ней всё.       Значит, Реборн убьёт её, лишь увидев.