One on one with the monster

      Ткань шуршит по полу с каждым лёгким движением. Раз, два, три. Раз, два, три. Тонкая хрупкая ладонь в его большой и сильной. Смычок скользит по струнам быстрее, чем можно увидеть. Всё, что вокруг, — люди, огонь от свечей, музыканты, — всё сливается в беспрерывный водоворот. Взгляд сосредоточен на глазах напротив, в обличении черной маски. Остальное не имеет значения. Резкое движение рукой умелого маэстро и музыка враз затихает. Партнёр, конечно, предугадывает этот момент секунда в секунду и вот под конец он удерживает её за талию так, что при желании она может посмотреть на остальных и увидеть их вверх ногами. Но она не желает смотреть на кого-то другого.       Возвращаясь в прежнее положение, она улыбается ему, и они отходят в сторону, чтобы перевести дыхание и взять бокал искрящегося в свете огней шампанского. — Маддалена, мы не устаём вами любоваться.       Женщина в посеребренном платье с невероятно пышным подолом подошла к ним, держа под локоть своего супруга. Бал-маскарад, столь традиционный здесь, конечно, не исключал того, что все, кто был знаком, всё равно узнавали друг друга. Маски были изысканным украшением, частью представления, но не скрывали личности человека. — Это исключительно заслуга моего мужа, — ответила женщина, чувствуя жар его руки на талии даже сквозь плотную ткань платья.       Он же наклонился и сказал так, чтобы расслышала только она: — С тобой я готов танцевать вечно, но не кажется ли тебе, что это празднество несколько затянулось?       Она не могла видеть, но точно знала, даже почти чувствовала, что щеки тотчас запылали. Даже когда прошло достаточно времени его близость и неожиданные откровения всё ещё задевали в ней что-то, будто воспламеняли чувства. А ещё он не был из тех, кого обычно с трудом можно было уговорить прийти на такое торжество, а потом уговаривать не уходить с него почти тут же. Обычно он и был инициатором. Он будто знал про каждый такой праздник и всегда давал ей право выбора — куда идти, что делать, сколько там находится. Потому предложение уйти сейчас, когда ещё даже не подали ужин, обхаживая гостей закусками и алкоголем, было неожиданным и заставило её несколько заволноваться.       Не нужно было ничего говорить. Она просто поставила полупустой бокал на столик рядом, давая ему понять, что полностью согласна и также не желает больше оставаться здесь. Уже через три минуты они вдыхали ночной воздух Вены, а через пятнадцать — он пропустил её вперед в их дом. Она сняла маску, оставив на тумбочке, а следом туфли на ремешке — на небольшом, но остром каблуке, золотые, в тон платью. В доме они обычно ходили без какой-либо обуви. В любом своём доме. — Я так устала от этих взглядов и перешептываний. — Мне казалось, ты уже привыкла, Маддалена, — он, как всегда, бесшумно оказался позади, помогая расстегнуть совсем незаметную молнию справа.       Даже по голосу она понимала, что он усмехается. — Перестань. И даже если я и привыкла, это не означает, что такое мне нравится. — Праздников должно быть в меру, — справедливо заметил он. — А на таких женщин, как ты, всегда много смотрят и много о них говорят. Ты вызываешь желание и зависть, моя дорогая.       Он спустил платье с её плеч и коснулся губами кожи, двигаясь к шее, прекрасно зная, где самые чувствительные точки этой девушки. — Таких, как я? И много ты знаешь таких, мой дорогой?       Она намеренно выделила обращение, чувствуя, что уже несколько сдаёт позиции. Он слишком хорошо знает её. Впрочем, она тоже времени зря не теряла. Выскользнув их объятий, она отошла к кровати и развернулась к мужчине лицом, позволяя ткани упасть. — Я имел в виду собирательный образ: впечатляющие, манящие, но не смотрящие ни на кого с должным интересом или только на одного. Чем более женщина недоступна, тем она желаннее. Но нет. Таких, как ты, больше нет, Алиса. Я в этом уверен.       Вот теперь улыбка на её лице была искренней, а не той вымученно-вежливой, что на балу, когда к ним подошла знакомая супружеская пара. Такая улыбка была лишь для него. Для того, кто научил её, как вести себя на таких торжествах, как говорить и что, какие и кому дарить улыбки. Для того, кто уверенно вёл её в танце. — Тогда, может, мне стоит стать более недоступной для тебя, Ганнибал, чтобы не наскучить, не приесться.       Один уголок её губ, всё ещё накрашенных бордовой помадой, поднялся, выдавая игривое настроение и лукавость. Это даже не было вопросом. Они оба знали, что этого не будет, хотя она, казалось, иногда сомневается. Не уверенная, что ему хватит её одной.       Он приблизился к ней, проводя руками по белой ткани. Такой наряд обязательно надевался на тонкое нижнее платье, подобное обычной ночной рубашке. Пальцы коснулись щеки, прядей у лица, последовали дальше к затылку и начали аккуратно и медленно вынимать шпильки из причёски. Алиса блаженно прикрыла глаза, полностью доверяясь ему. Её волосы сейчас были ласкового каштанового цвета с переливами меди и доставали ей до живота. Когда все они были освобождены и свободно заструились по спине, она почувствовала прикосновение губ к своему лбу, потом к виску, на щеке и, наконец, губам.       Они целовались медленно, желая в полной мере прочувствовать удовольствие. И когда воздуха стало не хватать, поцелуй прервался, и глаза девушки всё ещё были закрыты. — Никто не затмит тебя, — заговорил он тихо и четко, проникая в кровь. — Ни на кого я не посмотрю так, как смотрю на тебя. Сколько бы ни прошло времени. — Неужели вы стали сентиментален, Доктор? — она открыла глаза, позволяя снять с себя тонкую белую ткань. — Только с вами и только благодаря вам, мисс Дэвил.       Ей не нравилось, если наедине он обращался к ней по одному из фальшивых имён. Было особое очарование в масках и придуманных личностях, но когда они оставались вдвоем, притворство не проникало за закрытые двери. С ним она была Алисой. Та, которая четыре года назад, а кажется, будто намного больше, сжимала в руках пистолет и сделала выбор. Та, кто не вышла из машины, отказавшись от возможности навсегда уйти и больше никогда не встречаться с Ганнибалом Лектером. Забыть произошедшее, все те месяцы в его доме, вернуться к той жизни, которая была до него. — На тебе снова слишком много одежды, — шепнула она, расстегивая пуговицы его пиджака. — На тебе тоже.       Она засмеялась, покачав головой. — На мне осталось только белье. — Именно.       Но он поддался ей, снимая пиджак, потом жилетку, но когда тонкие пальцы начали быстрыми точными движениями вынимать пуговицы на рубашке из петель, Ганнибал отстранился. — Развернись.       Он расстегнул застёжку и избавил её от лифчика. Пальцами очертил лопатки, прошелся по позвонкам и повторил тот же путь губами, заставляя её длинно выдохнуть, выгибая спину. Каждый раз он был непредсказуем. Каждый раз заставлял её снова и снова быть на пределе. Никогда нельзя было предугадать, каким он будет сегодня, что и как сделает. В один момент его пальцы гладили её волосы, а в следующий — зубы вонзались в нежную плоть, оставляя отметины, которые не сходили ещё пару дней. Также как губы в легких касаниях посылали мурашки и дрожь по телу, пальцы впивались в бедра, прижимая к себе. Напоминая снова и снова, что, выбрав однажды его, она стала навсегда ему принадлежать — тело и душа.       Но это не было односторонним, совсем нет. Только с ним Алиса обнаружила, что является ревнивой собственницей. Ганнибал был красивым и притягательным. Даже не используя стандартных приёмов большинства мужчин вроде вычурных комплиментов, он привлекал к себе невероятно много женского внимания. Оставаясь неприступным, даже так он был слишком обаятельным и вскруживал голову то одной, то другой девушке, порой даже совершенно не стараясь.       И довольно скоро Алиса обнаружила, что злится, очень злится при всех этих взглядах и улыбочках, что ему адресуют. Часто все эти леди вели себя так, словно её вовсе там не было или что она не более, чем аксессуар, на который можно не обращать внимания. К ещё большей злости, но и некоторому интересу она обнаружила, что Ганнибал, всё замечая, намеренно не предпринимал ни единой попытки пресечь эти более чем неуместные знаки внимания со стороны других женщин. Так он давал понять, что она сама должна с этим справиться. Научиться постоять за себя, ставить себя так, чтобы её уважали и с ней считались даже незнакомые.       И она научилась. Научилась говорить так, чтобы хватало одной или двух фраз, которые ясно давали понять, что они здесь вдвоем, вместе, а им лучше прекратить флиртовать с ним. Научилась смотреть так, чтобы они почти что физически ощущали клинки в голубых глазах, вздрагивали от стали её голоса, когда на лице была лишь вежливая улыбка. Научилась гордо держаться с выпрямленной спиной, не давая и намёка на слабость, ни намёка, что чувствует себя не ровней ему. На это потребовалось время, силы и терпение, но она справилась. Потому что он принадлежал ей в той же степени, что и она ему. — Если продолжишь меня дразнить, мне придется убить тебя, — хрипло прошептала Алиса, улыбаясь с закрытыми глазами. — Попробуй, дорогая, но я буду сопротивляться.       На белой постели с разметавшимися волосами, нагая и раскрепощенная только для него — Алиса была верхом блаженства. Высшим божеством, неизвестным этому миру и никакому другому. И такой же она была, когда в руках блестело лезвие ножа, которым она так блестяще орудовала. Которым рассекала плоть, пуская алые брызги. В первый раз она, конечно, была неловкой и такой неуверенной, боязливой. Но потом с каждым следующим разом хватка становилась уверенней, а рука переставала дрожать. Он никогда не принуждал её и это не требовалось — внутри Алисы Дэвл горело пламя, которому она давала волю наедине с Ганнибалом. Только с ним.       Его горячее учащённое дыхание проникало под её кожу с каждым движением. Сжимая пальцами его плечи и спину, она чувствовала, как горят лёгкие, но это было болезненно приятным. Каждый раз ей казалось, что это самое потрясающее, что она когда-либо испытывала и испытает, желала, чтобы это не заканчивалось. Они словно сливались в одно целое, в этот момент, как никогда прежде, они были неразделимы. И это было прекрасно. Изысканнее самого лучшего и дорогого вина, намного более захватывающее любого стремительного танца.       Когда густое терпкое удовольствие расходится волнами по телу, Алиса неспешно возвращается в сознание, приходит в себя, начиная ощущать пальцы, что оглаживают плечо, руку, бедро. Они молчат, каждый думая о своём или же оба об одном и том же. Она думает, что безопаснее места для неё, чем его объятия, просто нет и не будет. И она совсем не против.       Пренебрегая в редкие моменты своими правилами, он наливает вино по бокалам и возвращается к ней — расслабленной и по-прежнему обнажённой — в постель. — Эмбер весьма надоедлива, не так ли? — Она мила, — возражает Алиса. — Хотя и весьма наивна. Чтобы не замечать явных измен её мужа, нужно быть просто слепой. Или до одури влюблённой, что, видимо, одно и то же. — Видимо, — усмехается он, размышляя о том, какие разные люди живут бок о бок и взаимодействуют, несмотря ни на что. А ещё о том, что человек не может враз стать совсем другим, даже в течении нескольких месяцев не может. И если вдруг он изменился, значит, он просто не давал себе волю.       Он не сделал Алису другой. Не менял её. Он освободит её сущность, позволил быть собой, не стесняясь и не боясь неприятия. Нет, вовсе не в том смысле, что она хотела убивать, а в том, что Алиса желала быть сильной, уметь давать отпор. И он дал ей это. Он обучил её и продолжал это делать, дал возможность демонстрировать свою силу, воплощать свои желания. Люди не меняются. Зато могут стать собой. — А вот Эвелин не то что надоедлива, а по-настоящему назойливая и раздражающая, — забавно нахмурилась девушка.       Он коротко рассмеялся, не отрывая от неё взгляда. — Кажется, скоро у тебя будет традиция убивать только тех, к кому ты ревнуешь меня, дорогая. — Я не ревную, — гордо возразила она, хотя это было явно напрасно. — Но она ведь действительно жутко раздражает. До зуда в ладонях. — Конечно, как скажешь, — держа в правой руке бокал, костяшками левой он провел по её боку, остановившись на тазовой косточке. — Ты не забыла, что у неё есть попечитель? — Когда это было проблемой? — Что ж, я мог бы пригласить её поговорить наедине, — предложил он больше, чтобы подразнить её. — Мм или я могла бы отвлечь пока её попечителя. Хорошая обстановка, приватная беседа, — задумчиво протянула она и закусила губу, прекрасно зная, как заводит его этот жест. — Я так не думаю, — он навис над ней, касаясь большим пальцем её губ. — Вино разольется, — улыбнулась Алиса, ничуть не боясь его.       Она совсем не забыла, каким опасным он может быть, конечно нет, тем более учитывая, что она видела это периодически. Но считала ли она теперь его чудовищем? Нет, вряд ли. Просто он был намного более опасным человеком, чем большинство. Но при этом Алиса точно знала, что никогда, как бы сильно он не был зол, Ганнибал не причинит ей боли. Действительно серьёзной и опасной боли. Он не встанет против неё. И никогда он не сделает ничего против её воли. — Уберём. — Такие пятна не отстирать. — Выбросим постельное.       Прежде чем его губы коснулись её, Алиса помешала ему, выставив указательный палец. Он поднял брови в удивлении, желая объяснения. — Эвелин, — отрезала она. — Я же сказал, моя дорогая, как ты скажешь.       Более чем довольная этим ответом, Алиса позволила поцеловать себя и ответила. Окропив алыми каплями постель, бокалы с глухим стуком упали на пол, но никто не обратил на это внимания.