Из глубины прошедших лет

Павел пришел почти сразу после ухода Анны. — Павел Александрович… — А почему не Ваше Сиятельство? — прищурился Ливен. — Ведь хотел меня вчера так назвать. Хотел, но не назвал. Так почему? — Но Вы же сразу сказали, что не можете называть меня по имени-отчеству, только по имени. То есть сами взяли более неформальный тон. Я и подумал, что если я после этого обратился бы в Вам по титулу, Вам могло бы это не понравиться. Да и представились Вы как подполковник, а не как князь, — объяснил Штольман. — А ты на лету схватываешь. Ты прав, не понравилось бы. Давай договоримся, Павел и «на ты». Все, никаких церемоний. Хочешь, называй меня дядя. Хотя какой из меня тебе дядя, если между нами разница десять лет? У меня с Дмитрием и то двадцать была. Так что я для тебя Павел. — Хорошо, Павел, я постараюсь. — Ну вот и отлично. Как ты после вчерашнего? — Нормально. — Ну и хорошо. А Анна как, не ругала? Не выгнала, как ты боялся? Не бросила? — ухмыльнулся Ливен. Штольман недоуменно посмотрел на Павла: — Ты о чем? — как ни странно, он не испытал неловкости, назвав Павла «на ты», это как будто само собой разумелось. С первой минуты знакомства он чувствовал какое-то притяжение к Ливену. Неужели так сказывалось кровное родство, которое ему было до этого не знакомо? — О том, что ты любишь ее без ума и боишься, что она тебя может оставить… Сам об этом вчера мне несколько раз говорил. — Люблю. Без ума. И боюсь ее потерять… Это правда, — согласился Яков Платонович. — Только об этом я никому не говорил. Это как же я вчера набрался, что меня на такие откровения потянуло? — Да не набрался ты. По крайней мере не так чтобы очень. Просто после нашего откровенного разговора ты не успел закрыться и сказал все, что было у тебя на душе. Ты что, стыдишься своих чувств к ней? Вот бы не подумал. — Не стыжусь. Как я могу такого стыдиться? Просто не привык о них говорить с другими людьми. — Что, и с друзьями-приятелями не говорил? Как так? — У меня никого нет. Никого кроме Анны. Мне не с кем говорить о подобных вещах, — серьезно сказал Штольман. — Вот это да… Так привыкай. Мы с Сашей теперь тебе не чужие, с нами можешь говорить о чем угодно. И про любовь говорить — в этом нет ничего зазорного. Я был приятно удивлен, что у тебя такие сильные чувства к Анне. И очень рад, что твоя любовь взаимна. Это не так часто бывает, как может показаться. Да, о любви. После вчерашнего разговора мне не давала покоя одна мысль. Похоже, в нашем поколении у нас рождались дети только от любви. Мистика какая-то. Понимаешь? — Нет. — Ну не от связи, не от романа, а только от любви. У нас всех было много женщин, а дети только от любимых. Я любил Лизу, и у меня родился Саша. Евгений и Михаил женились по любви, и у них по одному ребенку в браке, других детей тоже нет. Саша у нас получился сразу, но в любом случае, у нас с Лизой были отношения. С братьями и так все понятно, раз они женаты. А с Дмитрием точно какая-то мистика. Ты у него родился после единственной ночи с любимой женщиной… — Дети только от любви? Так не бывает, — скептически покачал головой Штольман. — Я же говорю, что мистика. Ты кого-то любил кроме своей Анны? — Нет, никого. — Вот и детей у тебя нет. А любил бы, может, и были. Хотя сейчас, когда ты женат на Анне, это и к лучшему. У вас еще все впереди. Но вам нужно поторопиться. Конечно, Аннушка у тебя молодая, но тебе-то ведь уже почти сорок. Ладно, у меня Саша появился, когда мне было чуть за тридцать, но Дмитрию-то уже шестой десяток пошел, в это время у других уже внуки вовсю. Нет, старый отец — не такая большая радость. Ладно, у Саши хоть я есть. Саша слишком молодой, чтоб остаться без отца. — А как он воспринял то, что его настоящий отец - не Дмитрий, а ты? — Намного спокойнее, чем можно было ожидать. Просто принял к сведению. — Я правильно понял, что никто кроме тебя, а сейчас и Александра не знает, что ты — его отец? Никто из родственников? — Нет, неправильно. Об этом знаешь еще ты. Единственный из родственников. Другим об этом знать незачем. Единственный из родственников? Штольман взял эту ремарку Ливена на заметку. — А как он называет тебя? — Павел. Как же еще? Маленький он пытался называть меня дядюшка, но я это пресек. Не дядя я ему, хоть тогда он этого и не знал. Павел — это нейтрально, так можно назвать любого родственника. А когда еще и такая запутанная ситуация как у нас, то это лучше всего. Хорошо, что я все время был в его жизни, так что по сути дела для Саши ничего не изменилось. А вот то, что Дмитрий умер — это, конечно, для него было огромным ударом и горем. Как, естественно, и для меня. — А от чего умер Дмитрий Александрович, я могу спросить? — Дмитрий же был уже в возрасте, сам знаешь, у стариков вечно что-то болит, то одно, то другое, да и сердце у него было слабое. А как он узнал, что ты пропал и что неизвестно, что с тобой случилось, жив ты или нет, то он совсем занемог. — Откуда он об этом узнал? — у Штольмана защемило сердце. — Из газеты. Но я об этом узнал от него только тогда, когда видел его в последний раз. Когда он меня вызвал, он рассказал очень многое, со всеми подробностями, можно сказать, исповедался… Но без имени. Точнее он называл тебя Яков. Но что это за Яков, я понятия не имел, я не знал фамилии того, за кого Катенька вышла замуж. А в последний день он наконец сказал, что пропавший Штольман и есть его внебрачный сын от Кати. И оставил для тебя письмо. Сказал, что оставил для тебя еще что-то, но я не понял что, а переспросить не смог, так как он умер в ту же ночь. Одним из его последних желаний было дожить до того, когда ты женишься… — А когда он умер? Ливен назвал дату. — Он дожил, только не узнал, — печально сказал Яков. Старый князь умер через две ночи после того, как Штольман сочетался тайным браком с Анной в уединенной церкви и меньше чем за неделю до того, как он инкогнито вернулся в Петербург. — Ты извини, что я раньше тебе не написал. Если честно, у меня просто не хватило на это духа. Я пытался, но так и не смог… Так вот, насчет того, что еще Дмитрий оставил тебе. Это квартира в Петербурге. Просто конверт с документами был подписан на мое имя и затерялся среди прочих бумаг, которые мне передали после смерти Дмитрия. Я их полностью так и не удосужился разобрать. А позавчера начал просматривать одну коробку и нашел этот конверт. Хотел поговорить об этом с Сашей. Сказать, что Дмитрий рассказал мне о своем внебрачном сыне перед смертью, и что теперь мы обязательно должны написать ему и исполнить волю Дмитрия относительно его. А оказалось, что Саша с тобой уже виделся. Так что остается только последнее. — А как же Александр? Это же его наследство, его имущество. — Во-первых, против воли Дмитрия он не пойдет никогда. Во-вторых, это ты называешь имуществом? Ну ты и насмешил! Скажи, зачем ему эта квартирка, если у него в Петербурге особняк? Ладно бы женат был, так там хоть с любовницами мог встречаться… А так, к чему ему еще эта обуза? Ему бы время найти, чтоб все имения по Империи объехать… А в-третьих, он же сейчас знает, что он — не родной сын Дмитрия. Его единственный родной сын — это ты. — Даже если и так, я не понимаю, как я могу что-то получить, ведь я князю никто, совершенно никто. Это вы знаете, что я — его внебрачный сын. Но даже это не дало бы мне никаких прав на наследство князя. — Ну имущество можно оставить кому угодно, просто надо знать, как это устроить. Поверь мне, Дмитрий знал, как. Он смог все сделать так, что ты будешь законным владельцем этой квартиры. Да, и не удивлюсь, если Саша в недалеком будущем проиграет тебе в карты какое-нибудь завалящее именьице, которое ему даром не нужно. — Я больше не играю в карты. Научен горьким опытом, — хмуро сказал Штольман, услышав только про игру в карты, которая не раз доводила его до беды, но пропустив мимо ушей смысл сказанного Павлом. — Зато Саша играет. И может позволить себе проиграть такую малость как небольшую усадебку в нескольких часах от Петербурга, ну или на пари проспорить, — в очередной раз ухмыльнулся Ливен. — Подожди, ты хочешь сказать... — Яков, я слишком хорошо знаю Сашу и могу предугадать, как он себя поведет… Вот ты думаешь, что он просто по глупости рассказал тебе о том, что считает тебя сыном Дмитрия? — А как же иначе? Нет, он сопоставил факты и сделал выводы — это, конечно, говорит о том, что он — человек умный. Но сказать мне об этом — тут больше, конечно, от мальчишеской глупости или наивности — как это ни назови. — Нет, Яков, — покачал головой Павел. — Он слишком умен, чтоб просто сболтнуть такое. После смерти Дмитрия у него остался только я, больше никого. Я тебе сказал, что два моих брата общаются только между собой, а нас как и нет. Думаешь, это изменилось после смерти Дмитрия? Ничуть! Они Саше даже письма с соболезнованиями не прислали. Вот такие дядюшки… А тут появляется возможность обрести нового родственника, пусть и незаконного. Ему все равно, каким образом ты родился, что у тебя другая фамилия, для него важно, что ты ему родной по крови, что ты очень похож на того человека, которого он всю жизнь считал отцом. И он очень надеется, что ты не повернешься к нему спиной. Так что прими это к сведению. Я уверен, что ты ему понравился. Более того, я скажу, что и твоя Анна ему тоже понравилась, как, впрочем, и мне… Штольман вопросительно посмотрел на Ливена. — Моя Анна ему понравилась? Хотя да, между ними совсем небольшая разница, а она — красивая женщина… Я могу его понять… И тебя тоже… — Яков, ты вообще о чем думаешь? Бог мой, да ты ее ревнуешь… Ты что ж ее к каждому мужчине ревнуешь? Яков Платонович промолчал. — У меня есть дама, Саша тоже женским вниманием не обижен. Я имел в виду то, что нам обоим было бы приятно общаться с ней по-родственному, как и с тобой. Кстати, мне вот интересно, как Саша назвал тебя в письме, кузеном или братом? — Ливен уже почти смеялся. Штольман понял, что Павел действительно знал Александра очень хорошо. — Кузеном — что, естественно, немного привело меня в замешательство. Назвать так возможного незаконного родственника, да еще после единственной встречи… — Когда будешь писать ему ответ, не вздумай назвать его Ваше Сиятельство, а то обидится. Как и я. Штольман припомнил, что когда он называл Александра при встрече Ваше Сиятельство, тот немного странно на это реагировал, как будто ему было неловко, правда ничего на этот счет не говорил, но пару раз теребил манжету, совсем как он, когда волновался, только не левую, а правую. Теперь Яков Платонович понял, в чем было дело. Александр не хотел быть его Сиятельством для возможного родственника, он надеялся в дальнейшем на более неформальные отношения, о чем и дал ему понять в письме. Но не был уверен, нужны ли такие отношения Штольману. — Знаешь, быть князем — не всегда преимущество, особенно в личных отношениях. У меня были случаи в жизни, когда с людьми не получалось построить тех отношений, которые бы мне хотелось, именно по той причине, что они воспринимали меня только как князя. Хотя в целом быть князем не так уж плохо, есть свои выгоды, да и женщины ведутся на титул, что и говорить. Ты не представляешь, сколько дам мечтали стать княгиней Ливен, — засмеялся его Сиятельство. — Ну и почему ты не женился? — Я что-то не припомню, что князь обязан быть женатым, — усмехнулся Павел. — А если серьезно, я же фактически был женат и овдовел. Я ведь тебе говорил, что считал Лизу своей женой, хоть она и была формально замужем за Дмитрием. После Лизы я уже никого полюбить не смог. А какие браки бывают без любви, я прекрасно знаю. Мне такого не надо. Да и у меня есть Саша, жениться только ради отпрыска мне не нужно. В женщинах у меня недостатка никогда не было. Сейчас моя пассия — вдовствующая графиня, лет на пятнадцать меня моложе, красивая, с золотым характером, обеспеченная, живет одна, оба сына в кадетском корпусе. Что еще нужно для приятных встреч? Думаю познакомить вас, когда будете в следующий раз в Петербурге. А в этот раз вам с Анной нужно обязательно сходить посмотреть жилье. Вот тебе, Яков Дмитриевич, адрес и ключи. Все остальное мы сделаем в другой раз. А насчет квартиры не беспокойся, за ней приглядывают слуги из особняка. Так что вы можете переехать туда прямо сегодня. — Не стоит, нам завтра уже ехать обратно в Затонск. Но в следующий раз мы, возможно, остановимся там, думаю, это лучше, чем в гостинице. Хотя я и постарался найти приличное место, это не «Европа», но такого я, конечно, позволить себе не могу… — Когда приедете в Петербург, пошли записку в особняк Евстигнею. Помнишь дворецкого? Я распоряжусь, чтоб он прислал кого-нибудь с кухни готовить для вас. Ну и постирать, убрать там и все остальное… — Для нас? — Ну не сама же Анна будет готовить и стирать. Ты в своем уме? На это есть слуги, — впервые Яков увидел перед собой не подполковника Ливена, а князя, который привык совсем к другой жизни, нежели он сам. — И как ты это представляешь? Со слугами из особняка и всем остальным? — Яков, ты определенно не понимаешь ситуации. Ты — сын князя, хоть и незаконный. И ты будешь жить так, как положено. Положено иметь слуг, значит, они будут. Поначалу — из особняка. Потом — посмотрим. Саша редко бывает в Петербурге, а эти лодыри там по несколько месяцев ничего не делают, как сыр в масле катаются. Начинают шевелиться, только когда его Сиятельство должен приехать. Так и при Дмитрии было, и сейчас. Ну мне, конечно, прислуживают, когда я остаюсь в особняке. Мне иногда приходится туда заезжать, чтоб они в конец не разленились. Вот думаю, не переехать ли туда насовсем — как Дмитрий уже давно предлагал. Одно останавливает — у меня своя квартира в паре минут от дворца, что очень удобно при моей службе. Мой Демьян там хоть чем-то занят, а эти баклуши бьют. Так что пойдут служить туда и к тому, как я прикажу. И без вопросов — еще не хватало, чтоб прислуга хозяев обсуждала. Вылетят на улицу и их в самое затрапезное место потом не возьмут. Штольман подумал, кто на самом деле сейчас настоящий хозяин в доме Александра — сам Александр или же Павел? Он больше склонялся к тому, что Павел был серым кардиналом. И не только в доме. А Александр был так, только для ношения титула… — Прости, а как это будет выглядеть? Я Ливенам никто. А ты собираешься послать к нам слуг из княжеского дома. Ведь связь между нами будет очевидной… Ты ведь и сам знаешь, как быстро распространяются сплетни среди прислуги. Этого никак не пресечь… Через неделю весь Петербург будет знать обо мне… Я не о прислуге, естественно, а о, скажем так, свете. — И что тебя смущает? — Ну как же? Незаконный родственник… К чему такие проблемы? - Штольман был совершенно сбит с толка. — Вот уж нашел проблему — бастард его Сиятельства. Ладно бы был побочным сыном Императора, ну или хотя бы одного из Великих Князей, а то остзейского князя, которого в Петербурге еле кто знал. Кому это интересно? Ты что же действительно не знаешь, что творится в высшем свете? Ладно, не будем трогать монаршее семейство, это, как говорится, святое. Да ты пройди по дворцу, и у половины там фамилии и титулы, которые они носят незаконно. У тебя хоть отец точно известен. А для многих и это загадка, так как несколько претендентов на отцовство… Так что когда все откроется, а это все равно случится рано или поздно, извини, ты не будешь притчей во языцех. Кроме тебя есть особы, о которых будут сплетничать гораздо больше, чем о тебе… Так что, ты — родственник князя Ливена, и этого хватит для слухов, а кто уж что подумает — это их дело. И если уж это так тебя беспокоит, мы еще и родственники по материнской линии, через Ридигеров. Сосредоточив внимание на возможном родстве с Ливенами, Штольман почему-то совершенно выпустил из виду свое родство с Ридигерами, которое и доказывать было не нужно. — И в каком родстве мы состоим? — поинтересовался он. — Надо посчитать… Так, Катя была дочерью Вольдемара, кузена Теодора… Подожди, так ведь Теодор — брат нашей матери, почему у меня это вчера из головы вылетело? Хотя неудивительно, у нас же с ним вообще никаких отношений нет. Значит, Вольдемар — двоюродный брат и нашей матери. А Катя Дмитрию — троюродная сестра. Значит, ты мне — троюродный племянник. — Троюродная сестра? О Боже, только не это! — простонал Штольман. — Так, может, Ваш отец из-за этого и был против брака Дмитрия Александровича с Катей? Из-за такого близкого родства? На такой же брак вроде бы благословение епархиального архиерея требовалось. — Близкое родство? — хихикнул Павел. — Да Ливены часто на родственницах и женились, чтоб деньги из семьи не уходили. Нет, тут дело не в родстве, а именно в деньгах. Отец же жадный был кроме всего прочего. Катя ведь была почти бесприданницей, ну небольшое приданое у нее было, но явно не такое, на которое рассчитывал отец. Хотя Дмитрий мог жениться и на барышне вообще без приданого, ему столько досталось, что на десять жизней хватило бы… Да, а наш общий предок — Якоб Вильгельм, граф Ридигер, он мне приходится прадедом, а тебе — прапрадедом. Ливен вынул карманные часы: — Извини, мне уже нужно спешить. Если хочешь, я тебе как-нибудь потом об этом расскажу. Мне сегодня еще нужно вернуться в Павловск. — Павел в Павловск? — улыбнулся Штольман. — Да, вот так, Павел в Павловск. Мне часто приходится ездить по службе по дворцам и даже, бывает, по Империи. Или ты думал, что заместитель полковника Варфоломеева прохлаждается в Петербурге? — Вот, все хотел тебя спросить, — вспомнил Штольман.- А Варфоломеев — он что же никогда не замечал сходства между нами? Это же трудно не заметить. — Это ты уж сам у него спроси. Если он, конечно, скажет. Ты же знаешь, он лис еще тот. Вместо Павловска Павлу хотелось поехать именно к Варфоломееву, взять его за грудки, потрясти хорошенько… И спросить: «Когда ты, старый прохвост, догадался о том, что в Штольмане течет кровь Ливенов? Сколько лет назад? Или ты не знал об этом? А узнал, когда познакомился со Штольманом? Или, может, еще и до этого? И почему не сказал мне? Хотел владеть сведениями, которые могли нас компрометировать? Зачем? Чтоб при случае использовать? Против кого? Против Штольмана или против меня? Или нас обоих? Или на это есть какая-то другая причина?» Желание вытрясти признание из Варфоломеева было у него с того самого момента, когда он увидел, как в ресторан входит помолодевший десятка на три лет его Сиятельство князь Дмитрий Александрович Ливен. Тогда у него куда-то провалилось сердце, и он прошептал: «Димий, мой Димий… живой…» Когда Дмитрий сказал ему, что его сын от Кати очень похож на него, Павел подумал, что брат мог преувеличивать, что ему просто хотелось, чтоб так было. Но это было действительно так, Яков был копией Дмитрия. От неожиданности он даже повел себя непозволительно фамильярно с человеком, которого видел впервые в жизни, пусть он даже и был его родным племянником. Теперь в его жизни появился сын Дмитрия, и он сделает все от него зависящее, чтоб его не потерять. Впервые за месяцы после утраты любимого брата у него стало спокойно на душе. В близком родстве его самого и Штольмана не могло быть сомнений. Яков спросил, неужели Варфоломеев не видел его сходства с Ливеном. Это был правильный вопрос. Павел никогда бы не поверил, что Варфоломеев был слеп. Только не он. Он видел все и вся. Иначе бы он не стал начальником охраны Императора. Но вот зачем он скрывал от него то, о чем догадывался или, возможно, даже знал довольно давно — было непонятно. И как получилось так, что по крайней мере за пару лет они со Штольманом ни разу не встретились, даже случайно? Он очень хотел это выяснить. — Ты мне пиши, пожалуйста. Я там свой адрес тоже написал. Да, чуть не забыл. Это карточка Дмитрия, не знаю, захочешь ли ты иметь ее. Это один из последних снимков, когда он еще был более или менее здоров. Раз уж у тебя теперь есть портрет Катеньки, пусть будет и снимок Дмитрия. — Спасибо, я возьму. — Сообщи, когда ты будешь в следующий раз в Петербурге, я постараюсь быть в городе, если позволит служба. Ты же знаешь, мы — люди подневольные. И обязательно дай знать Саше. Он, конечно, нечасто будет жить в Петербурге, но если будет здесь, непременно захочет с тобой встретиться. — Я не думаю, что смогу снова скоро приехать в Петербург, сам говоришь — служба, но я обязательно напишу и тебе, и ему. — Димий, ты, пожалуйста, не пропадай, — попросил Ливен. — Не пропаду, — заверил его Штольман.