***
Мальчик с бледной кожей, но очень выразительными синяками под глазами, сейчас старался заснуть, но это всё никак не получалось. Хоть и на настенных часах уже давно стрелки показывали за полночь, парнишка никак не мог сомкнуть глаз. Он думал, представлял себе другую жизнь. Жизнь вне стен этой чёртовой больницы, которая заменила ему дом родной. Он представлял себе уютный дом, друзей, прогулки по парку, всё то, что он себе не мог позволить сейчас. Да, у него были друзья, которые навещали его в больнице, изредка в сопровождении медсестер в инвалидном кресле гулял по небольшому парку, который принадлежал больнице и находился на её территории. Хотя это даже парком было назвать сложно, просто аллея из деревьев, под которыми располагались лавочки для отдыха. А время шло, медленно, но неотвратимо, мечты боролись с наступающим сном и не хотели ему проигрывать, хоть Тсунаёши и знал, что на утро, когда придут медсёстры, будешь чувствовать себя лишь хуже. Конечно, улучшения были, но не значительные, они всегда наступали лишь на кратковременный период, лишь для того, чтобы Савада смог отдохнуть перед более невыносимой болью. Ему самому казалось, что его убивают, ломают кости изнутри, чувствовал жар, холод, дрожь по всему телу, иногда, симптомы были даже как у самой обычной простуды, но даже опытные врачи, привезенные Емитсу из Италии, лишь разводили руками. Может, сама судьба играет с ним в злую шутку и делает парня лишь сильнее, кто знает?***
— Почему? Почему? Ведь я всего лишь хотел быть здоровым. Быть таким, как все. А не быть умнее всех докторов вместе взятых. Порою даже с ними хожу в обход по палатам, чтобы убить время, вот только жаль время убивает меня сильнее и быстрее, — Савада разговаривал сам с собой, шёпотом, словно не желая быть услышанным. Он давно взял в привычку рассказывать самому себе, что было, есть и будет, так хоть на секунды становилось легче. Хоть и после этого у мальчишки были сильные головные боли. Многие врачи боялись, что тем самым он может развить у себя шизофрению, вот только сам Тсуна считал это глупостью. В полной тишине, в то время, когда его никто не навещает, он давно бы сошёл с ума от тишины, которая его душит. Парень не хочет быть один, но и врачи пытаются вести общение лишь в пределах посещаемости пациентов. Ни больше, ни меньше. Да, его отпускали домой, но это было негласно, ведь при таком состоянии человека, к нему в общем никого не должны пускать, но врачи шли на уступки, ведь понимали, каково сейчас приходится семье Савады. Но мысли были его всем, там он мог очень широко развернуться, только там он ощущал себя полноценным и побеждающим свою болезнь, где он мог находиться без боли, словно самый обычный человек. Савада попытался дотянуться до книги, но не успел. В палату вошла Нана, как обычно уставшая, но всё с той же тёплой улыбкой на лице. Она рада, просто рада, да пусть он — её сын — и не идет на поправку, но ведь ему и не становится хуже, а ведь в этом есть и свой плюс, что, кстати, и отмечали врачи. Быстро подойдя к прикроватной тумбочке, на которой собственно и лежала книга, которую хотел взять её сын, женщина подала очередной сборник и заговорила: — Вот вечно ты такой, в школе был бы умнее всех, — Савада старшая поправила прядь волос за ухо, продолжая смотреть на сына и присаживаясь рядом с ним на край кровати. Женщина продолжила рассказывать то, как проходит сначала их день, а после то, как чувствовал себя Савада, и как он провёл свой день до того, как мама пришла к нему. — Тсу-кун, ты ведь знаешь, что твой отец снова отправился работать, кажется, что именно таким способом он забывает то, что происходит сейчас. Твой братик передавал тебе привет и тоже волнуется, прости, что он не приходит, ведь в школе слишком много чего задают, да и говорит, что не может видеть тебя в палате. Правильно, ведь так не должно быть, неправильно, что ты сейчас даже шагу не можешь ступить сам, нам до сих пор тяжело это осознать. Для нас ты всё тот же маленький и шумный ребенок, который не знал никаких болезней, для нас ты маленькое солнышко, которое постоянно светит. Женщине было всё труднее и труднее говорить, на глазах наворачивались слёзы, появлялась в голосе предательская дрожь, её халат уже давно упал с плеч и просто лежал рядом, если бы сейчас к ним зашёл какой-нибудь врач, то он мог запросто выпроводить Нану из палаты. Тсунаёши же, конечно, всё это чувствовал и ему становилось от этого ещё более не по себе. В глубине души парень понимал, что своей неизлечимой и неизвестной болезнью делает очень больно всем тем, кто его знает. Пусть кто-то раньше, кто-то позже, но всё равно, знают и беспокоятся о нём. — Всё хорошо, не стоит… — Тсунаёши даже не успел договорить предложение, как сразу зашёлся кашлем, казалось, что он может задохнуться от такого, но все уже привыкли, да и сам Тсунаёши говорил, что не надо только из-за одного кашля звать врачей, ведь это просто означает, что он сегодня слишком много напрягал голосовые связки, так что покашляет, а потом его вновь отпустит. Когда же кашель прошёл, Савада вытер ладонью выступившие слёзы, затем привстал немного и, обняв мать, прошептал той на ухо: — Прости, мама, но сегодня я больше не могу принимать посетителей, мне нужно отдохнуть. Женщина понимающее кивнула, погладила сына по голове и уложила его назад на кровать, прикрыв одеялом, ушла. Уже выйдя из палаты Нана тихо заплакала, она понимала, как сын старается держаться, глядя в её глаза, как ему приходится несладко, но он молчит. Молчит, потому что не хочет, чтобы та переживала ещё сильнее, не хочет, чтобы с таких нервов положили мать в больницу. Поплакав ещё какое-то время, а затем вернувшись к самоконтролю, Савада старшая достала маленький платочек из сумки и промокнула им свои глаза. Ведь скоро домой, к другому сыну, который уж точно не захочет выслушать свою мать.***
Вроде бы детей воспитывали одинаково, так почему они тогда вырастают такими разными? Ответ на этот вопрос похоже ещё никто не нашел, так казалось Нане, которая после больницы успела зайти в магазин, чтобы закупить продукты к ужину и некоторые вкусности её второму сыну, нет, Тсунаёши она тоже покупала, вот только на входе в отделение, у неё это всё забирали и говорили, что сейчас это ему не рекомендуется есть, ведь у него своя диета. Поэтому, пока один делал вид, что ему не безразлична судьба брата, другой со всей своей искренностью интересовался его здоровьем и его учебой. Нана это поняла не так уж и давно, когда в очередной раз попросила сходить вместе с ней проведать Тсунаёши, ведь он очень давно не видел своего брата и был бы очень рад, увидев его. — Мам, мне сейчас некогда, надо готовиться к контрольным, экзаменам, плюс, ещё друзья позвали гулять. У меня очень ещё жесткий график тренировок в клубе, ты ведь помнишь? Не забыла, что вы с отцом обещали прийти, чтобы посмотреть на меня? А Тсу прекрасно понимает, что у меня много дел, зачем его и так расстраивать, я даже думаю, он меня винит за то, что в больницу попал и теперь не вылезает оттуда. — Хироши, не говори так! — впервые в жизни Нана повысила голос на родного сына, в глубине души она понимала, что нельзя так, что он будто сторониться своего родного брата, но почему? Ведь сейчас Хиро словно эгоист, который привык быть один, хотя раньше она за ним такого не наблюдала. — Да что с тобой, Тсунаёши очень хочет тебя видеть, постоянно спрашивает, как ты, как учеба. Он очень сильно переживает, а ты… Нельзя быть таким чёрствым по отношению к своему родному брату. — Можно! Ведь это вы постоянно с ним носитесь, хоть он и не заслуживает всего этого. Не мне ли вы говорили, что надо быть постоянно сильным, что надо только идти вперёд? Так вот, можно считать, что Савада для меня погиб, — Хиро хоть и понимал, что не хотел говорить последнее предложение вслух, но гнев так опутал его, что фраза самовольно снялась с его языка. Понимая, что натворил глупостей, парень быстро оделся, обулся и выбежал из дома, оставляя Нану одну, наедине со своими чувствами и теперь уже и проблемами. Вот только если бы он знал, чем это ему грозит, да и его семье, то он бы остался утешать свою маму. Ведь как известно, люби человека пока он жив.