я целую твои запястья и поцелуи становятся синяками

у тебя январь, у меня - дым сигарет и мёртвый город, я так мало увидел в жизни, ведь я так молод, у меня тюльпаны в висках и депрессивное нечто. я так надеялся увидеть в тебе свою вечность, но у меня в висках тюльпаны, у тебя - розы. я хотел написать тебе стих - написал прозу, написал буквы, написал строчки. а ты в помятой, оранжевой странной чужой сорочке, и смотришь не на меня, не в меня, а сквозь, и я хотел прикоснуться, но мне помешал мороз, и я хотел, но запутался в рукавах своего пальто, и в этих чувствах вообще не должно быть каких-то «но». а у меня март, у тебя - тот же январь, и я хочу назвать тебя "птичкой", но называю тварь, я дергаю тебя за косы и кривлю рот в ухмылке, ты смотришь зло, и доедаешь в столовке свою «Милку», и мы встречаемся в коридоре и на тебе далеко не сорочка, я писал-писал-писал, и написал наконец до точки, выдохнул. и поставил запятую. если надо будет, я тебя и холодную, и босою, и с грязными спутанными волосами и несвежим маникюром, а ты кричишь и плачешь только: -"уйди от меня, тупой придурок!". и я вижу твои слёзы и тушь, плывущую по щекам, улыбаюсь криво, смеюсь эхом по чужим дворам, ты на меня загнанно, я на тебя взглядом волка. хочу нежно, но ты видишь во мне лишь остриё иголки, и донести до тебя не сможет уже не Иисус, не Будда, когда ты злобно орёшь на грани своё -"паскуда!". и я, вообще-то, с тобой согласен почти на двести. у тебя в руках голуби, у меня - пыль, и мы никогда не будем вместе, наверно поэтому мне сжимает изнутри трахею. прихожу домой, становлюсь на стул, обвиваю шею и думаю на задворках сознания, устало и совсем капельку возвышено - убей своих любимых и тогда ты, наверно, выживешь.