Наш Прайм...

Небо залилось розовыми и сиреневыми красками, а облака вдруг стали золотыми. Свежий летний ветер шелестел среди деревьев, которые стояли на склоне незаметной горы, в недрах которой хранилась большая, до десяти метров ростом, тайна. — А я и не думал, что у вас здесь такие красивые закаты. — Джек удобнее уселся на траве и скрестил ноги. Вечером того же дня, когда Оптимус смог встретиться с Номерными, — уже в более спокойной и мирной обстановке, — Владимир Валерьевич вдруг предложил посмотреть на закат со склона их Базы. Сказал, что это тот самый день, когда важных дел уже действительно не осталось. То есть остались, но никого спасать или возвращать в своё тело не нужно — забавно, кстати, но всё это относилось только к одному Автоботу. И вот теперь они все сидели и смотрели на яркий оранжево-золотой солнечный диск, который медленно приближался к верхушке соседнего хребта. — Да, красиво, — согласилась Мико. — Но у нас, знаете ли, тоже не плохо. — Мы и не спорим. — Владимир Валерьевич вдруг возник у всех за спинами с подносом, на котором были несколько кружек с любимым напитком Миры и печеньем, в руках. — Но я думаю, это всё же лучше, чем очередной скучный вечер в четырёх стенах. Мира, сидящая рядом с Праймом усмехнулась. — Знаете, в списке с описаниями наших вечеров, слово "скучные" стоит на последнем месте. Оптимус коротко улыбнулся и вновь вернулся в свои размышления. Во всей этой суматохе он как-то забыл, что вновь собирал команду и отрывал их от важных дел для того, чтобы выполнить какое-то важное задание от Праймуса. Ведь не станет же тот вдруг воскрешать его ради того, чтобы он, Оптимус, понял, как видят мир собаки. Есть какая-то цель, ради которой Создатель и отправил его обратно на Землю, но вот какая именно, уточнять не стал. И это Прайма сильно беспокоило последние полчаса, которые они все сидели тут. — Оптимус, хватит быть таким мрачным, — вдруг сказал профессор Клинков, и от его неожиданного голоса Автобот резко вышел из своих раздумий, словно его выдернули из какой-то глубокой перезарядки. — Мы тебя не для твоей хмурой физиономии спасали. Всё хорошо? Взгляд профессора был настолько добрым и ласковым, что у Прайма даже кольнуло сердце. Какая разница, зачем его сюда прислали, если судьба свела его со всеми этими людьми. — Всё в полном порядке, профессор, — сказал он и вдруг неожиданно для себя прибавил, — просто не привык видеть вас такими маленькими. Клинков вдруг весело, легко рассмеялся. — Оптимус, ну если уж совсем не сможешь привыкнуть, то прибор всё ещё у нас — сделаем тебя собакой. — И тебя можно будет снова гладить и чесать за ушком! — вставил Вадик. Он тоже широко улыбался, и Оптимус тут в первый раз подумал, что в виде собаки он, похоже, нравился мальчику гораздо больше, чем в виде огромного робота. Даже обидно. — Кстати о приборе, — вдруг снова заговорила Мира. — Я всё гадаю, что вы собираетесь с ним делать, профессор? — А это, дорогая моя, правительственный секрет. — Профессор усмехнулся и протянул Мире кружку с кофе. Мира обидчиво нахмурилась, но кружку всё-таки взяла. — Значит то, что у нас тут под носом обитают огромные инопланетные роботы, правительственной тайной можно не считать, а то, что вы будете делать с прибором, который нам подсунули люди из какой-то чуть ли не сверхсекретной секты, нам знать нельзя, да? — Знаешь, Мир, всё, что вдруг оказывалось на нашей с вами базой считается правительственным секретом. Мира вдруг нахмурилась, посмотрела на кружку у себя в руках, а потом перевела взгляд на Владимира Валерьевича. — И кружки тоже, — рассмеялся профессор. Все эти остроумные диалоги между Мирой и Клинковым, наверное, никогда не перестанут забавлять, и Оптимус пока тоже не собирался пропускать их реплик. Но они замолчали, а профессор просто присел рядом прямо на траву. Наступила тишина. Всем просто нечего было сказать, а если и было, всё это не умещалось даже в те слова, которые есть в нашем Великом и Могучем. Волшебство такого момента никто портить не хотел. Какое-то время слышны были хруст печенья и звук, с которым люди пьют что-нибудь, но потом кофе у всех кончился, и вверх взяли природные звуки. Стрекотали сверчки, ветер шуршал листьями, где-то вдалеке иногда слышался крик совы, хотя сегодня они начали бодрствовать гораздо раньше, чем обычно. — А я рада, что ты вытащил нас сюда, Оптимус, — вдруг сказала Арси. Она сидела, обхватив манипуляторами сервоприводы и смотрела куда-то вдаль. — Конечно, мы скучаем по Кибертрону, но сейчас всё равно туда продолжают возвращаться остальные Автоботы и Десептиконы, да и нормальной жизни нам там не будет. Сначала начнут восстанавливать Совет, будут нас допрашивать, устраивать церемонии и тому подобное. А сейчас мы переждём всю эту суету здесь, находясь с теми, к кому успели привязаться. — она вдруг перевела на Прайма благодарный взгляд. — Спасибо. Оптимус был так растроган, что не сразу нашёл, что ответить. То есть, он вообще не нашёл, что ответить, а потому просто кивнул. Вот уж чего-чего, а благодарности за то, что он не дал своей команде спокойной жизни, он точно не ожидал. Все опять замолчали. Но вдруг Оптимус почувствовал, как что-то тёплое шевелиться рядом с ним. Алатырь вдруг подвинулся к нему ближе и плотнее прижал к себе крылья. Он ничего не говорил, и Оптимус не сомневался, что и не собирался ничего говорить, но то, что дракон после всего этого так к нему привык, говорило о том, что его миссия не была напрасна, лучше всяких слов. Солнце уже наполовину зашло за горы, из-за чего его свет казался ещё более ослепительным. — Оптимус, слушай... — вдруг тихо сказала Мира. Она не смотрела ему в глаза и это как-то напрягло Прайма. Она вдруг помотала головой, словно отгоняла мысли, не зная, продолжать ли фразу. — Да, я слушаю, — Ласково сказал Прайм и мягко посмотрел на человека, который вдруг стал ему так дорог. Мира вздохнула. — Я уже давно думаю над этим, но не решаюсь спросить... — Говорила она тихо, словно боялась, что их кто-нибудь услышит. — Сейчас вы восстановили Земной мост и... Эта база, в России, была нужна только для того, чтобы вы могли скрываться от людей, но основная база находиться не здесь и теперь вы вернётесь на неё верно? Вы ведь и не планировали останавливаться здесь, а значит и с самого начала стремились вернуться туда. Я знала это, сразу смирилась с этой мыслью, но последние три недели... всё сложно. И я, наверное, привязалась к вам, в частности к тебе и... Она не продолжила, так как не знала, что сказать. Но Оптимус понял, что она хочет спросить и не стал ждать, когда Мира заговорит опять. — Знаешь, мне приятно, что ты привязалась ко мне, и, признаться, это взаимно. Мне ведь тоже очень приятно находиться с вами. Вами всеми. — Оптимус окинул взглядом всех, кто здесь присутствовал. — Но я нахожу даже слегка забавным, что ты беспокоишься о том, что мы покинем эту базу и вернёмся на другой континент. Конечно, Мико, Джек и Раф вернуться домой, ведь это их... дом. Полагаю, что Арси, Бамблби и Балкхед последуют за ними, но... Мы ведь никому ничего не должны, верно? Да, с самого начала мы не планировали менять место проживания, но, по моему богатому опыту, я понял, что у судьбы планы не всегда совпадают с нашими. Но ведь теперь у нас есть две базы, важность которых совершенно одинакова. Земной мост починен, значит нам не составит труда перемещаться с одного континента на другой. К тому же, я слышал, что Ретчет остаётся здесь. У них с профессором есть кое-какие планы на прибор и исследования на этот счёт. — По глазам Миры, которые смотрели на него с такой невероятной любовью и неверием в его слова, Оптимус понял, что ей больше не нужно слов, но всё же добавил, — И, думаю, я тоже слишком привык к эти стенам, чтобы вновь менять обстановку. Что такого было в этих словах, Оптимус не знал, но Мира вдруг вытерла блестящие от влаги глаза. — То есть, ты останешься здесь? — голос у неё предательски дрожал, но на лице была такая искренняя улыбка, что Оптимус вконец убедился, что не смог бы их оставить. — Да, — просто ответил он и вдруг улыбнулся в ответ. — Ты же мой человек. С минуту они просто смотрели друг другу в глаза и окуляры, а потом перевели взгляд на солнце. Последний луч осветил Землю, позолотив холмы и горы, и солнечный диск окончательно скрылся за хребтом. Оптимус не знал, как называется это чувство, но знал, что так, он со времён войны не испытывал почти никогда. Но скорее всего, это было счастье. Просто счастье. Больше они ничего друг другу не сказали — но бывают моменты, когда слова уже просто не нужны. А это был именно такой момент. А Мира вытерла неизвестно откуда взявшиеся слёзы и закрыла глаза. Это будет незабываемое лето.