Лекарство из крест-травы

К тому моменту, как самолет пошел на посадку в аэропорту Петербурга, наемник уже успел убедить себя, что ему все равно: это такое же задание, как и сотни других, и мотивов для его выполнения можно насчитать ничуть не меньше, чем когда-либо. Деньги. Адреналин. Месть за потерянного друга, жизнь и внутренний мир которого были безвозвратно сломаны. Что в сравнении с этим пара десятков жизней? Даже пара сотен? Волк не был беспринципным ублюдком, и ему претила сама мысль о напрасных жертвах, однако он был не только финансовым вложением Разумовского, но и его другом, даже если этот отчаянный рыжий не хотел этого понимать. Он был его средством. Орудием отмщения. Рыцарем. В такой формулировке все происходящее походило на игру, казалось нереальным и не настолько жестоким. Захват гражданских оказался гораздо проще, чем полагал Олег: стоило цели появиться в поле зрения, как начиналась охота, не оставлявшая времени на колебания и глушившая голос совести. Выверенный удар по затылку. Укол. Платок, смоченный хлороформом. Двадцать человек на троих похитителей в штатском: еще трое – уже в униформе, определенной Разумовским, – охраняли частный самолет, куда доставляли связанных пленников. Остальные – разбросаны по всему городу в ключевых точках. Команда сработала гладко и слаженно: ни единой задержки, ни малейшего неподчинения. Волк гордился своими ребятами, даже понимая то, что каждый из них – не просто служивый, а самый настоящий головорез. И всех их внутренних чудовищ Разумовский одним своим появлением спустил с поводка: не стоило быть телепатом, чтобы понять, насколько наемникам по нраву происходящее. – Взлетаем, – скомандовал Волков, когда на борту оказались все заложники и избранная свита Сергея, однако пилот с усмешкой обернулся к нему и напомнил: – А как же фото на память? Олег с трудом сдержал стон недовольства, проклиная позерство друга, и подтащил к себе ближайшую из заложниц, едва не вывернув ей плечо. Та самая Юля Пчелкина, помогавшая Грому в расследовании и принявшая непосредственное участие в аресте Сергея. Ее стараниями полиции удалось связать воедино все кусочки паззла, начиная от материалов следствия и заканчивая медийными скандалами. Разумовский не озвучивал этого, но наверняка ненавидел ее ничуть не меньше, чем самого майора. Девушка вскрикнула, ободрав колени, и неуклюже повела плечом, в которое вцепились пальцы наемника, но он не отпустил. Не хватало еще, чтобы она упала, не удержав равновесия из-за веревок, скрутивших ее тело. В любой другой ситуации Олег счел бы ее хорошенькой, но сейчас его накрыло волной злости на несчастную журналистку, перешедшую дорогу Сереже со всеми его амбициями и планами. Если бы не ее сведения и не ее диктофон, Разумовский был бы свободен. Возможно, старые друзья никогда бы не встретились снова, но тогда Волкову не пришлось бы наблюдать за тем, как на его глазах сходит с ума, теряет себя и превращается в кровожадную тварь тот, кого он когда-то любил. Не пришлось даже изображать торжество, приставляя ствол к взлохмаченной рыжей головке, – потекшая от слез тушь на Юлиных глазах казалась Олегу самым прекрасным зрелищем на свете. Столько лет он не выносил вида слез, напоминавших ему о том зимнем вечере после ссоры в библиотеке, но сейчас едва сдерживал ликование. – Улыбочку! – гаркнул кто-то из толпы, охранявшей вход, щелкнула вспышка, и Волк оттолкнул Пчелкину обратно к груде пленников, большинство из которых уже очнулись, но не решались даже пикнуть. – По местам. Стартуем, – распорядился Волков, стараясь отойти подальше от связанных гражданских. – Быстро. Стоило ему опуститься в кресло, как экран мобильного загорелся, и высветилось сообщение: «Ты просто настоящий гангстер». Олег глубоко вздохнул. С мафией он тоже как-то имел дело и знал о гангстерских разборках и пытках куда больше, чем Сережа мог знать об искусстве. И его, в отличие от рыжего, это знание совсем не заводило. Заказчик вдруг показался Волку наивным пафосным мерзавцем, нахватавшимся идей мести с киноэкранов и не видевший настоящей жизни. Но эту мысль тут же пришлось прогнать, как бы соблазнительно она ни выглядела в сравнении с правдой. Может, в чем-то Сергей и переигрывал, но он видел если не реки, то широкие ручьи крови, купался в них, искал все новые и новые способы воплотить в жизнь свои кошмарные фантазии. Он пережил тюремное заключение – нечто, равносильное аду на земле, принимая во внимание характер преступлений и самого Разумовского. И не говоря уже о его внешнем виде. Олег нахмурился, уходя в свои мысли и пытаясь прогнать предательский липкий холод, расползавшийся по спине от воспоминаний о том, что Сережа счел нужным рассказать, и догадок насчет того, о чем друг умолчал. Впрочем, Волков не был уверен в правоте своих домыслов и даже готов был списать их на то, что сам, еще будучи практически мальчишкой, испытывал к рыжему болезненно-нежное и потому сдерживаемое влечение. – Босс, девчонки-то вроде ничего, – заметил кто-то, но Олег даже не обернулся на голос. – До прибытия никого не трогать, – рявкнул он и уже спокойнее добавил: – Если сами не полезут на рожон. Досадливое хмыканье дало понять, что позиция командира принята к сведению и ослушаться никто не спешит. Может, и сама реплика была пущена вскользь, в шутку, но Волк видел своих бойцов и в деле, и по окончании дела, и прекрасно представлял, на что они способны с врагами и вражескими женщинами. Он и сам не был святым. Но прежде их жертвами становились те, кому заранее подписали и одобрили смертный приговор на государственном уровне, а Сережа явно ожидал увидеть «дорогих гостей» в добром здравии. Или же хотел быть единственным, кто имеет право причинить какой-либо вред этим людям. Олег с досадой подумал, что все снова сводится к этому проклятому числу: единственный, первый, прежде всего – одинокий. До грызущей боли иронично, что при этом свою социальную сеть Разумовский назвал «Вместе». Не менее досадным было и осознание того, что у Волка не получалось – просто физически не получалось – думать о Сереже, как об очередном клиенте, в памяти постоянно всплывали кадры из прошлого: тем отчетливее, чем дальше был нынешний настоящий Сергей. Много лет назад Олег остановил бы это безумие, сделав для этого все возможное и невозможное. Теперь же он не мог потерять лицо перед своими ребятами, а потому не позволял себе ни осуждать действия заказчика, ни отговаривать его, ни тем более пытаться доказать ему, что они еще могут значить что-то друг для друга. Плечо вдруг потяжелело, что-то быстро, колко, но вместе с тем ласково коснулось щеки, и Олег повернул голову, не без удивления взглянув на распушившуюся белую ворону. Красноватые глаза альбиноса уставились на него в ответ со снисходительным любопытством. Волков осторожно вскинул руку, чтобы погладить птицу, но та изящным движением лапки оттолкнула его палец, прошлась туда-сюда по плечу и затихла, устроившись поудобнее. Наемник усмехнулся, но прогонять нахалку не стал: он и так едва не забыл о ней во всей этой суматохе, но справился без напоминаний со стороны Разумовского. Сергей по паре фотографий в своей сети вычислил, что его любимица находится у Дмитрия Дубина, еще одного представителя ментовских кругов Питера, дал наемнику адрес и наставления по уходу за необычным питомцем и намекнул, что без Марго можно вообще не возвращаться. Самого Дубина в квартире не оказалось, а птица попалась на редкость несговорчивая: Олег, убедившись, что сопротивления со стороны хозяина можно не ожидать, надеялся просто забрать ворону и уйти, не наследив, но чертово пернатое создание набросилось на него с порога и не хотело даваться в руки без боя. При этом вырубить и скрутить Марго, как заложников-людей, было невозможно, и Волк, чувствуя себя весьма неловко, около получаса приманивал ее всеми возможными способами. Птица то неистово кружила у него над головой, норовя выцарапать глаза или свить гнездо из его волос, то пряталась по углам, заставляя крушить все вокруг и роняя с полок книги, а после, когда Волков уже готов был со свирепым ревом наброситься, запеленать безобразницу и сунуть ее за пазуху, вдруг сама села ему на плечо, победно каркнула и затихла. Вот и теперь кокетливо прихорашивалась, устроив из наемника насест. Черт бы побрал Разумовского и его непоседливую любимицу! Однако Олег зря чувствовал себя комично: всем было плевать на ворону и ее выкрутасы. Пленников куда больше интересовали собственные жизни, а наемники слишком уважали командира, чтобы начать отпускать шуточки касательно появившегося на борту питомца. Марго не бросалась на них, и уже это было хорошо: в орнитологии Волк практически не разбирался, но знал, что вороны, как и всякие охотничьи и прочие птицы, которых не принято обычно держать дома, могут привязаться только к одному человеку или его семье, при посторонних проявляя свою дикую природу во всей красе. Странно, что к Олегу Марго привыкла так быстро, увидев его впервые. Размышления об этом прервались, когда самолет пошел на снижение, а с земли поступил сигнал, что у посадочного полигона наемников ожидают два грузовика, которые доставят их к набережной. Во дворец команда и охраняемые ими заложники прибыли уже на закате. Паром причалил вплотную ко входу во дворец, и со стороны вряд ли кто-то мог увидеть компанию людей с темными холщовыми мешками на головах в сопровождении вооруженных мужчин в черной кожаной униформе. Олег решил перестраховаться и еще в самолете велел использовать этот старый, но безотказный способ дезориентации: похищенные не должны были понять, что находятся в Италии, и тем более как-то передать эту информацию Грому раньше срока. Естественно, всех обыскали, забрав средства связи, но стоило быть начеку. Особенно на канале, где их могли настичь далекие крики торговцев, праздных туристов или кого-то еще, языком или акцентом выдающего страну, в которой они оказались. По дороге Марго покинула насиженное место на плече Олега, но тот почему-то был уверен, что ворона не потеряется: она и правда выглядела умной птицей, несмотря на некоторые свои капризы. Те, кто в детстве называл Сережу белой вороной, как в воду глядели, – или же птицы действительно во многом походят на своих хозяев. Так или иначе, но Марго неуловимо напоминала Волкову его друга – от жестов и взмахов крыльями до неопределенного отношения к самому наемнику. Сергей ожидал их во дворце, неимоверно торжественный и предвкушающий скорую победу. Тем не менее, Олегу бросилось в глаза то, что руки у рыжего перебинтованы, а под глазами залегли темные круги, которые сложно было замаскировать. Такие были у него только в напряженные дни сессии и вступительных экзаменов. И в тот момент, когда Волков впервые увидел его после долгой разлуки, хотя тогда усталость Сережи – последнее, на что он обратил внимание. Сейчас же он просто не мог не присматриваться к другу и видел, насколько тот измучен. Однако ответом на беглый сочувствующий взгляд было возмущение и приказ снять мешки, который Олег жестом повторил для своих подчиненных, продолжавших работать в первую очередь на него и уже потом – на богатого клиента, жаждущего войны в мирное время. Пленники обрели способность видеть – поднялся занавес, и Сережа превратился в напыщенного ублюдка, больше похожего на галантного психопата, чем на радушного хозяина. Впрочем, возможно, так и было задумано. Откуда-то сверху спикировала прятавшаяся до этого Марго, и Олег непроизвольно подставил руку, куда птица и опустилась, принявшись демонстративно вычищать перья. Сергей тут же переключил внимание на нее, но ворона восприняла это достаточно прохладно и даже легонько клюнула погладивший ее палец: видимо, не могла простить близкому человеку долгого отсутствия. Волков отметил, что бинт тут и там заляпан кровью, и ему это не понравилось: во дворце в его отсутствие не оставалось никого, кто мог бы навредить Сереже, кроме него самого. Олег не мог поверить, что рыжий настолько нестабилен, что представляет опасность не только для окружающих, но и для самого себя, однако обманываться на этот счет не приходилось – Разумовский сам разодрал и изрезал себе руки, после чего бережно перемотал их, но скрыть запах крови от того, кто привык к нему, как к кислороду, ему не удалось. Другие наемники тоже заметили, что с клиентом что-то не так, и вслед за командиром промолчали об этом. Заполненную голосом Сергея тишину рискнула нарушить только журналистка, и Волк почувствовал, как дернулись желваки, когда Сережа сжал ее бледную ладонь своими истерзанными руками, поднимая и поднося к губам. Что-то сродни ревности зашевелилось комком в горле, но Олег не отвернулся и постарался не меняться в лице. Разумовский с искренней заботой и нежностью касался только Марго, до Юли же он дотрагивался будто открытыми ранами, и нестерпимо хотелось прервать эту трагикомедию, покрыть поцелуями кровоточащие пальцы: не в порыве страсти, а со всем возможным участием, изгоняя из рыжего чёртову мизантропию и скопившееся годами одиночество. Но сейчас, на виду у всех, это было невозможно. К тому же Волкову казалось, что теперь для Сергея подпустить к себе кого-то – все равно что разрушить огромную крепость, так тщательно выстраиваемую в голове все это время. Он уже отвык от того, что рядом может быть кто-то, кому можно по-настоящему довериться, открыться мыслями, душой или телом. Ревность здесь – смешна и нелепа: Разумовскому не нужен никто, он этого просто боится, и у Олега навряд ли получилось бы это исправить. Побывавший в горячих точках и не раз выживший, будучи на один всполох света от гибели, профессиональный военный внутренне признавал, что и сам опасается подступиться к другу детства. Один взмах руки последовал за другим: первый превратился в звонкий шлепок пощечины, за вторым последовала реакция наемников, и вот уже Пчелкина, с вывернутой рукой, стояла на коленях перед Сергеем. С гортанным криком Марго возмущенно замахала крыльями, будто решая, стоит ли впиваться в лицо обидчице, посмевшей ударить хозяина, но все же предпочла остаться на плече у Волкова, которому пришлось выдержать полный негодования горящий взгляд Разумовского: в желтых глазах отчетливо читалось «Это моя добыча», хотя сопровождавшие это угрожающее выражение слова звучали куда более дружелюбно. К счастью, вся эта церемония продолжалась недолго, и уже через пять минут Волк в успевшем войти под кожу амплуа командующего раздавал указания наемникам. Сережа с довольным и вместе с тем усталым видом скрылся у себя. Марго за ним не полетела, но и с плеча куда-то делась, оставив на плаще несколько глубоких борозд царапин. Олег же взял на себя обязанность проводить девушек до их комнаты: русая угрюмо молчала, закусывая губу, но Пчелкина сверлила Волкова ядовитым взглядом, будто готовая рискнуть и наброситься на него и все же сохраняющая благоразумие. – Вы хоть понимаете, что продались убийце? – резко спросила она, стоило Олегу остановиться напротив двери и достать ключ. Он обернулся к девушке: одна рука уже отпирает замок, вторая напряженно-выжидающе покоится на рукояти пистолета, – и ничего не ответил. Да, он понимал, но ей-то какое до этого дело? Пчелкина все не унималась и даже не подумала скользнуть в комнату следом за шмыгнувшей туда спутницей. Казалось, что инстинкт самосохранения ей вовсе не знаком: девушка набросилась на наемника с упреками и обвинениями, многие из которых были вполне обоснованы, и ему стоило большого труда не ответить на эту провокацию парой оплеух. Эта девка либо считала себя неуязвимой, либо Олега – слишком мягкотелым. И самым досадным было то, что он действительно не имел права ответить ей силой, а затыкать ее словами Волков и сам не спешил: в его мыслях ситуация была гораздо более запутанной, чем могло бы прозвучать, а объясняться перед громовской журналисткой, будь она трижды неладна, он не стал бы даже в самом фантастическом сне. – Он безумец! – Пчелкина уперлась указательным пальцем в грудь Волка, развернувшись к нему так, что они вдвоем заняли дверной проем, и Олегу пришлось бы сделать шаг обратно, чтобы протолкнуть назойливую девчонку в комнату и запереть заложниц. – Для него нет ничего святого. Для меня тоже, – подумал Олег и все же извлек пистолет из кобуры, надеясь припугнуть Юлию, но та даже не взглянула на угрожающе наставленный на нее ствол. Ее карие глаза с едва заметным чуть зеленоватым блеском ловили тяжелый взгляд Волкова, будто в поисках ответной реплики. Она знала – он не выстрелит, и он понимал это. Не потому, что таким был приказ клиента. Просто Волк сколько угодно мог злиться на эту женщину, мог быть черствым и жестоким, но он все еще осознавал разницу между наемником и убийцей, хоть она была и не слишком велика. – Юлия, пройдите в комнату, – спокойно произнес Олег, оружием указывая направление, но девушка не двинулась с места. – Вы все прекрасно понимаете, – холодно сказала она. – И готовы принять это, потому что вам за это платят. Вы ничем не лучше этого чудовища. Но я надеюсь, что у вас осталась хоть капля здравомыслия, чтобы понять, что теперь Разумовский ни перед чем не остановится. Он даже больше не Гражданин. Может, она и ждала ответа от наемника, но после этих слов все же скрылась в комнате, и Олег захлопнул дверь – не так резко, как хотел бы, но достаточно для того, чтобы девушка могла решить, что ее слова задели Волка. Пчелкина и правда была умнее, чем можно было подумать, была открыта и прямолинейна, хотя и хитра в своей манере. Она не могла бы видеть Волкова насквозь, но, зацепившись за некоторые струны, все же угадала, однако он ни за что не позволил бы ей манипулировать его чувствами и всем тем светлым, что еще оставалось в памяти о рыжем. Даже если бы ради этого пришлось нарушить приказ. И черт возьми, как же она была права: Сережа больше не был даже Гражданином. У того хотя бы была за спиной поддержка уставшего от коррумпированной власти населения страны, убеждения, высокие мотивы, которые могли бы вылиться в нечто грандиозное, позволить Сергею достичь того, о чем он когда-то мечтал, или приблизиться к этому. Арест же положил всему конец: материалы, полученные Пчелкиной и Громом, перечеркнули тот идеал, в который готовы были поверить миллионы, и Разумовский из народного защитника превратился в маньяка, для которого не осталось ничего светлого в жизни, кроме, разве что, Марго.