Фрейм

      В Косой переулок мы еще ходили дважды — чтобы освоиться. Мешковатые мантии приходилось надевать, чтобы не выделяться из толпы, потому что маги, при всех своих неписанных законах и предрассудках, смотрели на нас косо, будто мы — просто магглы, которые случайно попали на волшебную улицу. Последние гроши мы потратили на газеты, которые носили запоминающееся название — «Ежедневный пророк». Из всех многочисленных новостей, и про розыск бандитов, и про даму с двадцати пяти кошками, и даже про накаляющуюся обстановку во Франции, мы узнали о существовании волшебной тюрьмы — Азкабан, о других местах, которые скрыты магией от взгляда обычного человека.       У Тома были деньги, — кошелек с мелочью от покойной матери, — часть которых он рассудительно потратил на сумку для учебников и пижаму в обычном маггловском магазине. У меня не осталось ни монетки, поэтому просто помогла ему с выбором.       Я внимательно изучила рекомендации для студента-первокурсника, и нашила вручную бирки с именем и фамилией на мантию Тома, а потом и на свою.       Мне нужно было привести в порядок нашу форму, — подшить и подогнать под фигуру блузку, разобраться с мантиями. Получить разрешение на использование одной из приютских швейных машинок оказалось сложным — и пришлось долго объясняться с миссис Коул. Она даже проверяла лично: умею ли я шить, не сломаю ли ничего, и пристально расспрашивала для чего мне, собственно, это нужно.       — Ушить юбку и укоротить рубашку, — просто ответила я, с надеждой глядя на миссис Коул.       Все машинки, нитки и тесёмки хранились именно здесь — в небольшой светлой мансарде. Стены, шкафы и столы были покрыты толстым слоем пыли, в густом, — каком-то ветхом, — воздухе витала томительная скука. Дети и воспитатели ходили сюда до невозможности редко — только для того, чтобы взять нитки нужного цвета.       — Хорошо, я разрешаю, — наконец согласилась она.       Справиться с британскими ручными машинками для шитья оказалось задачей сложной, но выполнимой. Я привела в порядок юбку, рубашку Тома и заштопала протертые временем дырки на мантиях. В моём распоряжении оказался целый сундучок с тканями, который миссис Коул милостиво разрешила использовать. Я с интересом коснулась его деревянной крышки и провела пальцем. Это было старое, местами набухшее от влаги дерево, на котором было аккуратно выжжено «Лондон». Рывком открыв крышку, я закашлялась. В воздух поднялись клочки пыли и суетливо разлетелись по комнате.       Внутри были сложены по стопочкам ткани, в основном — хлопковые и льняные. И тут у меня возникла идея: в отличие от Тома, у меня сумки для учебников не было, поэтому я просто найду плотную ткань и сошью. Мой выбор пал на льняное полотно. Ткань поддавалась обработки и всяческому воздействию с трудом, это сперва и охладило мой пыл, но позже я приноровилась. На работу ушло без малого месяц, сумка получилась немного кривой, но вполне пригодной для использования.       За месяц Том проштудировал все учебники за первый курс, в то время, когда я успела прочесть только два — «Руководство по трансфигурации для начинающих» и «Магические отвары и зелья». Всё это было так интересно!       Первое сентября приближалось стремительно. Однажды вечером, когда в углах мансарды залегли глубокие тени, а свечи, будто танцуя, освещали светлыми пятнами мои руки, я беззаботно улыбалась, иголка будто бы летала в моих пальцах, зашивая черной ниткой дырку на мантии. Я была рада — всё наконец-то получилось систематизировать и почти подвести к концу.       Сзади протяжно скрипнула дверь, и моя рука заметно дернулась от неожиданности. Я заправила волосы за ухо и подумала, что нечего беспокоиться — наверняка это пришел Том. Он иногда заходил ко мне, в мансарду, когда работа над одеждой была в самом разгаре, чтобы рассказать мне про школу, про Большой Зал, и про другие ее волшебные особенности. Он показывал мне картинки из «Истории Хогвартса» и восхищался его основателями.       — Том? — небрежно спросила я через плечо, завязывая нить в узелок.       Он прошелся по комнате к окну и задумчиво прикоснулся к холодному стеклу подушечками пальцев. На улице царила какая-то туманная вечерняя суматоха, шумел густой дождь.       — Я понял, — сказал он осторожно.       Я с интересом на него посмотрела и отложила мантию на стол.       — Что случилось?       Он задумчиво наклонил голову и медленно ко мне повернулся.       — В Хогвартсе есть четыре факультета, — с придыханием сказал он, — Распределяют по способностям и потенциалу: Равенкло — для умных и жаждущих знаний, Хаффлпафф — для паинек, любящих черновую работу, Гриффиндор — для смелых и безбашенных.       Он ухмыльнулся, глаза его сверкнули.       — А четвертый? — спросила я.       — Слизерин, — еле слышно выдохнул он, — для хитрых, амбициозных и могущественных. Для особенных. Таких, как… как я.       Моя первая мысль, сопровождаемая сдержанной ухмылкой, показалась бы оскорбительной для Тома, но, на мой взгляд, это было чистой правдой. Честолюбия ему не занимать. Возможно, из-за его особенных способностей он уже считает себя великим магом. Что же убавит ему спеси?       — Интересно, — воодушевленно сказала я, — на какой факультет распределят меня?       Том вскинул брови и проницательно на меня посмотрел.       — На Слизерин, разумеется, — отмахнулся он, заглядывая в окно.       Я была не согласна с ним. Я считала, что поступлю на Равенкло, и на это были веские причины — ведь Том обмолвился, там место для смышленых личностей. И таковой я себя считала в силу возраста моего внутреннего мира. Наверное, то, что я оказалась в другой реальности — шанс чтобы реализовать себя в этом мире по-новому. Это значит — осознать себя здесь, как полноценную и сформировавшуюся личность, отдельный индивидуум, с собственной силой воли и мыслью. А еще помочь в этом Тому — я искренне за него волновалась.       У нас не было почти ничего, кроме желания пробиться в свет, стать кем-нибудь более значимым и ценным, чем мы есть сейчас. А на данный момент мы — лишь дети.       — Мне кажется, что я поступлю на Равенкло, — заметила я.       Спорить с ним долго не пришлось — вскоре мы сошлись во мнении, что всё узнаем в Хогвартсе.       На рубеже тридцатых и сороковых годов активно велась военная подготовка Великобритании. Чаще пролетали государственные истребители или бомбардировщики, готовили воздушную оборону. Ничего приятного в виде пролетающих мимо эскадрилий не было — это страшно. Страшно осознавать, что эти самые железные птицы представляют огромную опасность для жизни. Военные учения проходили далеко за городом, поэтому вечные взрывы и тряска волновали лишь церковь на самой окраине. Люди, в большем своём, негативно относились к Союзу, но я в это не лезла.       Первого сентября я проснулась в крайнем волнении рано утром. Еще только светало, слабый рассеянный свет залетал в окно, тускло освещая спальню. На улице не было шума самолётов, — сегодня не проходили военные учения. Я встала и тихо-тихо прошла к выходу, знакомой дорогой поднимаясь в мансарду. Лестница по-утреннему вяло скрипела под моими ступнями. Я зашла в комнату и быстро переоделась в заранее сложенные на столе брюки и бесформенную майку — одежду, которую предоставил приют, и принялась заново изучать списки вещей, заодно проверяя наши с Томом чемоданы: перспектива забыть что-либо явно не соблазняла.       Реддл пришел ко мне чуть позже, тоже при параде, вместе с миссис Коул. Она выдала нам по небольшой булке хлеба, стеклянной бутылке воды, и отправила с нами сторожа. Мы доехали до вокзала с несколькими пересадками, сторож оставил нас около входа в вокзал Кингс-Кросс и уехал. До отправления поезда оставался час, поэтому мы не спеша осмотрелись по сторонам. То, как оказаться на платформе девять и три четверти мы уже знали из подробных объяснений Дамблдора. Проход отыскался быстро, мы собрались с духом и буднично прошли через стену.       Блестящий красный паровоз выпускал клубы пара, в которых фигуры на платформе виделись смутными тенями. Стоял громкий гул голосов, скрип тяжелых чемоданов и недовольное уханье переговаривавшихся друг с другом сов. Я остановилась на месте и, как завороженная, смотрела на поезд. Том вяло махнул мне рукой, и ушел куда-то через толпу. Я не торопилась сходить с места, впитывая в себя эту атмосферу, и пытаясь сохранить в своей памяти все это. Я откровенно наслаждалась этим непринужденным шумом, как в преддверии чего-то торжественно.       Первый пыл, с которым мы с Томом пытались вникнуть и понять новый мир остыл. Волшебный мир не казался уже такой сказкой — нам, приютским детям, всё же придется туго здесь, хотя бы потому что брали на работу магов из проверенных временем семей. А еще — волшебников волновала чистота крови. Том был полукровкой, — это в мире магов было что-то вроде среднего класса в обществе. Я же не имела не малейшего представления ни о том, кто я, где моя семья, были ли они волшебниками. Я смутно припоминала, что мой отец эмигрировал в Англию из Франции, а мать имела родство со шведами. А дядя был какой-то сомнительный и вечно пьяный.       Меня одолевал неподдельный интерес — кто же я все-таки? Может так получиться, что моя мать была волшебницей? Эх, жаль, что под боком нет какой-нибудь картотеки.       Я шла по узкому коридору поезда, в надежде найти свободное купе. До отправления оставалось около сорока минут, но поезд был уже битком набит студентами. Заняв купе с какими-то старшекурсницами, я придвинулась поближе к окну и укуталась в мантию.       Всё ли в порядке с Томом?       Я ясно почувствовала себя заботливой мамочкой и криво усмехнулась. По дороге я дочитывала в спешке пособие по заклинаниям. Доехали мы на удивление быстро — паровоз уже сбавлял скорость. В купе заглянули старшие ребята и объяснили, что они старосты, проверили всё ли в порядке и посоветовали поскорее мне переодеться. Из школьной формы на мне была только мантия, поэтому я быстро-быстро нырнула в юбку и переодела блузку. Поезд уже остановился, и я покинула его в числе последних. На платформе царила суматоха и толкучка, я спешно последовала за всеми младшекурсниками, которых вел к озеру высокий мужчина. Он рассадил нас по лодкам, я попыталась разглядеть в толпе Тома, но на глаза попадались только незнакомые лица.       У меня перехватило дыхание, как только я увидела огромный замок, — прямо-таки средневековый, — с многочисленными башнями и бойницами. Он возвышался над озером, блестя окнами, в которых отражалось ночное небо. Как корона, Хогвартс венчал холм, приманивая к себе взгляд своим величием. Он словно рос, пока мы подплывали к нему ближе на лодках.       Дойдя до дверей, мы поднялись по каменной лестнице и вошли в просторный холл. Нас встретил профессор Дамблдор. По случаю начала учебного года, он принарядился в чудаковатую мантию цвета золотистой сепии. Вкупе с его каштановыми волосами это смотрелось странно, особенно учитывая какой-то маленький повторяющийся рисунок на ткани. Я пригляделась. Это были остроконечные шляпы самых разных оттенков, которые, безусловно, красоты ему не прибавляли.       Среди учеников промелькнуло лицо Тома, и я успокоилась. Значит, что он тоже добрался до школы и всё в порядке. Мы ждали около двадцати минут, пока нас не повели в Большой Зал. Огромная воздушная комната, до краев наполненная атмосферой волшебства и магии, где потолок, словно само небо, хмурился свинцовыми тучами. Взгляды детей и преподавателей были обращены на обветшалый табурет, который ранее будто бы несколько столетий пылился в коморке. На нем восседала гордая остроконечная шляпа. Она была сделана из старой потертой кожи, что собиралась мелкими складочками ближе к полам. Дамблдор называл студентов по порядку, и она их последовательно распределяла.       — Дефоссе, Ирен!       На ватных ногах подойдя к табурету, я медленно опустилась на него, и мне на голову водрузили шляпу. Прямо над ухом раздался хриплый голос, чем-то напоминающий скрип половиц:       — Хм… Всего лишь холодная расчетливость или новые полезные знакомства?       Я задумчиво нахмурилась и медленно спросила:       — Это вопрос?       Шляпа вкрадчиво выжидающе поёрзала на моей голове. Странных вопросов я не ожидала, но раз так надо, то я отвечу.       — Наверное, второе.       Шляпа торжественно кашлянула, и предчувствие, что сейчас случится что-то необратимое не дало мне смолчать:       — Пожалуйста, в Равенкло! — взмолилась я.       — В Равенкло? — переспросила шляпа, — ты противоречишь сама себе. Зачахнешь там.       Я хотела что-то возразить, запротестовать, но было поздно — шляпа громко закричала:       — Слизерин!       Медленного размеренного выдоха было достаточно, чтобы мысли суетливо осели, подобно застывшему воску преобразовывая фигуры и тени вокруг меня. Концентрации не хватало, и кляксы света змейками сползали вниз, ноги были не мои, взгляды были обращены не на меня, сказка была не моя. Отторжение, звонкое и подобострастное, холодное, как сама зима, встретило меня чересчур презрительно. Моё появление в этом мире было таким же нежеланным, как моё присутствие на Слизерине. Странно, но на мантии медленно, будто в замедленной съемке, зелеными искорками суетилось волшебство, вырисовывая очертания и контуры герба факультета. То была змея, юркая и хитрая. Она четко очерчивала и заявляла о моей принадлежности к Слизарину. Мне хватило самодовольных ухмылок Тома и колкости в мой адрес. Факультет меня отчужденно поприветствовал. Я не понравилась никому: в моих действиях находили пошлую грубость, мои плечи дергались в смиренном повиновении, во мне не было того несгибаемого стержня самодовольного, пренебрежительного, азартного циника. В моих запретных мыслях они нашли завуалированный нигилизм. Когда очередь дошла до Тома, я невольно скрестила пальцы. Шляпа на его голове ни секунды не медля, воскликнула:       — Слизерин!       И я обрадовалась за него, когда увидела его победоносное выражение лица.       Пир прошел в смятой и сытной суете. Я наелась еще в самом его начале — пирогом с патокой. Лица вокруг меня, изнеженные и избалованные, задирали носы, являя собой некое подобие аристократичной отчужденности. Их тарелки, то полные, то пустые, чаще всего блестели заливистым жиром свиного окорока и хрустели сухими чипсами. Они ели много, наспех и самозабвенно. Я задумчиво смаковала чай с корицей. Сунув яблоко в карман, я вместе с другими учениками отправилась следом за старостой. Особую, отменную жалость к себе я испытала, увидев эти длинные коридоры и запутанные повороты на пути к гостиной. Староста небрежно рассказал о том, как нам не заблудиться. Замок был большим капканом, подземелья — его гордостью.       — Асфодель, — отчеканил староста, — запомните этот пароль, первогодки. Спасать, чуть что, вас никто не будет.       Гостиная Слизерина оказалась подобием классической пещеры, со вкусом обставленной. Стены из необработанного камня веяли холодком в воздухе, под потолком парили круглые зеленоватые лампы. Даже камин, над которым находилась полка, покрытая сложной резьбой, не согревал. Уют заканчивался там, за витиеватым бортиком камина, где тихо потрескивали поленья.       Староста не стал толкать громкую речь, доходчиво объясняя что да как. Он просто представился, указал на вход в спальни девочек и мальчиков и начал поочерёдно расспрашивать детей о чистоте их крови. Я опешила от этой лицемерной обязательности. Дети же не мялись — выкладывали всё как есть. Чистокровные, бескомпромиссные тунеядцы.       — А ты у нас… — сказал староста, подойдя ко мне.       — Ирен Дефоссе.       Староста поджал губы и в упор посмотрел на меня, стараясь, похоже, прожечь во мне дыру взглядом.       — Статус?       Я не нашлась с ответом.       — Жду.       — Я… я не знаю, — честно ответила я. — Я почти ничего не знаю о своей семье. Только то, что отец переехал из Франции сюда. У него была фамилия Жаме-Дефоссе. Мать в девичестве была Хансон. Они мертвы. Наследства у меня никакого нет. А…       — Довольно, — зло сказал староста, — Нам не обязательно слушать твои сказки. Если бы ты хотела узнать о своей семье больше, ты бы узнала уже давно… Дефоссе. К твоему счастью, я слышал раньше эту фамилию, полукровка. На твоем месте мне было бы стыдно.       Он прошёл мимо меня, больно задев плечом. Что здесь творится вообще? Где здравый смысл? Мне почему-то показалось, что я оказалась в детском саду. Не может ведь всё решатся статусом и деньгами? Это ведь по-детски глупо, неправильно, строить впечатление о человеке за счет его внешней обложки, фантика.       Фамилия старосты — Паркинсон. Мне надо было запомнить. Интересно, где раньше он слышал мою фамилию? Я решила пока отложить все вопросы в долгий ящик.       Моей соседкой по комнате оказалась безбожно глупая, честолюбивая девица моего возраста. Она так визжала, когда узнала, что я — её соседка по комнате. Руки машинально дернулись к ушам, и я прыгнула под одеяло.       Это были темные времена сероватого оттенка.       И со всей честью и честностью могу сказать, что я была хорошей соседкой на протяжении всего года. Я просыпалась совсем рано и уходила в гостиную рисовать каждый день. А потом со всеми, чтобы не заблудиться, шла в Большой зал. Коридоры в подземелье со временем перестали внушать страх и не несли более с собой схожесть с логовом первобытного человека. Я находила в стенах знакомую грубость и жёсткость, но они не были чужими. Потому что, честно говоря, я привыкла ко всему. К безразличному отношению ко мне, к одиночеству, к круговороту однотипных событий. Я просто училась и витала в своих мыслях на периферии возможного и привычного. Том нашёл много друзей и почти не обращал на меня внимания.       Я взяла за привычку сушить яблоки. На столе в Большом зале каждое утро на тарелке были тонко нарезанные кусочки фруктов — это было блюдо «Шоколадное фондю». Я таскала яблочные ломтики и выкладывала на газетке на улице в солнечную погоду. Затея изначально казалась провальной, но спустя полтора месяца, я приготовила мешочек сушёных яблок, а потом наступили морозы. В гостиной было особенно холодно, и мы всем факультетом накладывали согревающие чары, что могли заключаться в каком-либо предмете: например, старшекурсники зачаровали диваны.       На зимних каникулах мы с Томом остались в школе почти единственные со всего факультета. Рождество вышло пышным и грандиозным, прямо-таки королевским, если сравнивать со скудным праздником в приюте. На утро я проснулась в веселой послепраздничной вялости.       За каникулы мне пришла идея выработать план по идентификации личности моих предков. Вот где Паркинсон мог слышать мою фамилию? Я аккуратно осведомилась о том, на сколько моя фамилия распространена в мире магов у моей соседки. Кривя душой, она сказала, что никогда её раньше не слышала. Но после каникул староста Паркинсон не вернулся в школу ни в феврале, ни в марте, ни в конце весны. А потом мне было не до этого — всё занимала подготовка к экзаменам.       Сдача экзаменов прошла в привычной скрупулёзной суматохе. Хотя я была более, чем довольна. С небольшим багажом знаний о волшебстве, с тяжёлыми чемоданами и безгранично-хорошем настроением мы с Томом стояли на вокзале в ожидании сторожа, попутно вспоминая волшебное путешествие в сказку.