***
Следующие сорок восемь часов стали для нас очередным испытанием на выносливость. Профессор Бакуш был собран и внимателен, но вместе с тем строг до диктата. А мы, понимая, что виноваты, старались точно и беспрекословно выполнять все его требования. Юнас, Магнус и Махди помогли транспортировать Эвена до нашей лаборатории, потом чуть ли не сутки спали в креслах в кабинете Бакуша. Нам же предстояло ещё проделать большую работу. Разумеется, я не жаловался, ведь речь шла о жизни Эвена, просто я очень боялся, что моих сил может тупо не хватить, они могут покинуть меня в самую нужную минуту. Несколько суток без сна и в постоянном нервном напряжении давали о себе знать: меня покачивало при ходьбе, в глазах словно был песок и темнело от каждого неосторожного движения, а сердце, несмотря на общую слабость, колотилось, как сумасшедшее, от переизбытка кофеина. Мы с Саной работали, как два компьютера. Никаких лишних действий. Мы даже переговаривались только по делу. К концу второго дня у меня перед глазами, стоило их закрыть, кружились микроскопы, колбы, расчёты вперемешку с чёрными точками и разноцветными кругами. Поэтому, когда отец Саны сказал наконец: — Состояние объекта стабильное. Кажется, я во всём разобрался, хотя… это невероятно. Теперь мне нужно немного поработать самому, а вы можете отдохнуть. …мы с Саной просто упали на кушетку и уснули. Сидя, опершись друг на друга. Спали мы не так долго, как хотелось бы, всего часа три, но это было лучше, чем ничего. Проснулись мы от голосов, которые на повышенных тонах что-то выясняли прямо под дверью нашего с Саной кабинета. Сквозь стеклянную стену я увидел отца Саны, который, уже багровый от злости, кричал на кого-то, кто стоял вне зоны моей видимости. Заметив, что мы проснулись, профессор махнул своему собеседнику рукой, и они удалились в его кабинет. Сана, сидя рядом, сонно тёрла глаза и заранее тяжко вздыхала, предвидя, что плохое настроение отца коснётся и её лично. Как выяснилось позже, профессор ссорился со Свенсеном, который с утра пораньше примчался советоваться с ним о своей чёртовой машине. Наше приключение, конечно же, чуть не закончилось плачевно, но ведь, как ни крути, а он, Свенсен, совершил открытие, добился своего — машина времени работает. И теперь он хотел, чтобы об этом научном прорыве узнал весь мир. Всё-таки учёные — чокнутый народ. Да я бы на его месте сжёг этот адский агрегат вместе со зданием лаборатории! Естественно, Бакуш был категорически против, из-за этого они и скандалили. Отец Саны грозился засадить Свенсена за решётку за то, что подверг опасности других людей, в числе которых была его дочь; Свенсен же, в свою очередь, утверждал, что неизвестно кто в этом случае сядет за решётку, так как эти самые «другие люди» во главе с дочерью Бакуша незаконно проникли на частную охраняемую территорию, повредили оборудование и бла-бла-бла… По пути к кабинету профессора мы с Саной настороженно переглядывались. Сейчас нам предстоит отстаивать свою точку зрения перед двумя взрослыми авторитетными людьми. Ещё и злыми, как черти, в придачу. Свенсен ушёл, как только мы вошли в кабинет, неопределённо дёрнув плечами напоследок. — Что он решил? — тихо спросил я. — Понятия не имею, но надеюсь, у него достанет ума не предпринимать ничего, — проговорил в ответ профессор. Потом взглянул на нас и серьёзно добавил: - А вот что нам с вами делать, я пока не знаю. Я, конечно, распустил всю лабораторию на несколько дней, но как быть дальше… — он развёл руками. — Уверен, у всех уже появились вопросы, ведь мы работали, не покладая рук, а тут вдруг незапланированные каникулы… Ладно, — он устало вздохнул, — теперь я слушаю вас. После этих его слов я говорил, наверное, два часа, не замолкая, Сана изредка вставляла своё слово, но в основном объяснял всё я. Самым трудным было сказать профессору о том, что это именно его вакцина привела к таким последствиям. Впрочем, он, конечно, и сам об этом догадался, но наверняка ему было неприятно слышать от меня подтверждение. Мне пришлось рассказать также о подслушанном разговоре, а потом внятно объяснить, почему я никому ничего не сказал. Конечно, профессор был невероятно зол, но… как и говорила Сана — он прежде всего был учёным, и увидев в Эвене новый интересный объект для исследований, он воодушевился и даже позабыл, что нас надо теперь всё время ругать. Потом приехали парни, и Бакуш имел теперь уже с ними длинную беседу. Конечно же, все прекрасно понимали необходимость держать всё в секрете, тем не менее… Если уж даже Свенсен заговорил об обнародовании своего открытия, то что ожидать, например, от Магнуса? А к вечеру мне наконец позволено было войти в палату к Эвену. Он всё ещё спал, но выглядел гораздо лучше, у его губ появился наконец цвет, и даже на щеках виднелся едва заметный румянец. — А это ничего, что он так долго находится под снотворным? — осторожно спросил я профессора, стоящего рядом. — Ну ты же знаешь, что из двух зол врач всегда должен выбирать меньшее. — Да, но… а ребёнок… он будет в порядке? — Не знаю, — честно ответил Бакуш. — И я просто обязан прочитать тебе нотацию о твоём легкомыслии. Ты изучаешь генетику и должен знать, какие непредсказуемые последствия могут быть, если скрещивать два разных вида. Несмотря на то, что я и сам всё понимал, его слова коробили. Мы с Эвеном любили друг друга. Даже не так… Мы были друг другом… Словно две половины чего-то целого, огромного и настолько прекрасного, что каждый из нас сам по себе терялся на фоне этой мощи. Наш секс был чем-то неземным, волшебным… А тут вдруг — скрещивание видов… Но, по сути, он был прав, мужчины-омеги — это уже совершенно другой вид живых существ на планете. Который, кстати, теперь вообще никогда не появится. Профессор Бакуш уже имел разговор с доктором Ларсеном и лаборантом Бойдом, в результате чего Ларсен был уволен, а Бойд переведён куда-то. Также на Ларсена было заведено дело. Бакуш твёрдо вознамерился лишить его права на врачебную практику или по крайней мере, на исследования в сфере генетики. Как он объяснил нам, этот случай был не единственным, Ларсен был нечист на руку, что для врача непозволительно. Убрать его из лаборатории не позволяли какие-то там высокопоставленные знакомства, но на этот раз профессор решил довести дело до конца. Незадачливый лаборант Бойд с перепугу всё подробно рассказал, а также предоставил все документы, которые собирался уничтожить, но не успел. Так что теперь единственной проблемой оставался Эвен. — Вы думаете, могут быть патологии? — снова спросил я. — Я пока ничего не думаю, — ответил Бакуш, — просто нужно быть готовым ко всему. Возможно, придётся выбирать, кому из них сохранить жизнь. Потому что его организм отторгает плод, как нечто чужеродное, а плод, несмотря на это, борется, и это ухудшает состояние носителя. Эвен слегка пошевелился, а через минуту медленно открыл глаза. Мутным взглядом обвёл незнакомое помещение, настороженно скользнул по лицу Бакуша и с вопросом остановился на мне. Мне стало не по себе. Всё это время я думал лишь о его физическом состоянии, молился, чтобы он пережил наш временной прыжок, чтобы его здоровья хватило выжить, выздороветь и сохранить плод нашей любви. Но только сейчас я до конца осознал, что Эвен ещё ничего не знает. И именно мне сейчас предстоит объяснять ему, что произошло, и почему я принял решение забрать его с собой в чужой для него мир, не посоветовавшись, не спросив его мнения. Эвен снова обвёл глазами пространство вокруг, тяжело сглотнул и наконец, вновь остановив взгляд на мне, хрипло произнёс: — Исак?.. Я кашлянул, прочищая горло. И начал издалека: — Эм… Это профессор Бакуш. Он гениальный учёный, а ещё он отец Саны. Он спас тебя и будет наблюдать, пока ты не выздоровеешь. В глазах Эвена ничего не отразилось. Это было странно и даже пугающе, видеть такой пустой взгляд. При его-то выразительной мимике. — Как вы себя чувствуете? — спросил Бакуш, беря его за руку и начиная подсчитывать пульс, глядя на часы. — Где мы? — проигнорировав вопрос, Эвен вновь уставился на меня. Я вздохнул, снова откашлялся и тихо, но чётко ответил: — Мы в две тысячи сто восемнадцатом году. Мы в моём мире, Эвен. — А мой ребёнок? — он ощупал свой живот, словно таким образом пытаясь удостовериться, что всё в порядке. — Наш. Наш ребёнок. Он ничего не ответил, лишь его взгляд стал сосредоточенным и угрюмым и словно обратился внутрь себя. Он думал, пытался переварить информацию. А меня уже начинало колотить мелкой дрожью. Что, если он не поймёт моего решения забрать его с собой? Не простит, не сможет смириться?.. Он не сможет жить в этом мире и до конца жизни будет несчастен. За это время профессор успел измерить температуру, давление и, видимо удовлетворённый результатом, сказал, повернувшись ко мне: — Что ж, оставлю вас. Поговорите. Но прошу, без лишних волнений, — он поднял вверх указательный палец, — состояние стабилизировалось, но он очень слаб, — потом он повернулся к Эвену и добавил: — Мне не нравится, что у вас катастрофически понижен гемоглобин. Отсюда и слабость и головокружение. Но я надеюсь, что если вы сможете самостоятельно принимать пищу и будете следовать моим рекомендациям, то мы это исправим. После этого он вышел за дверь, оставляя нас наедине. Я неловко переступил с ноги на ногу, потом шагнул ближе и, проигнорировав стул, уселся на колени около койки. Осторожно дотронулся до его руки, просто не зная, как себя вести. — Эвен, — тихо позвал я. Он повернулся, но посмотрел не на меня, а на мою руку, поглаживающую его запястье. — Почему мы здесь? Что произошло? — теперь он внимательно смотрел мне в глаза. Ах, ну да, он же может видеть ложь. Я печально усмехнулся: — Думаешь, я собираюсь тебя обманывать? — Не знаю, — вполне серьёзно ответил он. — Так что произошло? — Вторжение. — Что?! — Эвен попытался вскочить, но тут же бессильно упал на подушку. — Нет, прошу тебя, не нервничай, — я нежно провёл ладонью по его лбу. — Пойми, уже ничего не изменишь. Штаб был захвачен, погибло очень много людей. Если бы мы остались, нас бы тоже не было в живых. Мы уходили, отстреливаясь. — Чёрт… — выдохнул он, закрывая глаза. — Как это могло случиться? Это Хишт? — Да, — просто ответил я. — Ты знал? — Подозревал. Но хотел убедиться, — он немного помолчал, потом с издёвкой усмехнулся: — Убедился, блядь! — Ты не виноват. Ты ведь не мог предугадать всё… — Вот именно, что виноват! — он стукнул по постели кулаком левой руки, свободной от капельницы. И зажмурился, сдерживая злые слёзы. — Эвен, — я погладил его по голове и, склонившись, прижался щекой к его щеке, — пойми, это всё уже не имеет никакого значения. Будущее уже изменилось. — Да, но… А как же другие? Тэкс? Крис? Хлоя? Остальные, кто остался верен нашему делу? Я молчал, раздумывая, стоит ли говорить ему об их гибели, ведь теперь это уже не имеет значения. Они родятся совсем другими людьми, их жизнь будет совсем другой, так зачем расстраивать Эвена понапрасну? Но тут Эвен отстранился и тихо проговорил: — Я бросил их. Я бросил их, спасая свою задницу. Ты не должен был… Я обязан был сражаться, помогать своим… И умереть, если уж так суждено. — Эвен, — твёрдо сказал я, — ты бы не смог никому помочь. Когда мы приняли решение… К этому времени большая часть твоих людей были мертвы. В том числе Крис, Тэкс и Хлоя… Тэкс умер буквально у меня на руках, но он взял с нас обещание, что мы всё исправим. И я выполнил это обещание. Будущее изменилось. Тебе не за что себя корить. Твой мир теперь будет намного лучше. А тебе… понравится жить здесь, — я ласково погладил его по голове, — где нет войны, где государство заботится о своих гражданах… А от нас с тобой потребуется только одно — быть счастливыми. Я вот вообще думаю, что всё это: вакцина, наше путешествие, кошмар, происходящий в будущем — было нужно лишь для того, чтобы мы с тобой встретились. Это — наша судьба. Судьба! Понимаешь? — я немного помолчал, но Эвен тоже ничего не отвечал, и я с чувством добавил: — Сейчас надо думать о твоём здоровье. И о нашем малыше, — я положил руку на его живот, и он накрыл её своей. Он так ничего и не сказал мне, но я от души надеялся, что был убедителен. А потом Эвен уснул, а я ещё долго сидел рядом, поглаживая его по животу. И думал о том, что завтра будет новый день. И самое главное в этом — то, что он у нас будет! Нет ничего непоправимого, пока мы живы. Кажется, теперь я осознал весь смысл этого утверждения.24.2 Судьба
6 мая 2020 г. в 09:47
Исак
Сознание возвращалось медленно, словно частями. Вначале я почувствовал до боли знакомый запах, но никак не мог понять, что так может пахнуть. Потом услышал далёкий шум машин, словно где-то рядом находится автострада, но звуки заглушает какая-то преграда. Я открыл глаза, но ничего не изменилось. Я видел перед собой только темноту. Да что ж такое! Мы что, опять оказались в тоннеле? Мы?.. Ну конечно — мы!
До меня наконец-то дошло, что где-то рядом должны быть друзья. И… если всё прошло нормально… Эвен. Мне вдруг стало страшно, сердце пропустило несколько ударов. Что, если…
Надо было встать, посмотреть вокруг, проверить, всё ли в порядке… Но меня натурально разбил паралич, похоже, запас моих сил и нервов внезапно израсходовался.
Стоп. Эвен! Я же его чувствую! Ну, то есть чувствовал… а теперь… Я прислушался к своим внутренним ощущениям. Ничего. Ну, то есть почти ничего. Ощущения твёрдой уверенности, что с Эвеном всё в порядке, не было, но и паники я тоже не ощутил. Словно он просто спит. Только вот… А вдруг я просто больше не могу чувствовать его?..
Я попытался пошевелиться. Получалось паршиво, ноги и руки были словно чужие, а к горлу подступила тошнота. В принципе, знакомые ощущения, это позволяло надеяться, что у нас всё получилось. Меня только беспокоила тишина вокруг. Хотя… Я ведь и тогда первым очухался, возможно, на меня эти перемещения влияют меньше, чем на других.
Наконец мне удалось сесть, и я принялся шарить вокруг себя руками. Ну как шарить… Мои движения пока походили на замедленную съёмку. Но я почти сразу нащупал чью-то руку рядом со своей. Сердце тяжело бухнулось о рёбра. Когда Свенсен запустил свою машину, я держал Эвена за руку. Ещё раз ощупав кисть, я чуть не разрыдался от облегчения: длинные тонкие пальцы, мозоли от спортивных снарядов и маленькое колечко на мизинце — память о папе-омеге. Никаких сомнений, это рука Эвена. А слабый пульс на нежном запястье говорил о том, что Эвен, слава тебе Господи, пережил это путешествие. Насколько благополучно, разберёмся позже.
Я протянул руки в другую сторону и тут же с воплем их отдёрнул, потому что тело рядом резко вздрогнуло.
— Не смей меня лапать, — слабый, но строгий голос Саны теплом пролился на мои истерзанные нервы.
— Как же я рад тебя слышать! — искренне прохрипел я. Голосовые связки пока функционировали плохо.
— Что с остальными? — прошептала Сана, видимо, слова и ей давались с трудом.
— Не знаю, — честно ответил я. — Рядом со мной только Эвен, он вроде бы в порядке, ну… насколько это возможно.
— Он жив? — она так удивилась, словно была уверена, что этого не может быть. Впрочем, наверное, так и было.
— Да, жив, — вздохнул я, — но… думаю, ему нужна медицинская помощь, и как можно скорее.
— Нам всем сейчас не помешает медицинская помощь, — сердито отозвалась Сана и, опираясь на моё бедро, привстала. Потом, отдышавшись, перевернулась, чуть не свалившись на меня, и, встав на четвереньки, поползла обследовать пространство. — Хватит разлёживаться, — бросила она мне. — Надо найти остальных и выяснить, куда мы попали… О чёрт! Да почему же вокруг такая темень?!
— Да потому что мы под землёй! — осенило меня. — Это бомбоубежище существует и в нашем времени, только им не пользуются — незачем. Но…
Внезапно нас ослепил свет. Я зажмурился, глазам стало больно.
— Ну надо же! Работает! — усмехнулся Махди. Я открыл глаза и увидел его, он лежал довольно далеко от нас и с восторгом пялился на свою руку, высветившую экран нано-чипа. — Эй, народ! Вы понимаете что это значит? — радостно спросил он и сам же ответил: — Это значит, что мы вернулись! Мы дома!
Я улыбнулся и посмотрел на Сану, но она не разделяла нашей радости.
— Ага, вернулись, — скептически скривилась она, — только непонятно, куда мы вернулись. Наши нано-чипы работали и «за» пятьдесят лет до нашего рождения, и «через» пятьдесят, — она с сомнением покачала головой и принялась тормошить Юнаса.
— Не, ну эт ты загнула, — отмахнулся Махди. — Доктор Свенсен всё рассчитал, мы должны оказаться именно в том дне и часе, когда исчезли. Он же понимает… А где он, кстати?
Через пару секунд Свенсен обнаружился рядом с Махди. А ещё через полчаса мы все (кроме Эвена) достаточно пришли в себя, чтобы подумать о дальнейших действиях.
Не буду утомлять рассказом о том, как мы выбрались. Скажу только, что меня обуяла невероятная радость, когда, повернув здоровенное кольцо замка, я хоть и с усилием, но открыл дверь и вдохнул свежий ночной воздух.
Конечно, спрашивать у одиноких прохожих «какое сегодня число?», при этом ещё уточняя год, было не очень хорошей идеей. А учитывая, что мы были одеты довольно странным образом, плюс к тому в пыли и паутине после валяния в заброшенном бункере, народ от нас попросту шарахался.
Наконец на здании какого-то торгового центра мы увидели электронное табло, на котором время сменялось датой, и убедились, что попали туда, куда надо, а точнее, в тогда, в когда надо. Честно говоря, нас одолевали сомнения, потому что место, где мы оказались, было нам совсем не знакомо, но как выяснилось, мы просто были не в Осло, а в пригороде.
Оставалась проблема — как добраться до дома. Ну то есть никто из нас домой пока не собирался, нам надо было попасть в лабораторию Свенсена, привести себя в порядок и вызвать туда отца Саны. Как ни крути, Эвену требовалась медицинская помощь, а кроме профессора Бакуша, мы никому не могли довериться. Я, правда, внутренне холодел, когда думал, что нам придётся рассказывать строгому профессору обо всём, что с нами случилось. Начиная с проникновения на чужую охраняемую территорию и заканчивая тем, как с риском для жизни нам удалось всё-таки вырваться из чужого враждебного мира. Ну ладно, про риск для жизни можно и умолчать, но… Я смотрел на Сану и видел в её взгляде отражение собственных мыслей.
Впрочем, сейчас надо было думать о другом. О том, как добраться до города. Денег у нас, естественно, не было. Конечно, они были у Свенсена дома, но у него не сохранилось ключей ни от собственного жилища, ни от лаборатории.
Ну это, допустим, тоже ерунда, доехать до кого-то из знакомых и попросить заплатить, только где гарантия, что они будут дома? Да и вообще, с такси связана масса проблем. Во-первых, мы все не поместимся в одну машину, а во-вторых, как объяснить водителю присутствие с нами бесчувственного Эвена в инвалидном кресле? Десять из десяти таксистов захотят позвонить в полицию, а нам только этого сейчас и не хватает.
Наши нано-чипы отказывались работать в полной мере. Ну ещё бы… Кто знает, чего там Хишт нахимичил. Воспользоваться телефоном-автоматом мы тоже не могли, опять-таки по причине отсутствия денег. Получалось, что, преодолев такой сложный путь, мы…
— Да какого чёрта?! — психанул я. — Мы не беспомощные слепые котята! — и я решительно направился к магазинчику, в витрине которого горел свет: очевидно, он работал круглосуточно. Профессор Свенсен догнал меня на полдороге и зашагал рядом. Это было разумно, лучше будет, если именно он позвонит, скажем, своему помощнику, который по крайней мере в курсе, куда девался его шеф.
Помощник и доверенное лицо Свенсена, которого, к слову, звали Фроудсон, долго таращил на нас глаза, силясь понять: верить нам или это просто глупый розыгрыш. И это при том, что его шеф бесследно исчез из временной комнаты у него на глазах. Но его изумление не помешало ему транспортировать нас всех в Осло на небольшом фургоне. Так что через два часа мы уже были в лаборатории Свенсена.
Эвена расположили на диване в кабинете профессора. Из того, что нашлось в аптечке, Сана, измерив давление, сделала ему пару стабилизирующих уколов и поставила капельницу с глюкозой. Но мы с ней прекрасно понимали, что это капля в море, Эвену требовалась хорошая диагностика и назначение реального лечения. Нужно было звонить её отцу. У меня вновь засосало под ложечкой, а сердце бухнулось куда-то в желудок.
Как?! Как мы будем объяснять ему всё?..
Но Сана, вздохнув, твёрдо сказала:
— Мой отец прежде всего учёный, а это значит, что, несмотря ни на что, он заинтересуется новой для себя задачей, — после этих слов она взяла трубку стационарного телефона и решительно вышла в коридор, чтобы поговорить без свидетелей.
Профессор Бакуш появился через полчаса. Его лицо было непроницаемой маской, и лишь лёгкий нервный тик выдавал, что на самом деле он вне себя от злости, причём неизвестно, из-за чего больше: из-за непослушания дочери, из-за неприятностей, в которые она влипла со своими «так называемыми» друзьями, или из-за того, что сейчас ему пришлось ехать в логово своего заклятого коллеги.
Свенсен попытался было с ним заговорить, но тот лишь сурово взглянул на него и с ледяным спокойствием спросил:
— Где Сана?
Сана вышла ему навстречу, я видел, что у неё трясутся поджилки, тем не менее, взгляд был твёрд, и сейчас как никогда было очевидно, насколько они с отцом похожи.
Потом профессор с дочерью заперлись в одном из многочисленных кабинетов, остальных, чтобы не мешали, Свенсен увёл в комнату отдыха пить чай, я же остался с Эвеном. Фроудсон принёс мне чай, но я, рассеянно сделав глоток, отставил его на стол. Время для меня тянулось бесконечно, даже мой страх перед Бакушем отступил, уступая место тревоге за Эвена. Его пульс был очень слабым, а дыхание со свистом вырывалось из лёгких, словно чтобы сделать вдох, ему приходилось прилагать огромные усилия. А время, минута за минутой, утекало… Но ни Сана, ни профессор всё не выходили.
Через некоторое время я не выдержал и сам направился к закрытой двери. Ну не убьёт же он меня, в самом деле?! Пусть накричит, пусть уволит… Да пусть что хочет делает, только бы помог Эвену. Я уже собирался толкнуть дверь, но она распахнулась сама, и из неё, чуть не сбив меня с ног, решительным шагом вышел профессор, следом семенила Сана. Её лицо было заплакано, но проходя мимо, она хлопнула меня по плечу и чуть заметно улыбнулась, давая понять, что всё не так уж плохо.
Бакуш прошёл в кабинет Свенсена, Сана за ним. Я тоже поспешил следом, потому что выражение его лица не внушало мне доверия.
— Этот? — кивнув на Эвена, строго и недоверчиво спросил профессор. Сана молча кивнула. — Так… — он немного помолчал раздумывая, — этому человеку в любом случае нужна помощь. А если ты говоришь правду, то никто ничего не должен знать. Но мне будет нужна помощь, — он развёл руками и оглядел нас с большим сомнением, — что ж, вот и покажете, на что вы способны. Только учтите, на сей раз цена вашей ошибки — не плохая оценка, а жизнь вашего… друга?
Мы с Саной усердно закивали. Я был благодарен профессору. Конечно, нам ещё предстоит получить свою порцию пиздюлей, да и объяснить предстоит много всего, не думаю, что Сана успела рассказать ему хотя бы десятую часть наших злоключений, но я понял и оценил главное: Бакуш — врач от бога, а это значит, что он очень хорошо понимает значение слов «надо» и «срочно».