Мой дом Азкабан

Он узнал об их прибытии на остров ещё до того, как три пары ботинок коснулись прибрежных скал. Ровно в восемь утра дверь в камеру с грохотом распахнулась. Три пары настороженных глаз уставились в широкую спину волшебника. — Доброе утро, господа! — дружелюбно произнёс Брум, поворачиваясь к аврорам лицом. Те отчего-то мялись на пороге, не зная, как подступиться к опасному преступнику. Он встретил конвой при полном параде: новая мантия поверх тюремной формы, гладко выбритый подбородок и тщательно расчёсанные длинные белые волосы. Наконец главный аврор вынул свою палочку и прочно затянул магический узел на добровольно подставленных запястьях. Его вели по коридорам, минуя шипящих дементоров, прямо как пять лет назад. Только теперь достаточно было одной его мысли, и все эти твари враз высосали бы жизнь из конвоиров до самого донышка. Брум чувствовал небывалый подъем сил. Какое-то игривое сумасшествие бродило в его душе. Хотелось устроить нечто эдакое, чтобы запомнилось надолго, и чтобы передавалось из уст в уста, как притча, в назидание молодым аврорам, но вчера он обещал вести себя хорошо одному странному человеку. Они вышли из крепости в пасмурное морозное утро и аппарировали. Брум уже и позабыл, как это отвратительно, когда тебя кружит пространственная воронка, норовя расщепить на атомы. Через пару мгновений под ногами зашуршал гравий подъездной дорожки Малфой-менора. Один из сопровождающих авроров проблевался, не сходя с места. — Твою ж мать! Выбрал время! — злобно процедил старший под магниевые вспышки фотокамер. Брум по привычке оглянулся, но его темноту окружало только шипение магния и клацанье затворов. Пахло снегом, дымом, хвоей... все эти ароматы будили в душе настроение праздника. Арестант улыбнулся, позируя для колдофото. Отовсюду раздавались выкрики. Его просили посмотреть в камеру, что-то спрашивали, галдели со всех сторон. — Гарри! Мистер Поттер! Пару слов для Пророка! Каково быть героем-изгоем? — громче всех визжал женский голос. — Мистер Лестрейндж! Ведьмополитан! Есть ли в вашей жизни место для любви?! — надрывался другой. — Мистер Лестрейндж! Вестник Чародея! Какие цели вы преследовали, уничтожая Того, кого нельзя называть? Вы хотели славы? Мирового господства?! Напускная бравада резко схлынула, оставив за собой липкий страх и желание поскорее убраться из-под прицела магических объективов. Брум разозлился на себя за трусость. Журналисты тоже злили – им подавай сенсацию. Глядите, безумный волшебник! Гарри, мать его, Поттер! Арлен, сука, Лестрейндж! Они бы могли распотрошить его и вывернуть на потеху публике! Внезапно послышался треск, громкие хлопки – фотокамеры взрывались одна за другой прямо в руках репортёров. Крики, полные боли, огласили тишину мирного утра. Кому-то обожгло руки. Кто-то в этот момент целился в видоискатель и остался без глаза. Поднялась паника. Люди отбрасывали камеры, бежали и сталкивались. Особо ушлая дамочка рвалась вперёд через оцепление. — Это ваш манифест, мистер Поттер? Что вы хотите нам всем сказать? — но вдруг она завизжала, шляпка на ней вспыхнула точно факел. Журналистка сорвала ее с головы и ринулась назад. — Вас предупреждали! — заорал кто-то хорошо поставленным командным голосом. — Налетели мухи на дерьмо! Прекратить немедленно! Охрана, чинно стоявшая по обеим сторонам дорожки в оцеплении, стала теснить уцелевших представителей прессы. Брума больно дёрнули за плечо и, унизительно толкнув в спину, погнали по аллее к особняку Малфоев. — Ты обещал! Нам теперь несдобровать! Начальство три шкуры спустит, — раздалось шёпотом совсем рядом. — Урок номер раз! Никогда не верь волшебникам! — злобно процедил Брум. Он шагал по гравию, слушал его хруст, подгоняемый чьей-то злой рукой, и сбивался из-за этого с темпа. — Прекрати его толкать! Он и сам дойдет! — тот же знакомый голос зашипел громче, но уже с другой стороны. Тычки прекратились. Брум шёл сам, старался медленно дышать и постепенно успокаивался. Морозный воздух покалывал ноздри изнутри и щипал за щёки. Он не видел, но точно знал, что из его рта и ртов других людей вырываются густые облака пара. Ещё немного. Он смутно помнил Малфой-менор, но точно знал, что скоро они будут на месте. Внутренний взор уже выхватил из мрака темнеющий прямоугольник высоких распашных дверей. Вдруг чья-то рука легла ему на плечо и ободряюще сжала. "Всё будет хорошо!" — явственно услышал Брум в своей голове всё тот же голос. А этот Шалотт совсем не такой простак, как показалось в самом начале. Двери открылись чуть только конвой с арестантом ступили на мраморные ступени. Брум услышал стук каблуков, и тут же чьи-то ласковые руки заключили его в объятия. Нарцисса... Аромат ее духов окутал тёплым облаком. Она на мгновение прижалась к его холодной щеке, и юноша почувствовал горячую влагу. Зачем она плачет? Началась возня, леди Малфой вскрикнула – ее грубо оттеснили в сторону. — Это самоуправство! Немедленно освободите его и покиньте территорию! — Не положено, леди Малфой, — сухо ответил главный аврор. — Ещё не пройден досмотр. Брум почувствовал яростную волну, вот-вот готовую захлестнуть с головой, и вновь рука Шалотта легла на его плечо, словно якорь, что может удержать рвущийся наружу гнев. На удивление, это помогло. Брум смиренно перенёс сканирование. Авроры шарили в его голове, проверяли на наличие каких-то скрытых ловушек, но там было пусто. Все мысли Брума, повинуясь его воле, превратились в сухие опавшие листья и разлетались от малейшего прикосновения чужой магии. Он слышал этот шелест, терпел пока служители порядка проведут ревизию и снимут путы. Чуть только он почувствовал, что руки его свободны, Брум шагнул к Нарциссе и заключил ее в крепкие объятия, уткнулся носом в гладкие волосы и застыл так на несколько восхитительных мгновений. Вновь послышались шаги, явно мужские, уверенные. Люциус остановился в дверях. — Вы нарушаете право частной собственности, — холодно произнес он, чуть растягивая гласные, обращаясь к толкущимся позади аврорам. — Идите в дом, дорогая, — голос его смягчился. — Приветствую вас, юноша! — немного насмешливо сказал лорд Малфой, притягивая Брума к себе одной рукой, а другой грубо затворяя дверь перед носом конвоиров. — Сегодня у всех глаза на мокром месте. Дамы ещё со вчерашнего вечера развели сырость. Брум услышал топот на лестнице. Кто-то несся галопом прямо на него. Не успел он среагировать, как Эльза напрыгнула на него с ногами и повалила на пол. Ковер смягчил падение, и уже лёжа на спине Брум погладил подругу по голове, прижимая к себе тщедушное тельце. — Где твои волосы? — прохрипел он, придавленный сверху, перебирая пальцами короткие пряди. — Мерлин! Хорошо, что ты слепой и не видишь этого! — засмеялась Эльза ему в ухо, а потом, схватив лицо Брума в ладони, крепко поцеловала его в скомканные губы. Люциус подал руку и помог им двоим подняться с пола. В своей прохладной манере он кратко известил Брума о причине кардинальной смены имиджа его подруги: — Нужно отдать должное магломедикам – они смогли собрать череп мисс Тавингтон и заменить недостающие части пластинами. — Потеря волос – это малая цена за выздоровление после столь серьёзной травмы, — вздохнула Нарцисса. Ей, как женщине, было жаль Эльзу с этими её шрамами по всей голове и слабой порослью вместо длинных сильных волос. — Если бы не мистер Тавингтон... — И ещё теперь мне нельзя волноваться! — хохотнула Эльза. — Но в этом есть и плюсы – я теперь могу из него верёвки вить! Брум осторожно взъерошил волосы Эльзы. Она может храбриться сколько влезет, но внутренним взором он видел красные нити, опутывающие ее голову – это боль. Сейчас слабая, почти незаметная, к которой Эльза привыкла и не обращает на неё внимания, но Брум точно знал, что бывают дни, когда она жалеет, что не умерла. И ему теперь жить с этим знанием... Вновь послышались шаги, Брум повернулся на звук. Эльза тут же прокомментировала появление Малфоя-младшего. — О, а вот и наш кронпринц! В кои-то веки отвлекся от возлюбленной и осчастливил престарелых родителей своим присутствием! — съязвила девушка, отвесив шутовской реверанс. — Эльза! — шикнула Нарцисса. — Тавингтон, я здесь менее двух часов, а ты меня уже достала! — вяло парировал Драко. Брум понял, что здесь какой-то заговор и улыбнулся. Он подал кузену руку, и тот без колебаний пожал протянутую ладонь. Брум чувствовал лёгкое напряжение среди этих людей. Они словно томились одной тайной, которой не знал Брум. Всё это время его мучил только один вопрос. — Где Белла? — тихо спросил он, когда волнение немного улеглось. Нарцисса подошла совсем близко и взяла Брума за руку. — Она наверху. Очень волнуется. Я проведу тебя. Юноша послушно последовал за хозяйкой, но от помощи отказался. Поднимаясь по лестнице, Нарцисса заговорила: — Арлен, милый, будь сдержан. Я знаю, что значит для тебя эта встреча, но, по сути, для Беллы ты – незнакомец... — Брум споткнулся о ступеньку, словно кто-то толкнул его в спину. Нарцисса мягко поддержала его под локоть. — Она почти ничего не помнит. Врачи из Мунго и магломедики говорят, что это защитный механизм. Возможно, память уже не вернётся. Но мы рассказали Белле, что у нее есть сын... — И он сидит в Азкабане... — горько прервал тётку Брум. — Неважно! Она любит тебя заочно, хоть и не знает. Пять лет изо дня в день мы говорили о тебе, о заключении. Умолчали только о том, какую роль ОН сыграл в ее жизни. Ей это не нужно. Ее психика неустойчива. Частые перепады настроения, затяжные периоды упадка сил. Но она борется с собой ради тебя. Каждый день. Они остановились перед дверью. Брум чувствовал комок в горле и боялся, что не сможет сказать ни слова. Нарцисса поцеловала его в щёку и тихо ушла, оставив мальчика наедине с дверью. Он гипнотизировал невидящими глазами деревянную створку, даже прикоснулся к холодной круглой ручке, но не мог заставить себя повернуть её. Ругая себя за малодушие, он дышал через раз, боясь выдать своё присутствие. Но почему?! Не он ли вывернул наизнанку законы бытия ради этой встречи?! Не об этом ли мечтал долгие годы в заточении? Ответ был на поверхности и страшил неопределенностью. Вдруг она его не полюбит? Вдруг он останется чужаком?! Он помнил Беллу маленькой беспомощной девочкой в теле взрослой женщины, помнил сильную, опасную волшебницу в черных одеждах с растрепанными волосами, помнил ее как жалкую куклу, лишённую жизни по его вине, но отчётливей всего он помнил зелёный луч убивающего заклятия, которое пустил ей в сердце недрогнувшей рукой. И эта же рука сейчас позорно трусит повернуть дверную ручку. Брум с тихим стуком уткнулся лбом в гладкую поверхность двери и замер. — Войдите! — послышалось из комнаты. Проклиная себя за оплошность, Брум сделал шаг назад, готовый броситься наутёк, но дверь распахнулась изнутри, и в проёме застыла Беллатриса. — Я же просила не...— раздражённо выпалила она и умолкла, готовая подавиться собственными словами. Перед ней стоял то ли старец, то ли юноша с широко открытыми незрячими глазами. Он словно хотел сбежать, но не решался двинуться с места. Белла переступила через порог и медленно, боясь вспугнуть, подошла ближе. Бледное лицо его несло на себе отпечаток великой печали. Серый свет зимнего утра посеребрил и без того совершенно белые волосы. Болезненно худой, осунувшийся, слепой, но, кажется, это её мальчик. Тот самый, о котором ей рассказывали много лет. Ведьма склонила голову набок и осторожно протянула руку к лицу сына. Её холодные сухие пальцы легли на впалую щёку. Это мгновение зависло в воздухе, затрещало разрядами... Брум закрыл глаза и подался вперёд, подставляясь под ласку. Он прижал её ладонь к лицу, чтобы быть ближе. Беллатриса дёрнулась всем телом, испугавшись, но Брум не дал ей отстраниться. Он сгреб её в охапку, ловя себя на мысли, что Белла очень маленькая и тонкая, что жизнь в ней едва бъётся. Её магия была слаба, как у ребенка, а когда-то она гейзером била через край. И всё это – последствия его решений. Ноги больше не держали его, и он опустился вместе с Беллой на колени. Брум физически не мог разомкнуть объятий – руки свело судорогой. Беллатриса вдохнула запах сырости, исходящий от сына, прикрыла глаза и слегка качнулась... На языке назойливо вертелся какой-то мотив, и она позволила ему стать звуком. Давно забытая мелодия всколыхнула в душе трепетную нежность. Белла укачивала дитя, перебирая его длинные седые волосы и прижимая к груди всё того же растрёпанного, одинокого малыша, как и жизнь тому назад. Брум потерял счёт времени и то ли уснул, то ли оцепенел от нервного переутомления в объятиях матери, прямо посреди коридора. В себя привел его голос Нарциссы. Она присела рядом и погладила Брума по голове. — Пойдем поедим, — просто и тихо сказала леди Малфой, и мальчик встрепенулся, готовый ко всему на свете, но только не к тому, что он в объятиях матери и в безопасности. Он поднялся с колен, помог встать Белле. Её рука, почти прозрачная, с костлявыми пальцами, легла в его большую ладонь. Беллатриса смотрела на сына снизу вверх неверящим взглядом больших черных очей и изредка прижималась щекой к плечу, просто чтобы убедиться... Последние пять лет ей часто снился один и тот же тревожный сон. Лиц было не разобрать, но она отчаянно бежала за высокой темной фигурой, увязая по колено в вязкой глине, а потом вдруг оказывалась в тёмном ящике, и слепящая белая вспышка озаряла тесные стенки, прогоняя мрак и тоску. Тогда ей становилось так легко и спокойно. Сейчас она испытывала те же чувства. Они ещё не сказали друг другу ни слова – это казалось совсем неуместно – но Белла знала, что этот мальчик и есть та самая вспышка света в обеих ее жизнях. В обеденном зале было довольно шумно. Брум сразу различил неприятный голос Эльзы, надменное фырканье Драко – эти двое опять препирались на ровном месте. Люциус вполголоса бубнил в стороне с невидимым собеседником. Жарко трещал огромный очаг, посылая в комнату волны блаженного тепла. Люциус умолк, и голос подал его собеседник. — Северус! — воскликнул Брум, услышав знакомый тембр. Вместе с Беллой он подошёл к бывшему учителю — Профессор, — с нажимом поправил его зельевар. И Брум сквозь тьму ясно увидел некогда ненавистное лицо. Бледно-жёлтая кожа, туго натянутая на острое лицо, хищный нос и тонкая линия презрительно сомкнутых губ. А там, за покосившимся, неприглядным фасадом, спрятано огромное храброе сердце, способное на жертву во имя любви. Впрочем, приятности это мужчине не добавляло. Он бесцеремонно оттянул Бруму веки, повернул его голову к свету, брезгливо взяв за подбородок двумя пальцами. Мальчик чувствовал, что его прощупывают, в том числе и ментально. — Ну, и что ты скажешь? — впервые заговорила Белла. Голос выдал её волнение. — Я скажу, что тебе нужно больше есть и чаще бывать на свежем воздухе, — сварливо и совершенно неучтиво заявил Снейп, словно продолжая старый спор. — Надеюсь, мистер Лестрейндж, теперь сможет повлиять на тебя. — Вечно ты юлишь, старый хрен! — беззлобно огрызнулась Беллатриса. — Ты знаешь, о чем я! Снейп шумно вдохнул и довольно жёстоко заявил: — Белла, это навсегда. Есть вещи которые никому не дано изменить. И никакая припарка, никакое зелье не вернет ему зрение! — плечи ведьмы поникли, и Брум ощутил ее горечь утраты. — Ну, ма! — пробасил он, вызывая всеобщее внимание. — Нормально всё. Я привык давно... За столом царила весьма странная атмосфера. Брум только и успевал ловить чужие эмоции, полутона, экспрессивные междометия. Поминутно Белла касалась его руки, поправляла волосы. Эльфы подкладывали в его тарелку самые большие куски индейки и подливали разведенное вино в высокий кубок. Под столом его пинала Эльза, а Брум задиристо отвечал, не щадя её тощих голеней. Было так тепло и уютно, что вскоре Брум понял, что клюет носом. Беллатриса уже посапывала на его плече. Нарцисса тихо переговаривалась с Драко, умоляя его повременить с признанием отцу. Брум, кажется, догадывался, о чём речь, и это вызывало в нем противоречивые эмоции. Было немного стыдно за кузена – связь с маглорожленной не добавит чести отпрыску древнего рода. Что бы кто ни говорил и каких прогрессивных взглядов ни придерживался, а в волшебном мире это всё ещё не приветствовалось. И было стыдно за себя, потому что ничто так и не смогло до конца изменить его мнение о грязнокровках. Сколько нужно пройти испытаний, насколько ниже нужно пасть, чтобы гордость и тщеславие наконец вышли из тела, как яд выходит с потом во время горячки?! Брум тяжело вздохнул, засыпая прямо в кресле. — Ну, и как тебе мой Лучок, — услышал он сквозь дрёму... встрепенулся. Эльза что-то говорила ему всё это время, а он не слышал. — Кто? — переспросил Брум, медленно вникая в суть. — Кристиан Шалотт. Как лук, только с двумя Т, — она улыбалась, но нервничала, сминая салфетку. — Нормальный парень...— осторожно произнёс Брум. — Я знала, что он тебе понравится! — в голосе звучала улыбка. — Мы скоро поженимся! Драко засмеялся: — Он задушит тебя на следующий день! — Заткнись! Можно подумать, твоя милая Герми не мечтает придушить тебя каждый раз, как ты откроешь рот! — шёпотом сказала Эльза, с опаской поглядывая в сторону Люциуса. — Ещё слово, и я сам тебя придушу! — зашипел Драко. Брум понял, что пропустил слишком много. Все они живут так стремительно. Ему никогда не догнать их, и есть ли смысл? Кто бы подумал, что его Эльза станет мечтать о свадьбе? Бесспорно, Кристиан – отличный парень, и его магические способности впечатляют, но они с Тавингтон такие разные... Мать погладила его по спине, отвлекая от мыслей. Брум нахмурился, он не привык, чтобы кто-то вторгался в его тесный мирок. "Но это же Белла, бесчувственный ты чурбан!" — укорил внутренний собеседник. Давненько он не слышал этого голоса. Примерно, с тех пор, как остался один. Он взглянул на мать, и та заговорщицки кивнула ему в сторону холла, но опомнившись, что сын ее не видит, слегка потянула за рукав. Извинившись перед всеми, он помог ей выйти из-за стола и, галантно подставив локоть, провел через гостиную. Не зря же она учила его этикету в их каменном мешке. В доме было душно, из каминов обдавало жаром, и Брум подумал, что ему было бы сейчас приятно оказаться дома, вдохнуть стылый солёный воздух с привкусом йода, услышать поморников и чаек. — Я зажгу свечи, — тихо сказала Белла, когда они вошли в комнату. — Здесь темно, как в склепе... Брум услышал, что она чиркает спичками... как обычная магла. Неужели магия Беллатрисы Лестрейндж теперь настолько слаба, что она не может сотворить простейшее заклинание?! — Позволь мне, — остановил её Брум. Свечи вмиг вспыхнули, потянуло лимонным ароматом. — Ого! — поразилась Белла. — Я всегда знала, что ты будешь сильным волшебником! — гордо произнесла она, и Брум зарделся, как ребёнок. — Ты ведь сама учила меня творить магию без палочки... У меня просто было немного времени, чтобы потренироваться. Белла коротко засмеялась и, взяв сына за руку, усадила в большое удобное кресло. Она налила из хрустального графина две чаши вина и одну протянула Бруму. — Я тебя почти не помню, — тихо сказала Белла после слишком долгого молчания. Брум чувствовал на себе её пристальный взгляд – она разглядывала его лицо. — Это ничего, — так же тихо ответил Брум, пригубив из чаши. — Я не в обиде. Беллатриса облегчённо вздохнула. А Брум не знал, что сказать. И это было так горько и подло с его стороны. Столько вытерпеть и пережить, а теперь молчать, как чужие люди. Говорить об учебе в Хогвартсе было глупо. Об их совместной жизни в Азкабане – жестоко и опасно, ведь в тех воспоминаниях жил тот, кого нельзя вспоминать. А рассказывать о том, как его разрывало от горя, как, словно под Круцио, его выгибало дугой и рвало от потери матери и от ненависти к себе – это было мучительно... Он так долго размышлял над тем, что можно сказать Белле, что, когда очнулся, понял – она спит. Брум нащупал на кровати плед и прикрыл им мать. Задержавшись на мгновение, он склонился и осторожно поцеловал Беллу в висок. На цыпочках юноша вышел из комнаты и спустился вниз. Люциус прощался с Северусом у камина. — Сэр! — окликнул Брум профессора. Снейп прервался на середине своей речи, и мальчик почуял волну недовольства. — Вы, разве, не знаете, мистер Лестрейндж, что прерывать взрослых недопустимо? — этот голос мог бы заморозить человека насмерть, но Брума не проведешь. — Простите, сэр. Я услышал, что вы уходите, и боялся не успеть. Я хотел поблагодарить вас за всё! Если бы не вы, ничего бы не вышло. — Если бы не я, вы истекли бы кровью в туалете ещё на первом курсе. Брум покраснел и опустил голову. Вот же гад, ничего не изменилось. Внезапно Снейп похлопал бывшего ученика по плечу и, взяв с каминной полки горсть летучего пороха, шагнул в огонь. После него остался лёгкий травяной шлейф – такой же аромат, только более резкий и насыщенный, витал в кабинете зельеварения. Брум давно позабыл лица и декорации, но запахи преследовали его, вызывая воспоминания, бередя старые раны. Драко прощался с Нарциссой. Тётка ласково что-то ему внушала, он же привычно фыркал. Видимо, сегодня признания не будет. Они собрались здесь по другому поводу, и Драко не станет портить вечер родителям. Кузен подошёл сзади, но Брум услышал и повернулся раньше, чем тот успел открыть рот. — Передавай Грейнджер привет, — шепнул Брум, протягивая руку для прощания. Драко промолчал, но на рукопожатие ответил крепко и искренне. Вскоре он ушёл, чтобы аппарировать за пределами менора. — Как твоя матушка? — поинтересовался Люциус, подводя Брума к дивану. — Она уснула... Нарцисса присела рядом и взяла его за руку. — Беллатриса переволновалась, — сказала она. — Сегодня был сложный день для всех нас. Надеюсь, теперь нам разрешат свидания, и мы будем видеться чаще — Вряд ли, — хмыкнул Люциус. По звону стекла и запаху Брум понял, что Малфой пьёт огневиски. — Это подачка от Министерства в ответ на наши запросы в течение долгих лет. Они решат, что отделались от письменной бомбардировки, и забудут ещё на пять лет о нашем существовании. Эта машина слишком медлительна. Брум понимал, что Люциус прав. — Мы попытаемся наладить если не регулярные встречи, то хотя бы переписку и поставки гуманитарной помощи для заключённых, — серьёзно сказала Нарцисса. — Многие считают, что пенитенциарная система магического мира несовершенна и застряла в средневековье. И эти дементоры ...их давно пора упразднить... Брум накрыл ладонью ухоженную руку и серьёзно произнёс, глядя прямо перед собой: — Нарцисса, прошу, не утруждайте себя. Азкабан – не курорт, там не должно быть комфортно. Азкабан – тюрьма для особо опасных преступников... "И это мой дом", — подумал Брум, но вслух продолжил: — Он такой, какой есть. Не нужно ничего менять. — Что ты такое говоришь милый? — ужаснулась тётка. — Он Хранитель Азкабана! Чего ещё ты ожидала? — отрезал Люциус, стукнув по столу бокалом. После столь резкого заявления разговор не клеился. Нарцисса извинилась и отправилась к себе, предварительно узнав у Брума, чего бы ему хотелось на завтрак. Люциус молча гипнотизировал огонь в камине. Брум прекрасно помнил, как плясало пламя, отражаясь в ледяных глазах – это было так давно, и, кажется, даже не с ним. — Спасибо дядя, что дали возможность повидаться с Беллой и со всеми. Я это очень ценю, — сказал Брум, вставая со своего места. Люциус хмыкнул. — Спасибо, что загремел в тюрьму за нас всех, — ответил он в тон племяннику. Вскоре и Малфой покинул его. Брум пялился в огонь невидящим взглядом. Пламя вспыхивало и угасало. Отражаясь в глазах волшебника, оно превращало их в раскалённую лаву. Он не попрощался с Эльзой, но был уверен, что та не обидится. Ему бы сейчас подняться наверх, принять ванну и уснуть на мягкой перине, но сердце ныло и тянуло назад. Домой. Он ощущал нарастающее беспокойство и свою неуместность здесь, среди дорогих ему, но всё же посторонних, людей. Брум мерил шагами просторный холл, придерживаясь привычного периметра своей камеры. И вскоре понял, что он, как муха, движется по квадрату, постепенно приближаясь к выходу. За дверью на широком крыльце мёрзли двое авроров. Они смолили магловские сигареты и тряслись от холода. Брума чуть не сшиб с ног резкий запах табака. На лицо ему падали снежинки, морозный воздух был по-ночному свеж. Авроры встрепенулись и тут же наставили на Брума свои палочки. — Мистер Лестрейндж, немедленно зайдите в дом. Вам нельзя покидать стены менора! — Брум узнал напряжённый голос Кристиана. — Где Эльза? — спросил он. Шалотт немного растерялся. — Мисс Тавингтон отправилась домой. Её головные боли... — Помню, ей нельзя волноваться... — улыбнулся Брум Кристиану и просто физически почувствовал его смущение. — Она была слишком рада вас видеть... — Я редко приношу людям радость, — серьёзно ответил Брум и добавил: —В основном, боль... Авроры опустили палочки. Брум попросил сигарету. Когда она сама зажглась в его руке, палочки вновь взметнулись ему на уровень груди. Он усмехнулся. — Ребят, отведите меня домой, — попросил Брум, затянувшись. Густой терпкий дым наполнил лёгкие и вырвался клубами обратно в черноту ночи. — Но у вас же ещё времени до утра...— растерялся Крис. — Это нарушение протокола! — возмутился второй аврор постарше. — Я не могу больше, правда. Хочу домой. Да и вы, думаю, не отказались бы от сокращённого дежурства. Авроры вывели арестанта за ворота Малфой-менора. Снег хрустел под ногами, ветер гулял под одеждой. Он машинально обернулся на особняк, где тихо спала его Белла, но, ожидаемо, не увидел ничего, кроме смутного силуэта черной громады. Они поймут. Брум затянулся в последний раз и щелчком отбросил окурок. — Ну, поехали! — выдохнул он вместе с дымом. Авроры взяли его под руки, и их тут же засосало в пространственную воронку. Хлопок. Мгновения тошноты... И вот они уже скользят по обледенелым камням и слышат рокот сердитого моря. — Мы должны сопроводить вас в камеру, — перекрикивая шум волн, сказал старший аврор. — Я знаю дорогу, — тонкие губы дрогнули в слабой улыбке. — Отправляйтесь домой, здесь холодно. Кристиан сам пожал ему руку на прощание. — Береги её, — сказал Брум, отвечая на рукопожатие. Старший аврор уже тащил Криса за мантию, чтобы аппарировать обратно. Вновь хлопок, и Брум остался один. Ветер жестоко трепал волосы, крутил за спиной мантию, бросал в лицо пригоршни ледяных иголок, заставляя задерживать дыхание и жмуриться. Волны бились о скалы с такой силой, словно решили разрушить древние камни и сровнять про́клятый остров с морским дном... Брум вдохнул полной грудью и улыбнулся – он дома...