Секретное оружие

…не было ничего удивительного в том, что игроки были способны давать друг другу пас с закрытыми глазами — после ежегодных 9 месяцев на сборах у них только что дети друг от друга не рождались. С.Белов, «Движение вверх»

Владимира Петровича Гаранжина нелегко было вывести из себя. Но сейчас, казалось, он был как никогда близок к тому, чтобы начать метаться по комнате и рвать на себе волосы. Как будто мало ему было хлопот перед Олимпиадой, так ещё эти двое, Белов и Паулаускас, заявились с шокирующими новостями. - Да вы меня без ножа режете, - прервал он, не дослушав до конца рассказ Сергея. – Какая ещё омега? Какая свадьба? Кто на Олимпиаде играть-то будет? - Я буду, - внушительно, как всегда, ответил Белов. – И бегать, и забивать за двоих. Сборная не пострадает. - С твоим-то коленом? – отмахнулся Гаранжин. – Я наоборот всю игру пытаюсь построить так, чтобы тебя поберечь! Ты же сам о себе не думаешь! Суставы угробишь, как дальше жить будешь? А теперь тебе ещё и отвечать придётся… не только за себя, - тренер перевёл взгляд на переминавшегося за спиной Сергея хмурого Паулаускаса. Тот стремительно выступил вперёд: - А кто сказал, что я играть не смогу? – агрессивно осведомился он. – Я лучший игрок в команде после Серёги! Или вы хотите сказать, что капитан из меня плохой? Да я столько лет в сборной, и никто даже не замечал, что я омега! Пока я в этого вот идиота не втрескался… А он меня теперь хочет домой отправить, борщи варить? - Ты, пожалуй, наваришь, - ужаснулся Белов. – У нас разговор совсем не об этом был, Владимир Петрович. Я бы очень хотел, чтобы Модя остался в команде, такими ценными игроками не разбрасываются. Но вы же сами прекрасно понимаете, у нас условий для этого нет. Баскетбол – спорт жёсткий, контактный, не самый подходящий для омег. У них всё же строение более хрупкое… - Я, на минуточку, выше тебя и накачан сильнее, - напомнил Модестас, после чего повернулся к Гаранжину. – У американцев омеги играют, и ничего! А нашим только бы запретить… Все одновременно вспомнили и симпатичного блондина-омегу из американской студенческой команды, который делился с Сергеем лекарством после игры, и другого, который так настойчиво увивался вокруг степенного, невозмутимого Алжана, что не заметил, как вмазался в стеклянный щит и расколотил его вдребезги. Нечего сказать, железный аргумент для спорткомитета… - Значит, так! – Гаранжин, судя по его окрепшему голосу, принял окончательное решение. – Ни о каких омегах в нашей сборной мне ничего неизвестно, вы ко мне ни с какими внезапными признаниями не подходили, и сборная едет на Олимпиаду в том же составе, который уже утверждён. На этом всё. Идите тренироваться, только вот это вот своё спрячьте хорошенько, чтоб ни одна живая душа… - его рука описала неопределённый полукруг, но и без уточнений было понятно, что речь шла о метках-укусах обоих партнёров. Белову ещё повезло – Модестас в порыве страсти куснул его в плечо, так что под обычной одеждой вообще ничего не было видно, а из-под лямки спортивной майки виднелся лишь край уже выцветшего синяка. Сам же Сергей пометил Паулаускаса более основательно – укус пришёлся в шею над ключицей, поэтому спрятать его было затруднительно. Во избежание любопытных взглядов Модестас был вынужден практически постоянно таскать на шее олимпийку, завязанную рукавами на груди, а в общей душевой поворачиваться одним и тем же боком к глухой стене. На тренировке Белов, как всегда, выкладывался в полную силу, но это не мешало ему постоянно ощущать Паулаускаса рядом с собой – даже не взглядом, а кровотоком и нервными импульсами. Вот он бежит с мячом, вот отдыхает после очередного упражнения, вот подтягивается на турнике… А уж когда самому выпадала передышка между подходами, Сергей, почти не скрываясь, любовался Модестасом, его стремительными движениями, сильным и стройным телом. Сейчас, уже доподлинно зная, что Модестас – омега, Сергей удивлялся, как мог не догадываться об этом раньше. Плавные линии фигуры, лёгкие покачивания бёдер при ходьбе, нежные капризные губы – казалось, всё выдавало в нём омегу. Хотя Белов всё ещё помнил, как раньше, даже искренне считая друга альфой, он так же не мог насмотреться на него, с той только разницей, что тогда он выделял во внешности Модестаса типичные для альфы черты – широкие плечи, мощные бицепсы, резкие скулы… Литовец был хорош в любой ипостаси, с какой стороны ни взглянуть. Его Модя. Его омега… Прозвучала команда тренера идти в душ, и Сергей подошёл к Модестасу, дожидаясь, когда тот закончит упражнение. - Чего уставился? – Паулаускас работал на скамье с гантелями. Его насквозь промокшая майка прилипала к коже, обнажая смуглый живот при каждом взмахе. - Хочу, чтобы мы поскорее оказались дома и поработали с твоими внутренними мышцами, - игриво промурлыкал Белов, буквально пожирая партнёра взглядом. - Ты нарочно, да? – Модестас залился румянцем и сбился с дыхательного ритма. Тренировочные шорты заметно натянулись спереди. – Дай мне закончить! - Обещаю, что дам тебе закончить столько раз, сколько будет нужно, - Сергей сделал ещё шаг и притиснулся вплотную к скамейке, оказавшись между раздвинутыми бёдрами Паулаускаса. - Я тебе щас гантелей врежу! – свирепо пообещал Модестас, глядя на него снизу вверх. - Хорошо, я подожду, - Белов слегка отступил, зная, что это была не пустая угроза, и лишь дождавшись, когда Модестас отсчитает нужное количество махов, а затем поднимется и отнесёт гантели на подставку, он вновь подошёл к литовцу и условно-дружески обнял его, украдкой тычась носом в крепкую точёную шею и вдыхая солоноватый запах пота. Он и раньше часто делал так, используя любую возможность прикоснуться к любимому, впитать в себя аромат его кожи. Сейчас он вдобавок пытался проверить, не пробьётся ли через блокаторы запах омеги, ставший таким знакомым за несколько недель. После возвращения из американского турне и перед Олимпиадой баскетболистов уже не стали вывозить на базу – оставили в Москве. Тем, у кого не было в столице ни своего жилья, ни родственников, выделили койки в общежитии Спорткомитета. Модестаса Сергей без лишних слов забрал в свою квартиру, полученную от ЦСКА за спортивные заслуги ещё три года назад и пустовавшую большую часть времени. Обычно Белов коротал в этой скудно обставленной бетонной коробке лишь редкие перерывы между соревнованиями и сборами, и ему сложно было считать это место домом. Но когда они с Модестасом поднимались на свой этаж по неосвещённым лестницам, когда готовили вдвоём нехитрый ужин и съедали его перед бубнящим телевизором, когда любили друг друга на разложенном диване – тогда этот дом, становясь их общим домом, наполнялся теплом, уютом и смыслом. В тот вечер Сергей с Модестасом, развалившись на постели перед телевизором, лениво слушали какой-то концерт. Перед этим они уже успели буквально ввалиться в квартиру, накинуться друг на друга прямо в прихожей, слегка прийти в себя, подобрать с пола упавшие и раскатившиеся продукты, приготовить ужин, попытаться принять ванну вместе, прибить обратно оторванный кронштейн с занавеской, съесть ужин, поругаться из-за какой-то ерунды и бурно помириться. Сергей лежал на спине, бездумно накручивая на палец прядки рыжих волос. Модестас, пристроившись головой на его груди, делал вид, что спал. В этот момент зазвонил телефон. Вздохнув, Белов мягко сдвинул рыжеволосую голову на подушку и пошёл в прихожую. - Кто это был? – Паулаускас приподнялся на локтях, встречая вернувшегося после краткой беседы Белова. - Гаранжин. Сказал, завтра мы всей командой вылетаем в Грузию, поэтому всем, кто живёт в городе, надо явиться на утреннюю тренировку сразу с вещами. - Вообще-то нам надо в другую сторону, - не преминул съехидничать Модестас. – Мюнхен – это Германия, Европа. - Ты моя язва, - Белов, присев на край дивана, погладил партнёра по спине. – Вставай, соберёмся сейчас, я же знаю, ты утром глаза разлепить не сможешь, какое уж там вещи укладывать… Грузия встретила их солнцем, пьянящим горным воздухом, ломящимися от изобилия накрытыми столами, шумными песнями-плясками и бесконечными тостами. Мишико Коркия выдавал замуж своего младшего брата-омегу, а вся остальная команда пыталась совместить участие в торжестве с регулярными тренировками, ведь до отлета в Мюнхен оставалось совсем мало времени. Логично, что и пьяные возлияния тоже были под строжайшим запретом, поэтому весь первый свадебный день спортсмены только и делали, что высоко поднимали стаканы, полные превосходного местного вина, изредка пригубливали – и усиленно поглощали минеральную воду. Но противоречивая натура Модестаса не позволяла ему безоговорочно выполнять все правила, поэтому, выбрав момент, когда Гаранжин увлечётся беседой с дядей одного из женихов, а Сергей отправится удивлять местных джигитов своим умением метать ножи в цель, Паулаускас подкрался к столу, как будто между прочим взял свой нетронутый ранее стакан с вином и поднёс ко рту. И едва успел добежать до ближайших кустов, когда после первого же глотка его стало выворачивать наизнанку. Отдышавшись и обтерев рот платком, Модестас торопливо огляделся – но, к счастью, в царящей вокруг суматохе и сгущавшихся сумерках никто не заметил того, что с ним произошло. И тут же внезапная догадка поразила его. Обмерев, он прижал обе руки к животу и испуганно забормотал: - Нет, нет, этого не может быть, только не сейчас, пожалуйста, нет!