Лекарство из крест-травы

*** Следующая неделя проползла медленно, вяло, будто сквозь туман: Сергей пропадал в библиотеке или компьютерном классе, Олег не преследовал его и старался не досаждать своим присутствием – Разумовский сам находил его, когда это было необходимо. Находил, чтобы сказать что-то об учебе, бумажной волоките, прогнозах некоторых профессоров (Волков перестал ходить на занятия и больше внимания уделял поискам жилья и работы: накануне нового года сложности возникали и с тем, и с другим), а затем еще несколько минут просто отрешенно постоять рядом. Он не отговаривал Олега от его затеи, хотя на его стороне была масса весьма резонных аргументов и разумных доводов. Друзья по обоюдному молчаливому согласию решили вообще больше не поднимать болезненные для обоих темы, и Волков был благодарен Сереже если не за поддержку, то хотя бы за понимание. Приступы кашля стали реже, напоминая о себе легким першением и дискомфортом в груди, но уже не вырываясь наружу букетами. Это обнадеживало, и Олег не спешил лезть в интернет за уточнениями: скорее всего, там он наткнется на очередные домыслы и с десяток новых мыльных опер и романчиков. Научные данные либо не спешили выкладывать в сеть, либо их просто-напросто не было – за все время Волков, помимо той статьи с фотографией вскрытого тела, нашел лишь три-четыре более-менее серьезных материала, но безоговорочно верить в их достоверность не спешил. Собственные ощущения казались куда более надежными, и согласно им, дела у Олега шли превосходно. Или же он был настолько увлечен решением бытовых проблем, что не задумывался о своих безответных чувствах, и вспомнил о них непосредственно в последний день декабря, стоя в какой-то сувенирной лавке, забившейся в полуподвальном помещении и совершенно незаметной, если о ней не знать. Оказалось, что выбирать подарок лучшему другу гораздо проще, чем тому, к кому испытываешь что-то большее. На первый взгляд лавка казалась пустой, но осмотревшись, Олег заметил хозяина (или хозяйку), сливавшуюся с деревянным прилавком. Старик, если это все же был мужчина, словно сошел со страниц какой-то книги сказок: будто был частью дома, бесполым, таинственным продавцом диковинок, видящим каждого покупателя насквозь и заранее знающим, что именно он заберет отсюда. От подобных ассоциаций Олегу стало неловко: в реальной жизни не было места подобной мистике, а Волков оставался реалистом даже после того, как сам стал частью того, что прежде казалось невероятным. Однако запах благовоний, пряностей и дерева пронизывал небольшое помещение, заполненное всякими эзотерическими штучками в стеклянных ящиках, порождая мысли о загадочных артефактах и их не менее странных владельцах. – Ищешь подарок, сынок? – прошелестел хозяин лавки: Олег не заметил, как он выплыл из-за прилавка и приблизился, а потому невольно вздрогнул. Да и вопрос был неуместен – что еще делать студенту в подобном месте перед новогодней ночью? Волков неуверенно кивнул, озираясь по сторонам. В сувенирном магазинчике он ожидал увидеть статуэтки, сервизы или что-то подобное, но здесь было гораздо больше всяческих амулетов, литых фигурок непонятной формы размером не больше пальца и прочих диковин, о назначении которых можно было только догадываться. Вряд ли нечто подобное могло понравиться Сереже теперь, когда он стал далек от обожаемого прежде искусства. Но друг не мог бы считаться настоящим, если бы поверил, что современные технологии полностью вытеснили из сознания рыжего увлечение шедеврами, пережившими века. – Дар любимому сам придет в руки, – улыбнулся торговец, и вокруг его раскосых глаз в лучистые солнца собрались красноватые морщинки. – Надо только принять выбор сердца. Олег напрягся. Захотелось немедленно покинуть это странное место, но что-то подсказывало, что с пустыми руками он отсюда не уйдет. Старикашка, гремя амулетами, суетился вокруг, но в этом не было определенной назойливости, свойственной ушлым рыночным продавцам. Больше всего его движения напоминали ненавязчивый, но замысловатый танец, гипнотизирующий зрителя, ритуал, от которого становилось не по себе, но который одновременно расслаблял. Через пару минут рассеянного изучения своеобразных товаров Волков пришел к мысли, что не ошибся адресом. Конкретных идей по-прежнему не было, но былая досада исчезла без следа. – Закрой глаза, сынок, и доверься чутью. – Олег повиновался: голос звучал совсем по-родному, внушал необъяснимое доверие чудаковатому незнакомцу. Играть по его волшебным правилам было даже занятно, хотя Волков понимал, что эта «магия» – всего лишь шутка с разумом, которая могла бы оказаться весьма опасной. Но чернота перед закрытыми веками расступалась светлым золотом, полоска света походила на песчаную косу, поднимающуюся из темных разлетающихся брызгами глубин. Олег осторожно шагнул вперед, не открывая глаз, под тихое бормотание старика, похожее на молитву. Ему было несколько тревожно, но тревога эта была волнением ребенка перед праздником, ожиданием чуда, до которого рукой подать. Дрожа, лавка вновь появилась перед глазами, а сам торговец смотрел на Олега едва ли не с ужасом. Тот даже не понял, что произошло: возможно, он потерял сознание, надышавшись всеми этими смесями, но нет – Волков твердо стоял на ногах, не чувствуя ни слабости, ни головокружения. Изнутри пробирало жаром, что казалось естественным в небольшом душном помещении через дверь от зимы. Единственное, что изменилось за то время, из которого Олег выпал, – у него в руке появилась резная шкатулка, на вид гораздо более легкая, чем была на самом деле. Значит, что-то он все же выбрал «сердцем», и этот выбор несказанно напугал старика. – Что-то не так? – спросил Волков, отрываясь от шкатулки и переводя взгляд на побледневшего лавочника. Тот замотал головой, сжимая пальцы Олега на неожиданно теплом дереве. – Это самая необычная вещь, которую мне когда-либо доводилось видеть, – живо защебетал он. – Великолепная и опасная. Я расскажу тебе о ней, сынок, но прежде ответь мне вот на что: ты принес с собой запах фиалок и крови – позволишь ли ты забрать его в уплату за сокровище, что ты держишь в руках? Олег приоткрыл шкатулку и увидел на бархатной подушечке крапчатый голубовато-зеленый камень размером с яйцо и такой же формы. Он хотел было сказать, что так называемое «сокровище» – всего лишь кусок яшмы, но не мог же старик так отреагировать на простой камень. Да и откуда ему знать про синдром ханахаки, не говоря уже о способе «забрать его»? Однако звучало это весьма убедительно и заманчиво, поэтому отказываться Олег не стал: может, ему выпал единственный шанс на миллион или даже миллиард. – Садись, сынок, – старичок вернулся за прилавок, больше похожий на стойку, и вытащил пуфик, на который указал Олегу. В этой части лавочки пахло сухими травами и чем-то горьким. Торговец, которого Волков про себя прозвал шаманом, принялся греметь чем-то за занавеской, скрывавшей подсобку. Олег опустился на пуфик и принялся рассматривать то ли покупку, то ли находку. Шкатулка, в которой лежало яйцо, выглядела гораздо дороже содержимого: вся в узорах, тонких и острых, похожая на ажурное кружево, производившая впечатление настоящей редкости. Каменное яйцо меркло на ее фоне и казалось откровенной безделушкой. Впрочем, ни оно, ни шкатулка в подарок Сереже все равно не годились, равно как и кому-либо еще, не питающему патологической страсти к камням или диковинкам. Еще год назад Олег не задумываясь выбрал бы какой-нибудь сертификат в художественном магазине, а теперь держал в руках безделицу, выделенную из общей массы шаманских причуд по наитию, и почему-то верил в то, что это станет самым значимым подарком за все проведенные вместе годы. Хотелось бы надеяться, что не последним, но прощальным. Волков должен был съехать из общежития еще сегодня, но дядя Коля, которому предстояло дежурить всю праздничную неделю, позволил ему остаться еще на пару дней – все равно студенты разбежались кто куда и до экзаменов возвращаться не собирались. – Великого человека ты полюбил, сынок. – Шаман вернулся из подсобки и остановился рядом с Олегом. – Только дорого тебе счастье обойдется, ой как дорого. Уже, небось, всей грудью ощутил? Лавочник лез в самую душу, но Волков впервые в жизни чувствовал себя настолько легко, беседуя с незнакомцем. То ли вся эта атмосфера сказки тому виной, то ли переплетение ароматов и гипнотические танцы, но торговец казался не чужим человеком, а каким-то обыденным явлением, древним и мудрым по своей природе. Олег хотел бы не доверять ему, но шаман вроде бы не желал ему зла. Да и что можно спрятать от того, кто невооруженным глазом определил, что творится у Волкова в душе и легких? – Вы про ханахаки? – уточнил он на всякий случай. – Значит, вы это так зовете? – Лавочник кивнул. – Редкая это хворь, только смертью и лечится. Но я тебе, сынок, подсоблю. Есть у меня крест-трава, которой симптомы снять можно. Уж не знаю, надолго ли… Продолжая сжимать шкатулку, Олег вопросительно посмотрел на своего благодетеля, не зная, как вообще реагировать на его слова: с одной стороны, пускать к себе в самые потаенные мысли чудака с амулетами не хотелось, но с другой – что, если военкомат сочтет исключительный недуг весомой причиной откосить от службы? Тогда дальнейшее будущее вообще перестанет быть сколь-либо различимым. – Простите, но я… – Волков начал было отпираться, не представляя даже, во сколько ему обойдется избавление от проклятых цветов, но старик резко перебил его, хотя голос звучал мягко и участливо: – Брось, сынок, мне с тебя ничего не надобно. Только помочь хочу: и без того тебе нелегкая ноша выпала. – Олег поймал беглый взгляд шамана на шкатулке и поспешил поставить ее на прилавок. – Я же не сказал, что возьму ее. - Возьмешь, сынок, возьмешь. Такие вещи так запросто владельцев не выбирают. Ты пока погоди, послушай, что я тебе расскажу, а там уж и отвар приготовится. Негоже тебе помирать от этакой хвори, соколик. Может, ты один только и остался, кто с сокрытыми силами совладать сможет. Олег напрягся: не верил он во всю эту чепуху про избранных, а даже если бы верил – каким образом это его касается? Он же самый заурядный парнишка, без каких-либо особенных талантов или недостатков. Но узнать, почему же старик так трясется над камнем и так спешит от него избавиться, все же было интересно, поэтому Волков остался, согласно кивнув. Старик (или это все-таки была старуха? – Олег до сих пор не мог понять ни по походке, ни по голосу) нагнулся за прилавком, выдвигая спрятанные там многочисленные мелкие ящички и доставая из них пожелтевшие бумажные конвертики размером чуть больше спичечного коробка. Выбрав с десяток, шаман снова скрылся в подсобке, где, судя по всему, и жил: Олег заметил какой-то тюфяк, служивший подобием кровати, компактный холодильник и что-то вроде плиты, но больше напоминающее печку. Повеяло теплом, и Волков скинул куртку, под которой и без того уже изрядно вспотел. Из кармана выскользнула зажигалка, и лавочник из-за стены крикнул, что все неспроста – пользуясь таким своеобразным разрешением, Олег закурил. Старик подтолкнул к нему пустую пепельницу, судя по виду, костяную, а сам забил трубку черным порошком из одного из конвертов. – Крест-трава тебе поможет, – уверял он. – Вороний глаз – он везде уследит. Да только сразу скажу: нелегко будет, но, чует мое сердце, справишься ты. – С чего вы взяли? – спросил Олег, пожалуй, резче, чем стоило бы. – С чем мне справляться? Старик посмотрел на него раскосыми глазами, черными, как агатовые бусины на его шее, и снисходительно и мудро улыбнулся. В этих морщинах, казалось, скрывалась мудрость не одной жизни, а целых веков и поколений, и Волкову почему-то приятно было такое знакомство, хотя он никогда не считал себя приверженцем всяческой эзотерики и философских бесед со старшими. – Там, где солнце встает, – шаман выдохнул пряный дым, – издревле жил бог-создатель: даже когда солнца там и в помине не было, только тьма кругом да холод первозданный. И узнал бог, что три светила: солнце, луну да звезду ясноокую, – поработила богиня-дева да заключила их в мячи, что в небо подбрасывала, забавляясь. Сильна была та богиня да неприступна, и обратился тогда создатель иглой еловой и упал в студеный ручей, богини дожидаясь. А та нарезвилась с мячами и наклонилась напиться из того ручья, да так, в темноте не заметивши, иглу и проглотила. А во чреве у нее бог из иглы в младенца переродился, и так уж это дитя богиня полюбила, что все ему позволяла. Так создатель уговорил ее дать ему с мячами поиграться, а сам все три острым камнем – раз! – и проткнул. Тут-то светила на волю и вырвались, стало ясно, как самым светлым днем, и увидели бог и богиня, чего в темноте разглядеть не могли: что мир их прекрасен и что сами они так хороши, что невольно залюбуешься. Полюбили они друг друга так, сынок, как никому из смертных любить не суждено, и жить бы им вечно и счастливо, да только века летели, люди веру в создателей своих теряли, пока и вовсе не утратили. Оттого-то богов и не видать больше в нашем мире. Но по сей день жива легенда, что перед смертью обернулся бог-создатель еловой иглой и похоронен был во чреве возлюбленной, что птицей стала, а тот, кто яйцо той птицы найдет, способен и создателя самого пробудить. Яйцо это ты, сынок, и держишь. Лавочник в упор смотрел на Олега, и тот только сейчас заметил, что все это время старик не сидел на месте, а хлопотал вокруг, пересыпая порошки, разламывая сухие травы, скрываясь в подсобке и возвращаясь, окутанный горячим и терпким паром. Сложно было не заметить столь выраженных действий, но Волков будто слушал сквозь туман и не видел ничего вокруг себя, кроме картин, рожденных дымом. То, что теперь у «артефакта» была история, его не слишком тронуло: сказка была простая, лишенная присущего легендам изящества и совершенно неправдоподобная. Божественное бледно-зеленоватое крапчатое яйцо весом с яшмовое – что может быть глупее? – Поверишь, сынок: принесет оно огромную власть своему владельцу, и тогда поверишь. – Шаман поставил перед Олегом пиалу с густым и дымящимся темным варевом. – А теперь пей. Пей, соколик. Волков с сомнением посмотрел на дымящуюся жижу. Пахла она, впрочем, довольно приятно, но, насколько Олег помнил, крест-трава была ядовитой, что не внушало доверия к якобы лечебному питью. Но спорить не хотелось: что-то во всей сущности владельца сувенирной лавки напоминало о родительском тепле, уютном доме, очаге, – обо всем том, чего он давно не помнил, если вообще знал. Может, и вправду было в этом месте что-то божественное, совсем непохожее на атмосферу храмов, а куда более настоящее, искреннее. Кивнув, Олег взял пиалу в руки, поднес к губам и сделал осторожный глоток: вкус оказался странным – мятно-горьким, одновременно мягким и обдирающим гортань. Несмотря на поднимающийся пар, жидкость почти не обжигала и легко скатывалась по языку в горло, словно оторваться, не допив до дна, было невозможно. Наверняка, так оно и было. В первую минуту Волков не почувствовал ровным счетом ничего, кроме того, что послевкусие у варева неистово горчит, а запах от опустевшего сосуда идет едва ли не гнилостный. Шаман же поставил металлический таз к ногам Олега и лишь усмехнулся невесело в ответ на недоумевающий взгляд. Ровно в следующую секунду Волкова вывернуло наизнанку: черная горечь поднялась от желудка и вырвалась наружу, растекаясь по блестящему дну. Темные, маслянистые, будто нефтяные, потеки словно обладали разумом и некоторой формой. Они терзали грудь изнутри, вырывая все лишнее и выбрасывая в постепенно заполняющийся таз, выдергивая цветы с корнем, выкорчевывая их и обжигая легкие острыми прикосновениями. Олег не знал, как долго он исторгал из себя свою болезнь, но, когда все закончилось, фиалок в черной трясине было столько, что сложно было поверить, что все они помещались у него внутри. Горло и грудь все еще горели, но дышать как будто стало проще. Впрочем, не было даже уверенности, что он все еще жив, не говоря уже о том, что здоров. – Дыши, дыши, соколик. – Шаман отодвинул таз и протянул Олегу несколько тонких тканевых салфеток. – Сейчас полегчает. – Зачем вы это делаете? – прохрипел Волков, промокая выступившую на лбу испарину. – Так кто ж мне запретит-то? – по-доброму рассмеялся старик. – Я ж чую, когда человек хороший в беде. Только, сынок, над тобой я до сих пор тучу черную ощущаю. Олег зябко поежился. Он в принципе не любил всех этих предсказаний и суеверий, а сегодня на него навалилась едва ли не годовая порция мистики и чудачеств, с которой разум по неопределенным причинам смирился. И все же, народная медицина – одно дело, а мрачные размытые прогнозы на будущее – совсем другое. Однако было совсем не похоже, что шаман запугивает его: скорее уж, он действительно переживал за редкого в этих местах гостя и искренне хотел помочь с тем, о чем Волков вовсе представления не имел. Он снова невольно потянулся к шкатулке, но так до нее и не дотронулся. Ее содержимое вызывало странные чувства, но одно Олег мог определить точно – ему эта вещь не нужна, но он заберет ее, раз уж должен. В такие моменты проще простого казалось поверить в судьбу. – Да ты бери, бери, – улыбнулся лавочник. – Теперь уж никуда не денешься. Вот уж нежданно-негаданно: настал этот день. Думалось, так и будет создатель не рождённым на полке пылиться. – Вы рады, что я его заберу? – А ведь в первый момент казалось, что это обстоятельство напугало старика. – Нет, соколик, вовсе нет. – Шаман печально замотал головой. – Должно бы радоваться, но чует мое сердце, беду это на тебя навлечет, да и на многих других. – А может, все это просто сказки? – Олег не хотел говорить это вслух, но все же произнес и застыл, ожидая реакции лавочника, искренне верившего в свои слова. После того, что тот сделал для Волкова, такое недоверие выглядело кощунственно, но он слишком отчетливо ощущал биение настоящего, привычного и реального мира за стенами магазинчика, и в нем богам, тем более едва возрожденным из каменного яйца, места не было. – Сказки, сынок, – подтвердил неожиданно старик. – Только вот сказки разные бывают: одни мимо пройдут, другие коснутся, третьи убьют наповал. Может, и не случится ничего, как не случалось уже тысячи лет, но выбор-то сделан, и теперь эту ношу тебе нести да тому, о ком ты думал, когда душу для поисков отворил. Снова эти россказни об избранных и их тяжком бремени, от которых в другое время у Олега сводило бы скулы. Впрочем, даже сейчас ему проще было смириться и забрать проклятый артефакт, соглашаясь с правилами игры, в которую не верил, чем сидеть и слушать до тех пор, пока мозги не повернутся, и вся эта мистика не начнет казаться нормальной, логичной и вполне даже естественной. – Значит, справимся, – заверил он старика, поднимаясь и сгребая шкатулку с прилавка. – Спасибо за все. Сколько я должен? Шаман подскочил в возмущении: – Брось, сынок. Если и назначать этой силе цену, то уплатить ты ее не сможешь: есть вещи, которые без своих владельцев никакой ценности не представляют, как ты ни бейся. Олег смущенно потупился: оскорбить старика он ни в коем случае не хотел, но уйти просто так, получив избавление от недуга и сувенир в нагрузку, он не мог, тем более, понимая, что вряд ли еще когда-нибудь встретит этого мудрого сказочника. – Спасибо, – только и произнес он и наклонился за сложенной рядом курткой. – И извините – мне уже пора. – Постой, соколик. – Голос шамана остановил его уже у выхода, и Олег обернулся, сжимая теплое резное дерево в кармане и втайне надеясь, что лавочник передумал. – Предначертанного не миновать, так что уповай на покровительство Мити в самый тяжкий момент. Быстро, как змейка, скользнувшая по песку, старик нагнал Волкова, одной рукой удерживая чашу с прозрачной, практически кристальной водой, от которой даже на вид тянуло обжигающим холодом, а второй перебирая висевшие на шее бусы. Оторвав от одного из десятков амулетов черное перо, шаман опустил его в жидкость, и оно растворилось, будто сахар в кипятке: Олег изумленно смотрел на ровную прозрачную гладь и не мог поверить в этот обман зрения. – Выпей одним глотком. – Лавочник поднес чашу к лицу Олега, и тот чуть наклонился, попытавшись удержать ее, однако старик не позволил: – Из моих рук прими благодать Мити, и да сохранит она тебя пред ликом духов и богов. Пей. Волков опустился еще ниже, чтобы шаману удобнее было напоить его. На этот раз он не почувствовал ни вкуса, ни температуры, ни запаха: будто вода была иллюзией, вдыхаемым воздухом. – Я ничего не чувствую, – честно признался он. – Почувствуешь, как придет время, – улыбнулся лавочник. – Но знай: покровительство Мити убережет от бед и спасет от неминуемой гибели, но лишь однажды. Береги себя, соколик. – И вам всего хорошего. И еще раз спасибо, – Волков вышел в холодные сумерки и зябко поежился. Со стороны лавчонка казалась совершенно неприметной, и теперь он не понимал, как вообще оказался там, заметил чуть покосившуюся дверь, ведущую в полуподвальное помещение. Ни о какой толковой вывеске и речи не шло: только цветная распечатка на альбомном листе, приклеенная к ближайшему заляпанному окну, указывала на то, что здесь продаются сувениры. Олег поспешил покинуть двор и вернуться в общежитие. Уже темнело, и Сережа наверняка заждался его. А ведь он так и не нашел того, что можно было бы подарить другу, ничего не объясняя и не пытаясь обосновать свой выбор сказками. Волков чувствовал, что шкатулка все равно окажется в руках Разумовского, но не хотел казаться помешанным на мистике идиотом, пытающимся всучить Сергею нечто необычное, потому что не сумел найти чего-то более полезного. Положение спасла старушка, торговавшая вязанными вещами в переходе. Олег резко остановился напротив нее, рассматривая свитера, шапки, шарфы, носки и варежки. Пожалуй, шарф – самое то. Фиолетовый, яркий – по цвету почти как свитер, который Сережа больше всего любил в детстве. Расплачиваясь с продавщицей, аккуратно сложившей покупку в бумажный пакет, Волков поймал себя на мысли о том, что и владелец лавки мог бы оказаться пожилой женщиной, слишком живой и подвижной для своих лет, превративших лицо в неразличимую маску. Уже сейчас, не более получаса спустя, Олег не мог вспомнить, как выглядел шаман: в представлении возникали только глаза-агаты и пляшущие вокруг них лучистые морщинки.