Лекарство из крест-травы

*** Хотя Сергей еще в полете обозначил свою новую резиденцию, у Олега перехватило дыхание, когда он увидел дворец изнутри: несмотря на несколько потрепанный фасад, за старыми стенами скрывались роскошные даже по нынешним меркам залы и комнаты. Самые дорогие европейские отели, в которых доводилось бывать Волку, лишь пытались копировать подобное убранство. Здесь же отовсюду веяло не только богатством и красотой, но и чем-то еще – наверное, стариной, – что автоматически придавало помещению какую-то культурную и историческую значимость. Что ж, Сережа никогда не цеплялся только за внешние проявления искусства, и сейчас Олег мог не только увидеть это, но и прочувствовать. – Надеюсь, здесь хотя бы слуг нет? – пошутил Волков, несколько привыкнув к роскоши вокруг, но не переставая удивляться тяге Разумовского к шику и утонченности. Рыжий из воспоминаний умел довольствоваться малым и не выставлял этого напоказ. – Нет, только ты, – рассмеялся Сережа, но поймав несколько напряженный взгляд Олега, сразу собрался: – Я не хочу рисковать и нанимать гражданских. Надеюсь, ты достаточно хорошо знаешь итальянский, чтобы сходить в магазин или заказать что-то на ужин. А ведь говорил, что мы будем на равных, – мысленно усмехнулся Волк, но спорить не стал. Он тоже считал, что лишним людям здесь не место, и перестраховался, сняв небольшую квартирку неподалеку: именно ее можно было использовать для отвода глаз, заказывая на подставной адрес пиццу. Да и самому можно что-то приготовить, пока команда находится в Питере: поначалу и Сергей хотел там остаться, но в итоге предпочел безопасность до последней стадии исполнения плана. На вопрос наемника о том, почему бы просто не пустить Грому пулю в затылок, Разумовский рассвирепел и ясно дал понять, что игра пройдет по его правилам: еще в детстве, когда они действительно были равны, Олег заметил в Сереже стремление быть главным и держать все под контролем – доверять кому-то еще рыжий просто не мог, и за долгие годы так и не научился. То, что они сейчас были в Венеции вдвоем, вселяло слабую надежду, что с Волковым Сергей все же чувствовал себя достаточно свободно, но в то же время это могло значить, что в случае опасности с единственным противником он надеется расправиться. На всякий случай наемник был настороже: Разумовский перестал быть тем, кого он любил позлить, в самый неожиданный момент принимаясь щекотать, с кем подолгу болтал ни о чем вечерами, чье вдохновение ощущал в колышущихся от легкого ветра бледно-голубых цветах, из-за кого он эти цветы выплевывал, изгоняя из легких; Разумовский превратился в опасного преступника, о котором Олег не знал ровным счетом ничего, но подозревал серьезное психическое отклонение, вплоть до раздвоения личности – ни совершенное убийство, ни тюремное заключение не могут настолько изменить человека, тем более что Сергей иногда выплывал из своего кокона пафосного ублюдка и становился знакомым скромным парнишкой, уверенным только в силе труда и работы над собой. Такие перемены настроения бывали и раньше: с трудом, но Волков мог в подробностях вспомнить последние недели в университете, – но тогда перепады не казались из ряда вон выходящими. То ли эти скачки взаправду не так бросались в глаза, то ли Олег просто был ослеплен собственными чувствами, проблемами и растущими внутри фиалками. Не хватало еще обвинить себя в невнимательности и во всех Сережиных несчастьях! Волк едва сдержался, чтобы не ударить кулаком в стену. Он уже успел завалить комнату друга едой и напитками – вопреки первому порыву, сам готовить не стал, – и теперь изучал коридоры, лестницы и подземелья дворца, пока Разумовский «отдыхал», на деле продумывая особо изощренные детали грядущего предприятия. Подземелья не впечатляли – они оказались наполовину забаррикадированы и местами затопленными, и это, пожалуй, все же было к лучшему: задумавшись, он мог бы даже заблудиться ненадолго. Трезво оценивая ситуацию, наемник понимал, что, невзирая на новую встречу со старым другом, она ему совсем не нравится – и прежде всего, поведение собственных ребят. Олег никогда не интересовался их прошлым. Для него они просто были хорошими специалистами своего дела, а где, когда и при каких обстоятельствах некоторые из них научились убивать – не его забота, не считая тех, кто пришел в «стаю» из той же части, что и командир. Но все же: они готовили серию терактов, лишь часть из которых по задумке должна быть предотвращена. Площадь Восстания. Метро. Парковки. В лучшем случае – сотни жертв. Крики, боль, кровь, ожоги. Паника на улицах. Истерические призывы и громкие заявления в новостях. Переполненные больницы. Толчея на вокзалах. А если Гром не справится с заданиями? Если взорвутся все бомбы? Возможно, смерть этого злосчастного мента остудит пыл мстительного Чумного Доктора, но Олег полагал, что она лишь подольет масла в огонь: Разумовский поставил своей целью что-то доказать и врагам, и самому себе, и если план даст трещину по такой нелепой причине, как гибель главного действующего лица, можно ожидать чего угодно – но только не того, что Сережа успокоится. Так что хотелось бы верить, что товарищ майор окажется лучше подготовлен к ожидающему его возмездию, чем могло показаться: Волков своими глазами видел цель в неформальной обстановке, и проникнуть к нему в дом не составило никакого труда. Игорь Гром вообще не производил впечатления человека, способного в одиночку противостоять тому Сергею Разумовскому, который сейчас находился этажом выше, наслаждаясь простором дворцовых палат. Однако стоило сделать скидку на то, что в день рождения грех не расслабиться. Сам Олег, впрочем, не давал себе отдохнуть с того самого момента, как отправился служить. Интересно, чем в это время был занят Сергей? Даже напрягаться не стоило – рыжий с головой ушел в учебу и собственные максималистские идеи, которые заменяли ему и вдохновение, и отдых, и сон, и пищу. Удивительно, как он совсем не отощал и даже нашел стимул отвлечься от духа и разума и переключиться на тело: даже по меркам бывалого военного, Разумовский был в хорошей форме. Даже с учетом отсидки. Волков не успел поймать тот момент, когда он снова оказался рядом с комнатой Сережи. Прелестей дворца хватило ненадолго – их быстро вытеснили размышления о деле, его целесообразности, а также постоянно поступающие сообщения от «стаи». Все шло по плану. Это и напрягало. Захотелось немедленно убедиться в том, что они все делают правильно, делают то, что действительно необходимо заказчику. Он вошел без стука, не успев даже об этом пожалеть: Разумовский набросился на него с коллекционным кинжалом наизготовку – может, бутафорским, а может, вполне настоящим и даже отравленным. Волк не присматривался к оружию, только машинально перехватил запястье, по-прежнему казавшееся тонким. То, что действительно волновало его в тот момент, – не раздражающе изящный клинок, а синие глаза, не спрятанные за линзами, и их взгляд: яростный, потухший, ошеломленный, извиняющийся, сердитый. В нем было все от знакомого с детства Сережи, и Олег расслабился, поняв, что никто не собирается занимать место рыжего в этих глазах, сейчас никто не причинит ему вреда. Им обоим. – Ты действительно этого хочешь? – Вопрос дался с трудом: Волков не был уверен, что Разумовский не рассвирепеет, если наемник станет вмешиваться в его дела и мысли. Если, конечно, для Сережи он просто наемник. Пытаться приблизиться – все равно что шагнуть в огонь или схватить голой рукой дикую розу. Нелепое сравнение, но Олег привык ощущать опасность вокруг себя, и от рыжего она, вопреки теплым детским воспоминаниям, исходила тяжелыми волнами, заставляя постоянно находиться в напряжении, готовности к атаке. Вот и сейчас воздух как будто загорелся, став удушливо жарким и сухим. Разумовский и в самом деле разозлился, однако вокруг него расцвела аура холодной ненависти, а не ожидаемая вспышка всепоглощающей ярости. Похоже, месть Грому была не минутным порывом, не затяжной обидой, не бесконтрольной злостью, а взвешенным решением, в которое Олег все равно не хотел верить, но с которым обязан был согласиться. К тому же, рассказ Сережи привел его самого в состояние сдержанного гнева, направленного, однако, не на майора, а на саму ситуацию. Возникло даже желание в упор спросить, а чего, собственно, ожидал Разумовский, вставая на путь инквизитора-самоучки? Лавров и оваций? Становления культа личности? Может, того, что зэки и тюремщики станут терпеть капризы его воспаленного гениального мозга? Но Волк промолчал. Сергей и правда купил его, значит, наемник должен просто делать свою работу, не отвлекаясь на беседы по душам и дружеские наставления. С одной стороны, показательно было, что рыжий все еще доверяет ему настолько, чтобы в сердцах начать жаловаться и выворачивать наизнанку неприятные воспоминания, однако что-то в этом было не так – неправильно и даже в некотором роде противно. Олег несколько часов раздумывал над этим ощущением, пока не услышал зовущий его голос Сережи. После разговора Волков ушел в свою комнату и попытался отвлечься, но ничего не шло в голову, кроме того, что клиент его раздражает и привлекает одновременно. Осознание пришло внезапно и нелепо: за юношеской привязанностью Олег не замечал, что вся эта манерно-замкнутая двойственность была в Сергее с самого начала, но теперь, наблюдая за ним со стороны, он все больше убеждался, что его друг неадекватен, не приспособлен к обычной жизни, внутри него бушует война, которая даст фору всем боевым действиям, в которых Волк принимал участие. Хотелось помочь ему – не в устранении Грома, а в чисто человеческом плане, – и в этом крылся главный камень преткновения: Разумовский мог поделиться самым сокровенным, протянуть на ладони все свое естество, а в следующий момент закрыться, спрятаться или еще хуже – выставить напоказ фальшивые эмоции, казавшиеся Олегу омерзительными и превращавшими гениального творца в опереточного злодея. Не такому королю хотел служить неудавшийся рыцарь. Сергей ждал его, развалившись поверх покрывал и потягиваясь. Волк закрыл за собой дверь и встал перед ней, вытянувшись по стойке смирно и ожидая приказа: он знал, что еще несколько часов – максимум, пару дней – и ему предстоит присоединиться к своей группе в Петербурге для осуществления самой существенной части плана, захвата заложников. Лучше бы с бомбами возиться отправил, ей-богу. – Ну чего ты встал столбом? – рассмеялся Разумовский, и Олег заметил, что его глаза снова скрыты желтыми линзами, придававшими ему безумный и хищный вид, но вызывавшими у старого друга резонный вопрос: не испортилось ли зрение рыжего от долгой работы с компьютерами. Волков отошел от двери и замер уже у широкой кровати, не меняясь в лице. Сережа смерил его оценивающим взглядом и наигранно нахмурился: – Нравится держать дистанцию? – заметил он холодным, но дрогнувшим голосом. – Не стоит, Олег. Мы оба знаем, что чем больше ты сдерживаешься, тем хуже. – В смысле? – Я знаю, что ты делал в библиотеке, когда прятался по дальним углам. Олег опешил: он уже успел практически забыть о том времени и тем более не думал, что Сергей придаст этому значение. К тому же, слова рыжего прозвучали и как издевка, и как порицание, порождая мысли о чем-то постыдном и даже запрещенном. Разумовский пошарил рукой под кроватью: насколько Волк знал, там он держал сумку с вещами, забранными из особняка. Наемнику не понравилось, что клиент решил вернуться на место своих многочисленных преступлений, едва сбежав из тюрьмы, но Сережа настоял на своем, и теперь Олег понимал, почему: в бледной руке была зажата открытая резная шкатулка. Внутри по-прежнему лежало якобы мистическое каменное яйцо в окружении каких-то ссохшихся загогулин, в которых наемник вдруг с содроганием узнал те самые фиалки, которые он прятал среди старых книжных страниц. Но он предпочел сделать вид, что не понимает, к чему клонит Сергей. – Зачем тебе это? Сережа пожал плечами: – Я обнаружил шкатулку в комнате после твоего отъезда. Безделушка, но что-то в ней есть, – он посмотрел на наемника так, что тот почувствовал, будто последние слова обращены напрямую к нему. – Если честно, сначала я даже подумал, что это настоящее воронье яйцо. Символично, если ты помнишь, как меня дразнили… Олег помнил. Разумовского часто в глаза и за спиной называли белой вороной, а Волков в ответ на невысказанные жалобы друга лишь ухмылялся и шутил: мол, какая же белая, если рыжая. Впоследствии Сережа привык и даже начал гордиться прозвищем. Так, как наверняка теперь гордился Чумным Доктором или даже Гражданином. – Когда я нашел Марго… – Сергей вдруг замолчал и поднял на Олега умоляющий взгляд. Тот понял и кивнул: если птица жива, он найдет ее, едва только появится время для этого. – Когда я нашел Марго, она тоже заинтересовалась этим камнем: опрокидывала шкатулку, чтобы достать его. В итоге я так и не сумел его выбросить. Волков пожал плечами. Его не особо волновала судьба артефакта: давно прошло то время, когда он, после визита в загадочную лавку, обращал внимание на совпадения. Важным было лишь то, что ему удалось вылечиться – и уж не это ли стало причиной того раздражения, с которым он думал о нынешнем Сереже? Однако старый шаман оказался прав и насчет этого яйца: оно действительно попало в руки Сергея, и тот действительно поднялся до казавшихся невероятными высот. Чтобы стремительно оттуда рухнуть. Это только в легендах великие воины могли плясать на горящей горе тел поверженных врагов. В реальности героям было не до того, а великие проваливались, утопая ногами в чавкающей разлагающейся плоти. Пока Олега не было рядом, жизнь Разумовского превратилась в красивую картинку в альбоме, на следующей странице которого могло оказаться что угодно. И картинка эта была яркой, броской, в чем-то даже героической, но все же – далекой от реальности. Сергей сам признал, что прежде смотрел на мир сквозь забрызганные кровью розовые очки, но если тюремное заключение сняло их, Волк не был уверен, не заменило ли оно их новыми, только более мрачного цвета. Хотелось спросить, к чему весь этот разговор и демонстрация того, что Сережа все-таки знал о ханахаки, но Волков сдержался: еще в самолете рыжий сам сказал, что он на задании – значит, лучше забыть о прошлом и поддерживать деловые отношения. – Травы тоже Марго принесла? – непринужденно спросил наемник, и Сергей поспешно захлопнул шкатулку и убрал ее в сумку. Вид у него при этом был испуганный и разочарованный, словно он торопился спрятать нечто такое, что больше никогда и никому не покажет. И все же он ответил. – Нет. Я сам. Собрал в библиотеке. Сразу понял, что это… ну, не просто цветы, – сейчас его тон совсем не походил на тот, которым он говорил про то, как Олег «прятался по дальним углам». – Я видел историю поисковых запросов. Извини. Может, раньше Волкова и разозлило бы это заявление, однако он уже понял, что в своих желаниях и любопытстве Сережа может перегнуть палку, а потому он не придал новости никакого значения: прошел не год и не два – зачем ворошить прошлое? – Не бери в голову, – отмахнулся он. – Все уже давно прошло. – То есть ты больше… Фраза оборвалась на середине, но услышать обиду и единственно возможное продолжение Олег успел. Но ни подтверждения, ни опровержения этому продолжению у него не было. В присутствии Разумовского он чувствовал в себе определенные изменения, но они совсем не походили на ту горячую волну нежности, что накрывала его прежде, когда Сережа был рядом, отвечал лаской на ласку или единственный раз целовал его. – Разве это важно? – спросил Волк, и Сережа с хохотом откинулся на подушки, снова надевая маску увлеченного мстителя с целым миром в качестве сцены представления. – Конечно, нет. – Если бы в глазах рыжего стояли слезы, и то было бы проще поверить этим словам. Еще сильнее укрепилось подозрение в том, что Сергей просто сходит с ума, и единственное, что удерживает его на грани, – ожидание сладкой мести. И – быть может, в самой глубине души, – присутствие рядом старого друга. И если Олег надеялся на это, ожидал хоть какого-то признака того, что он все еще важен Разумовскому, то сам собой напрашивался вывод, что он все еще любил Сережу, был привязан к нему, хотя это и не выражалось больше в стремлении постоянно быть рядом или желании прикоснуться. – Я отправляюсь утром, – тихо сказал Волк, едва стих болезненный смех. Сергей подвинулся на кровати, освобождая место рядом с собой, и Олег присел на край. Рыжий завозился позади него, устраиваясь поудобнее, и Волков со странным смятением отметил, что подбородок друга на плече кажется еще более интимным, чем объятия. Впрочем, он вряд ли даже пошевелился бы, реши вдруг Разумовский обвить его руками: слишком уж его действия походили на провокацию, только вот понять, чего же Сережа хочет, было слишком сложно. – Надеюсь, ты достал полный список? – Полнее некуда, – усмехнулся Волк. Он понятия не имел, приурочил ли Сергей свой побег ко дню рождения Грома, но даже если это и было совпадением, то весьма удачным: тайком проникнув на многолюдную вечеринку, наемник сумел не только незаметно подбросить «подарок», но и ознакомиться со списком приглашенных. – Эта журналистка, Пчелкина, все сделала за нас. Разумовский тихонько рассмеялся, обжигая дыханием шею Олега, и в этот раз его смех был сдержанным и естественным, знакомым с детства и неожиданно теплым. – Эта девушка умнее, чем кажется, – заметил он. – Будь с ней осторожен. И, умоляю тебя, помягче. Мы же не хотим причинить вред нашим гостям. – Заложникам, – поправил Волк. – И мягче не получится: Гром должен поверить, что им действительно угрожает опасность. – Олег, – голос Разумовского буквально заледенел. Голова рыжего поднялась с дружеского плеча, но Волков не стал оборачиваться. – Им угрожает опасность, и Грому известно об этом больше, чем кому-либо другому. Просто выполни мой приказ – и ты увидишь, как он замечется по клетке, пытаясь сломать прутья. Готов поспорить, он уже паникует и пытается спрятать свою ненаглядную Юлю, но я отслеживаю перемещения каждого в списке, так что ты без труда найдешь и соберешь их всех. Я ведь могу на тебя положиться? – Так точно, – отозвался наемник, внутренне содрогаясь при мысли о том, что Сережа мог бы положиться на него, даже если бы в полученной сумме нулей было меньше. Волк втянулся в игру, знакомую ему до ночных кошмаров и угрызений совести, хотя все еще повторял себе, что гражданские – ему не враги. Успокаивало лишь то, что Разумовский использовал заложников как приманку и не собирался расстреливать по одному каждые пять минут. С другой стороны, наемник не считал приемлемым оставлять свидетелей в живых. Так или иначе, задание давно перестало быть рядовым и требовало поступиться принципами, так что между всеми возможными крайностями Олег выбрал слепое повиновение приказам, отметая все ненужные рассуждения и моральные ловушки. Он даже сумел убедить себя, что будет наслаждаться этой работой, целиком поглощенный азартом и опасностью. Однако, никакого удовлетворения он не испытывал: прежде всего, потому что не выполнил задачу до конца. Организовать похищение нескольких клерков и пары девушек – само по себе дело рискованное, но брать в заложники еще и главу полицейского отделения – уже ни в какие ворота не лезет. Волк просто поставил заказчика перед фактом, что Прокопенко в их схему не вписывается, и Сережа только согласно кивнул, занятый осуществлением терактов в далеком Питере. Стоило учитывать, что полковник постоянно будет на виду у общественности в связи с организованными вернувшимся Доктором взрывами, а потому не следовало даже рассматривать его в качестве объекта для манипулирования Громом, но наемник был несколько удивлен тем, что эта простая истина не вызвала у Разумовского очередной вспышки гнева. Это говорило о том, что Сережа все еще в своем уме и, несмотря на свой жестокий замысел, сохранил остатки здравого смысла. Только как раз это и напрягало Олега больше всего: рыжий знал, что делает, а потому не мог не задуматься о последствиях. Волк готов был оберегать его до самого конца, но подозревал, что конец ближе, чем кажется: слишком уж широкий размах был у акта мести одному-единственному человеку. Другой причиной, по которой Волков не мог в полной мере насладиться происходящим, было даже не ощущение себя палачом, казнящим невинных, не беспорядки в родном городе, не галочки напротив имен примерных граждан, а явное осознание того, что отчасти крылось за всем этим, недоступное глазу, но познающееся в сравнении. За каждого из указанных людей Гром, исходя из замысла Сергея, готов был броситься и в огонь, и в воду. Стоило надеяться, что они ответили бы ему взаимностью. В списке же Сережи стояли жирные прочерки: ему не за кого было воевать, и никто, по его мнению, не стал бы воевать за него. Он мог купить или продать кого угодно, заручиться поддержкой тех, кому шелест купюр куда важнее личности клиента, но вряд ли хоть кому-то Разумовский на самом деле доверял – даже другу детства. Одиночество въелось в него невыводимым пятном, расползающимся по внутренностям подобно росткам ханахаки, и вряд ли сейчас Олег мог что-то противопоставить этому разъедающему паразиту. Да и нужно ли это было Сереже? Волку следовало просто выполнять свою работу, и выполнять ее хорошо. Остальное – не его дело.