Ловушка для оборотня

— Привет, — говорит он тихо, не оборачиваясь. Баки не знает, что с ним будет сейчас: потеряны отношения с Т’Чаллой или нет, примет тот убийцу обратно или просто развернется, узнав о хладнокровности Зимнего, с которой Джеймс убивал… — Смотри на меня. При первом же звуке этого голоса Барнса прошибает. Он делает вдох и поворачивается, чувствуя, что вдохнул сейчас саму жизнь: пламя течет по жилам наперегонки с кровью, рвётся распространиться, словно огонь в закрытых туннелях и разом выжигает все сомнения и неуверенность. Баки поворачивается с невиданным ранее чувством, что всё сделал правильно. Его вталкивают в парапет набережной с такой силой, что больно стучат о бетон лопатки, руки вакандского оборотня впиваются в плечи, он рычит, глядя в глаза Джеймсу гневно, даже яростно: — Это была моя добыча! Пламя, текущее в венах, распространяется до конца, принося новую, живую силу. Что-то в Джеймсе, ранее согнутое, съёженное, выпрямляется, Баки чувствует себя так, словно стоит на сильном, но не холодном ветру, подставляя руки и спину порывам, а в спине, в самой душе распрямляется стальной стержень, несгибаемая уверенность: он всё сделал правильно. — Нет, — говорит он яростному солнцу в карих глазах, и солнце останавливает свои лучи. Т’Чалла замирает на миг, внимательно вглядывается в Барнса. Тот смотрит на него спокойно и уверенно, без страха, без вечного выражения «Я недостоин жизни». — Это была моя добыча, — повторяет Т’Чалла тоном ниже. Темное солнце тянется к Баки укоротившимися лучами, ярится, но всё же хочет понять и быть понятым, а ветер всё ещё распрямляет его, вдувая свои силы, дыхание жизни — и Барнс улыбается, качая головой. И мимоходом вспоминает — то ли кто-то говорил ему, то ли он просто подслушал разговоры экспериментаторов — что слово «добросердечный» было добавлено в его код, чтобы Зимний солдат был уверен в том, что всё, творимое им — правильно. Что он делает то, что надо. Теперь они с Зимним одно. — Почему? — король Ваканды растерян, всю злость как рукой сняло, а он смотрит и смотрит на Джеймса, ждёт объяснений, которых тот ему дать не может. Ну, как объяснить, что Баки теперь как бы мыслью видит звёзды и планеты, мировой порядок и маленькую хрупкую сумасшедшую Накию, которую не видел ни разу, видит, что король мог бы быть счастлив, а боль и ненависть в его глазах убивают, и если бы убивал он — они бы росли, а он сам, Джеймс — он помнит глазами Зимнего солдата руки в цепи, расклепанное звено, царапину, оставленную на бедре дротиком и шприц в руках мертвого лаборанта. И яркое жаркое солнце Ваканды, встающее над миром Т’Чаллы, не омраченным местью… Всё это просто невозможно сказать словами, поэтому Баки сперва пытается взъерошить курчавую шевелюру короля, затем проводит ладонью по теплой щеке любимого. Мягко, но уверенно говорит своему солнцу: — Так надо. Не «было надо», никаких извинений, Джеймс чувствует, что ему не за что извиняться. Так надо сейчас, так решено. Так ощущается. Т’Чалла чуть наклоняет голову, прижимаясь щекой к ладони Барнса, признавая его право принять это решение — и оба некоторое время молчат, словно чего-то ожидая. Джеймс рассеянно скользит по королю взглядом: джинсы, пуловер, чей-то то ли клык, то ли коготь на шее в качестве амулета — или символа? — и обычные кроссовки на ногах… Стиль, стандартный для шумной многолюдной Америки. — Величество? — губы Баки помимо воли растягиваются в веселую улыбку, и Т’Чалла вопросительно поднимает бровь. — Одеваешься, как американский подросток. Король Ваканды фыркает, и напряжение между ними спадает. — Мантию опять не подвезли, — усмехается он. — Полетели отсюда, а то тебя снова в терроризме обвинят. — Полетели, — соглашается Джеймс. — Хотя я вроде нигде не засветился… Между прочим, как ты меня нашел? Я же не указывал в записке, где у меня дела! — У меня обширные источники информации, — отзывается король, вспрыгивая в корабль: "Королевский Коготь" примостился прямо у воды, и малочисленные прохожие глазеют на него издалека. — Привет? — взобравшийся Барнс кивает Окойе, та кивает в ответ не очень заметно, будто не знает, что с ним делать, но когда оба пассажира устраиваются на своих сиденьях, она поднимает руки, пилотируя "Коготь" обратно в Ваканду. Рука Баки ложится на ладонь короля, и их пальцы сплетаются вместе. Сегодня решение принято. Пару дней они отдыхают, точнее, отдыхает Джеймс: Т’Чаллу ожидает обычная королевская жизнь без выходных и поблажек, но с перерывами на сон и еду. Джеймс просит выделить ему какую-нибудь должность — без работы скучно — и король посылает его к Окойе, а Окойе посылает его в оружейную. Там Баки вроде на своем месте: проверить, что работает, что не работает, почистить, наладить, собрать-разобрать и приглядеть, чтобы воины и охрана короля тренировались с оружием без потерь. По вечерам Джеймс бывает в библиотеке, читая и размышляя. Он не говорил с Рамондой и Шури, но, кажется, они не против его присутствия во дворце как dan’uwana Т’Чаллы. Может быть, это уже не называется dan’uwana, а как-то по-другому, но Баки этого не знает: он ещё слишком мало знаком с вакандским. Зато знает, что «жизнь» по-вакандски звучит как ubomi. В один из вечеров, точнее, уже ночью во время передышки, когда он поднимается, чтобы налить королю и себе по стакану воды, Барнс всё же решает завести разговор. — Зачем? — Т’Чалла действительно удивлен и немного насторожен, он поднимает брови, услышав эту странную просьбу, и вглядывается в любовника. Баки пожимает плечами: он видит звезды и планеты, иногда он видит ветер и маленькую фигурку в большом здании, лишенную этого ветра, он видит, что так НУЖНО поступить — и не может объяснить всё это словами. Чего он хочет? Узнать, можно ли помочь Накии? Понять, занимает ли чужое место? Попытаться сделать короля чуть более счастливым? Все эти мотивы не имеют отношения к формулировке «Так нужно!», и всё же каждый из них в какой-то мере присутствует в ней. Джеймс думает о том, сколько лишнего — или, наоборот, нужного? — он теперь видит из того, что не увидеть глазами, и в очередной раз задается вопросом, какую часть его души брали, чтобы получить Зимнего солдата, и как назвать теперь всё, что он видит после «второго рождения»? — Так надо, — говорит он чуть растерянно. Растерянно не потому, что он не уверен в этом «надо», а потому, что он не может объяснить Т’Чалле, как он всё видит. И Баки утыкается взглядом в стакан с водой, который по-прежнему держит в руке. Второй стакан у короля. Тёплая ладонь ложится на плечо, а горячее темное тело прижимается к спине Барнса. — Ты ревнуешь? — Т’Чалла внимательно смотрит ему в глаза, и Баки с улыбкой качает головой. Странно, но нет. Помнится, по юности он был влюблен и в Стива, и в его девушку, ревновал страшно, не понимая, кого к кому, так что с понятием "ревность" он знаком. — Это другое, — отвечает он задумчиво. Солнце ревновать невозможно. Солнце можно защищать, радоваться его теплу, благоговеть перед его силой. Солнце Ваканды не принадлежит Баки, и он не ревнует. Но объяснить, почему должен поговорить с Накией, он не может даже солнцу. — Хорошо, — по лицу Т’Чаллы скользит легкая тень. — Я скажу Окойе, чтоб тебя проводили. Только… — Я не буду подходить ближе, чем на два метра, — отзывается Баки: он помнит всё, что рассказывал ему король о сумасшествии своей невесты. Накия оказывается точно такой, какой он её видел, и на секунду у Барнса мелькает мысль, не подсыпал ли король ему в еду Сердце Пантеры, чтобы стимулировать способности к видениям — а потом мысль исчезает. Баки садится в углу, обхватив колени руками, как и пугливая курчавая девушка в противоположном углу, и начинает негромко говорить — о Т’Чалле, о принцессе Шури, о себе, о Стиве, о Ваканде, о солнце и ветре, приносящем дыхание жизни в стремительных потоках между планетами… Через два часа он уходит. Назавтра приходит снова и снова рассказывает что-то. Оказывается, Джеймс помнит много сказок и стихов, где-то он, наверное, даже романтик, судя по тому, что он слышит от себя. Через пару месяцев Накия уже сама усаживается возле Барнса. Она по-прежнему не говорит, зато внимательно слушает. На следующий день он приносит краски и кисти, и рисует планеты, ветер жизни и теплое солнце. Через несколько дней она начинает рисовать сама. Потом — выходит погулять. Потом — начинает улыбаться. Конечно, сумасшествие не проходит, но у Т’Чаллы в глазах меньше боли при упоминании имени Накии, а ещё — ещё Джеймс видит, как ветер, проносящий дыхание жизни, теперь крутится рядом с девушкой-ребенком. Это показывает, что ТО, ЧТО НАДО, сделано, и сделано верно. Баки по-прежнему не ревнует и не считает их связь с королем чем-то вечным. Он привыкает к Ваканде, вбирает её в своё сердце и отдаёт ей частичку себя, узнает о богах-покровителях и видит окружающий мир, и это… непривычно. С уничтожением кода что-то соединилось в нем, открыв новые видения и новые чувства. Это непривычно, но увиденные образы приносят ощущение целостности. «Пёс!» — однажды произносит ночью кто-то над его ухом звонко и сердито, голос похож на голос юного Стива, и Баки просыпается. Плавно садится и оглядывается за правое плечо. Т’Чалла безмятежно спит, ровно дыша во сне, обнаженный, красивый, естественный, как сама эта страна. Джеймс ласково проводит рукой по плечу короля и выскальзывает из постели. Его снова посещает чувство «ТАК НАДО!». Он натягивает свободные штаны и легкой босой тенью выскальзывает в коридор. — Aphile! — тихо приветствует его охранница у дверей, и Баки откликается тем же. — Aphile! Когда он выходит на веранду, пламя в жилах напоминает о себе, и Джеймс забывает, отчего вообще проснулся. Сны — всего лишь сны, дело не в них. Над Вакандой стоит ночь. Не тихая — в Африке не бывает тихих ночей: щебечут птицы, урчат звери, шелестят под ветерком листья, даже звёзды, кажется, вспыхивают под еле слышную музыку. Джеймс втягивает ноздрями воздух, закрывает глаза и разводит легонько руки: ветерок скользит по лопаткам, оглаживает скулы, влетает в ладони, и Джеймс Барнс ВИДИТ всю Ваканду с закрытыми глазами, словно в полете: мерцание звезд, редкие огоньки в хижинах и домах, прыгающих по ветвям хищников, шевелящиеся листья на деревьях — каждый из тысячи… — Ночи, — тихий глубокий голос возвращает его на веранду. Ладонь короля ложится между лопаток и поглаживает. — Ты что здесь? Опять кошмар приснился? Баки качает головой и жмурится, когда теплые пальцы зарываются в отросшие волосы, массируют кожу головы. — Вышел послушать ветер… — он почти урчит от ласковых прикосновений, и Т’Чалла тихонько смеется, продолжая невесомые ласки. — Я тебя разбудил? — Нет. Я просто вышел проверить, что случилось, — его голос меняется, и Баки открывает глаза: значит, то ли встревожил, то ли напугал. — Прости, — он поворачивается, подхватывает темную руку, целует в центр ладони. — Я люблю тебя. Мгновение вакандский оборотень молчит, потом мягко улыбается: — А я всё ждал, когда ты это скажешь. Джеймс прижимается лбом к ладони короля и легко пожимает плечами: он неожиданно понимает, что это — естественная часть его жизни. Еда, вода, дыхание, радость, любовь к Т’Чалле… Он протягивает руку и кладет ладонь на грудь любимому, туда, где ровными сильными толчками бьётся горячее любящее сердце Ваканды. Ветер легкими касаниями овевает их скулы, танцует в воздухе, ерошит шерсть леопарда, вышедшего попить, затем срывает с ветки два зеленых чистых листка и несет их над спящей Вакандой к поющим под тихую музыку звёздам.