The Heart Rate of a Mouse, Vol.3: A Kingdom by the Sea

Этот клуб в Лос-Анджелесе до отказа забит людьми уже ранним вечером, небольшая сцена полностью готова, и потому различные музыканты развлекают гостей неожиданными выступлениями. Все постепенно напиваются всё сильнее и начинают разговаривать всё громче, и люди желают мне хорошо провести остаток этого года, затем посмеиваются и посматривают на часы, а я лукаво улыбаюсь им и посылаю их нахрен без особой злобы. Время от времени я осматриваю переполненное помещение и нахожу Брендона, болтающего со своими друзьями, моими друзьями, нашими друзьями. Наши взгляды встречаются, и он улыбается. Поднимает бутылку пива. Джон и Спенсер спускаются со сцены, исполнив простой кавер на "American Pie" на гитаре и бубне, и смеются, толкая друг друга в плечи. Они присоединяются ко мне, когда я беру пиво в баре. Мы договорились сегодня не говорить о работе, поэтому мне приходится прикусить язык, чтобы ничего не спрашивать у Джона насчет бриджа в одной из его новых песен. Брендон сказал, что, возможно, изначальная идея была лучше, и теперь мне начинает казаться, что он был прав. У нас много песен, законченных и не совсем. Вскоре у нас наберется на целый альбом. — Я звонил Хейли, — говорит Спенсер, делая глоток пива. — У них там уже Новый год. Сьюзи не ложилась спать. Духа у нее предостаточно, как для пятилетки. — Слава богу, что мне есть кого целовать, когда пробьет полночь, — отмечает Джон, поднимая левую руку, на которой уже давно красуется обручальное кольцо. — Элисон пришлось вернуться, — оборонительно произносит Спенсер, словно не хочет, чтобы Джон думал, что ему грустно и одиноко — Элисон приезжала сюда на Рождество. Джон занят тем, что высматривает Кэсси, которая должна быть где-то поблизости, хотя я тоже её не вижу. — Прошу прощения, — говорит Джон, отправляясь искать свою жену. Мы со Спенсером смотрим ему вслед, и я замечаю: — Некоторые пары прямо не разлей вода. — Некоторые, да, — тихо отвечает Спенсер, но затем усмехается, и я решаю на это не реагировать. Мы не прилипчивые; мы можем приходить и уходить когда нам захочется, без каких-либо надоедливых вопросов. Мы просто часто выбираем одиночество. Это естественное положение вещей, жизни. Для нас с ним. — Так как там Хейли? — Хорошо. Она начала встречаться с каким-то новым парнем по имени Роджер. Он работает в страховании или что-то в этом роде. — И тебя это устраивает? — Я просто хочу, чтобы она была счастлива, — говорит он, слегка пожимая плечами. Это хорошая любовь — самоотверженная и благонамеренная. И сам Спенсер такой же. Но это работает не со всеми. В этот момент я слышу, как меня зовут по имени, и замечаю Сиски, пробирающегося мимо болтающих музыкантов, светских львов и львиц и прочих. Я издаю стон, ведь до этого мне всю ночь успешно удавалось избегать паренька. Здорово, что он в городе, я рад его видеть, но он умудряется приписать новое значение слову "неугомонный". — Райан! — сияет он с пьяной улыбкой на лице. Он обнимает меня, как и каждый раз, когда мы видимся, и плевать, сколько прошло с последней встречи: неделя, два дня или же десять минут. — Зацени! — говорит он и вручает мне книгу, и я знал, что она будет у него с собой. Я бросаю взгляд на черно-белую обложку, вижу свое лицо и узнаю эту фотографию, снятую ещё в 1975-ом, когда я искал убежища в Лондоне. На мне плотное черное зимнее пальто, мое лицо обрамлено слишком длинными непослушными локонами, и я стою на пустой улице, за мной на размытом фоне виднеются печальные с виду такси, я смотрю перед собой, а не в камеру, и, возможно, черно-белый снимок должен пробуждать какую-то загадочность, я не уверен, но я выгляжу одиноким и замкнутым. — Вы только посмотрите, — говорит Спенсер, беря у Сиски биографию. — "Отчужденность: Жизнь Райана Росса". — Он переворачивает её, чтобы прочитать аннотацию. Я же даже не хочу касаться этой книги. Спенсер поднимает взгляд на Сиски. — И здесь — всё? — Всё, — подтверждает Сиски, явно гордый. Этого я, блять, и боялся. — Ну, цензура есть, — поправляется Сиски. — Ну знаете, нет упоминаний о том, что вы с Брендоном... — Он делает непристойные жесты руками, чтобы донести то, что он хотел сказать. — Но тут есть целая глава, посвященная Брендону, — замечает Спенсер, глядя на содержание. — Чего? — со злостью спрашиваю я и вырываю книгу у него из рук. — Дай посмотреть. — Я бросаю сердитый взгляд на Сиски. Сиски, кажется, нервничает, пока я ищу нужную страницу, игнорируя первые две сотни страниц анализа моего детства или же его отсутствия, неоднозначных юношеских лет моей измученной души, обдолбанной эры в начале The Followers, о годах в Нью-Йорке, как гласит название пятой главы, и наконец добираюсь до шестой: Брендон Роско. Довольно простое название. — Просто мне кажется, что он — важный переломный момент в твоей жизни, — объясняет Сиски, пока я прохожусь взглядом по отрывкам слащавого описания детства Брендона, строгого воспитания и того, как "оба мужчины взбунтовались против социальных ограничений ещё в раннем возрасте, найдя утешение в музыке". Я читаю: "Когда Райана спросили, помнит ли он свою первую встречу с Брендоном, он улыбнулся самому себе, словно затерявшись в далеком, но по-прежнему ярком воспоминании о том моменте, которое, без его ведома, определило его будущее. Райан меняет тему, уклончиво ответив на вопрос". Сиски говорит: — Там о том, как, ну, как вы с ним связаны, и о том, как Брендон помог тебе справиться с кошмаром с The Followers и не захлебнуться собственной рвотой. Ну, типа, образно говоря. — Ну да, — выдавливаю я, возвращая книгу Сиски. Он задержал дыхание и, похоже, всё ещё не выдохнул, поэтому я добавляю: — Ну, она... Она выглядит профессионально. И она закончена. И... очень даже опубликована. — Тебе правда нравится? — спрашивает он, по-прежнему переживая. — Ага, — вру я, и он ослепительно улыбается. Остается только надеяться, что, несмотря на его энтузиазм и профессионализм маркетинговой группы Вики, её никто и никогда не купит. — Продана уже тысяча экземпляров! Вот тебе и "не купит". — Привет, — доносится знакомый голос, целиком и полностью завоевывая мое внимание. Я тут же чувствую спокойствие: кусочки мозаики, ключи и замки, мир в фокусе. Брендон смог найти нас, на его губах улыбка, в руке — бутылка пива. Он выглядит чертовски потрясающе, а ведь на нем всего лишь серые джинсы и черная футболка, но господи. Он потрясающий. — Привет, — умудряюсь ответить я. — Зацени! — улыбается Сиски, предлагая ему копию книги, но я выхватываю её прямо перед протянутой рукой Брендона. — Ты не хочешь этого читать, — говорю я ему. Он моргает, вскидывая брови. — Конечно же хочу. — Взгляни на шестую главу, — услужливо советует Спенсер, а я грозно сверлю его взглядом. Брендон пытается дотянуться до книги, но я прячу её у себя за спиной. Совсем как ребенок — вы только посмотрите. Он выгибает бровь. Я говорю: — Да зачем тебе вообще читать мою биографию? Ты же знаешь меня. — Верно, — кивает он, но ему, похоже, всё равно интересно. — Но что, если там какие-нибудь пикантные секреты? — Например? — Не знаю. Может, ты убил кого-нибудь или ещё что. Сиски говорит: — Одна девушка попыталась убить себя, когда узнала, что все билеты на концерт The Followers в Канзас-Сити распроданы. Страница 143. — Пиздец, — отмечаю я, снова заглядывая в книгу в поисках упомянутой страницы. Пробегаю взглядом по черному тексту. — Но здесь сказано, что она была психически неуравновешенной и влюбленной в Джо! Я здесь ни при чем! — И всё же, я решил, что это придаст мрачную ауру опасности этой главе, — на полном серьёзе говорит Сиски, и я вздыхаю и отдаю ему книгу. — О, а вот и Гейб! — заявляет Сиски, выгибая шею и глядя в сторону сцены. Он прав — я вижу Гейба, вцепившегося в стакан воды и, судя по всему, пытающегося разговорить какую-то брюнетку. В последнее время он хорошо выглядит, по сравнению с тем, как он выглядел год назад: вылитый наркоман. Не все из приглашенных пришли. Боб не пришел — клеймо обвиненного в изнасиловании никуда не делось, хотя обвинения были сняты. Когда он ушел из группы, он сказал, что больше не хочет появляться на глазах общественности. Не пришел и Даллон, но пригласил его всё равно не я. Брендон говорил, что не хочет, чтобы между нами была вражда — эй, я куплю дебютный сольный альбом Даллона, когда он выйдет в следующем году. Какая вражда? Со мной-то? Да ни за что. Я всё равно рад, что он не пришел. Сиски уходит, крича: — Гейб! Гейб, видел мою книгу? Мы все наблюдаем за тем, как парень спешит к нему и как Гейб замирает, затем ища путь побега, который Сиски блокирует, как самый настоящий профессионал. Гейб кажется раздраженным, но Сиски всё равно начинает показывать ему книгу. Спенсер смеется. — Пойду спасать Гейба, пока не поздно. — Он улыбается нам обоим, глядя на нас так, словно то, что мы пытаемся скрыть, очевидно для него, словно он видит, что мы стоим самую малость слишком близко друг к другу. И, возможно, так и есть. Брендон улыбается, как только мы остаемся одни в этом переполненном клубе, а это значит, что мы как раз-таки не одни. Он подходит на шаг ближе ко мне. Ближе, чем кто-либо другой. — Сиски взволнован, — говорит он, слегка наклоняясь вперед, потому что музыка и люди слишком громкие. Сиски очень взволнован. Из-за каких-то четырехсот страниц обо мне. Мне этого не понять. — Собираешься её читать? — спрашивает он меня. — Нет. Это же моя жизнь. Я всё это знаю. — Я медлю. — А ты будешь читать? — Может быть. Мне интересно, — признает он, и я нервно ерзаю на месте. Если он хочет прочитать её, то я не могу ему помешать. В его глазах появляется нежное выражение, его ладонь вздрагивает, словно он хочет прикоснуться ко мне, но затем вспоминает, что не может. — Выглядишь уставшим. — Так и есть, — признаю я. Я почти не спал прошлой ночью, потому что не мог выкинуть из головы идею для песни. Но он и так это знает. — Наверное, я вообще уже пойду. — Но ещё даже не полночь! — Он кажется расстроенным, и на его лице мелькает хмурое выражение. Я пожимаю плечами, потому что для меня это всего лишь обычная ночь. — Хочешь, чтобы я остался один в новогоднюю ночь? — спрашивает он, дуя губы. Я чувствую, как мои губы растягиваются в улыбке. — Ты не один, — говорю ему я и, как по сигналу, к нам подходит девушка, которую я не узнаю. — Здравствуйте! О боже мой, я... я увидела, как вы стоите здесь вдвоем, и я просто должна была подойти и поздороваться! — взволнованно выпаливает она, хорошенькая молодая блондинка, и Брендон улыбается ей, немного польщенно, немного неловко. Он хорошо умеет общаться с фанатами. Именно поэтому он и фронтмен. У него также получается сделать эту ситуацию не такой неловкой, болтая с ней и смеясь, пока я просто стою на месте. Вокруг много народу, поэтому логично то, что мы стоим так близко друг к другу, соприкасаясь руками. Я допиваю пиво, вижу, как Сиски пытается заставить Гейба и Спенсера взглянуть на какие-то отрывки из книги, а затем говорю Брендону, что увижусь с ним уже завтра. Девушка кажется разочарованной, как и все остальные, кто начал подходить к нам, теперь, когда она разрушила заклинание и подошла первой. Но Брендон отпускает меня. Он говорит "Ладно", накрывая ладонью мое плечо в знак прощания, мои пальцы касаются его поясницы, когда я отхожу. Я чувствую на себе его взгляд, когда ухожу прочь. Я прощаюсь с друзьями, обнимаясь со всеми, говорю Грете, что она отлично выступила ранее, говорю Джону и Спенсеру, что буду на связи, и, зная нас, мы в любом случае встретимся через несколько дней, чтобы выпить пива, поработать над песнями, как и положено группам, обсудим изменения в His Side. Сиски заставляет меня взять экземпляр его книги. Оказывается, он принес с собой где-то десяток копий. Когда я возвращаюсь домой, мои шаги эхом отдаются в главном зале. Этот дом был построен для кого-то, у кого денег больше, чем здравого разума. То есть, наверное, для меня. Поднявшись наверх, я останавливаюсь у стеклянной двери в главной спальне, выходящей на балкон. С него открывается вид на город, и я вижу миллионы огоньков, разлетающихся во все стороны, и взрывы фейерверков. У меня раньше никогда не было такого вида. Никогда не было дома. Я никогда не позволял себе хотеть чего-либо, слишком боясь потерять это. Двух последних нераспакованных картонных коробок больше нет. Переезд официально завершен. Теперь, когда на меня не обращены взгляды любопытных глаз, я могу устроиться поудобнее, и я хожу босиком по комнатам и этажам, снимая костюм и раздеваясь до футболки и боксеров, беру гитару и стакан воды, а затем усаживаюсь на кожаный диван на первом этаже в гостиной, выходящей в дворик. И я готов поспорить, что все они очень удивились бы, если бы узнали, все те люди, которые прочитали книгу Сиски. Что я всего лишь какой-то парень. Всего лишь человек. Я делаю обычные вещи в своем обычном доме, и хотя жизнь, полная громкой музыки и мигающих огней, всегда ждет за углом, хотя она всегда будет тем, от чего мне не сбежать, то, что они видят — это всего лишь мой имидж. Часть меня. Крошечная частичка. Остальное я отдал кое-кому другому. Я начинаю работать над песней, над которой я сидел прошлой ночью. Вспышки фейерверков освещают дворик, бассейн, деревья, а затем и меня. Я не включал свет в гостиной. Я хотел взглянуть на это шоу. Я играю заученный бридж, когда начинаю хмуриться, выгибая шею, слыша шаги в зале. Вскоре на пороге появляется черный силуэт и включает свет. — Ты почему сидишь в темноте? — спрашивает Брендон, держа в руке ключи. — Фейерверки, — объясняю я, указываю на улицу. — Ты рано вернулся. Я не ожидал, что он придет раньше утра, устав после тяжелой ночи и пьянки. Он снимает пальто, входя в комнату. — Хотел быть с тобой. В нашем доме. В наш первый Новый год. — Думаешь, такие вещи что-то значат? — спрашиваю я, хоть я и рад, хоть я и откладываю гитару и мысленно повторяю слово "наш". — Конечно значат, — говорит он, а затем встает на колени на диване, наклоняясь, чтобы поцеловать меня. Я кладу ладонь ему на бедро, позволяя себе действовать, подчинившись своим желаниям, которые мне приходится сдерживать, когда мы на людях. Он улыбается мне в губы. Мои пальцы поднимаются к его волосам, медленно перебирают пряди. — Тебе необязательно было уходить с вечеринки, ты же знаешь. Он шепчет мне в губы: — Я знаю, где я хочу быть. — Словно здесь больше не о чем говорить. Он замечает книгу Сиски на кофейном столике. — Смотрел, что там? — Не имею особого желания. — Не против, если я взгляну? — Когда я ничего не отвечаю, он вздыхает. Отстраняется. — Слушай, там нет ничего такого, что могло бы что-либо изменить. — Сиски взял интервью у всех. И я имею в виду у всех. У моей матери, Жак, Брента, Келти, Шейна, Пита. Джо... Чёрт возьми, там все, и они не скажут обо мне ничего хорошего. — А ещё он брал интервью у Джона, Спенсера, Гейба, Греты, меня. Хорошее там тоже будет. Плюс Сиски тебя, блять, обожает. Насколько плохо всё может быть? — Правда безобразна. — Я знаю правду, и в книге её нет, — настаивает он, и, когда убедить меня не получается, он садится мне на колени ко мне лицом, оставляя почти невесомые поцелуи на моей челюсти. Мои руки ложатся ему на бедра, удерживая его на месте. Не желая отпускать. Его нос касается моего, и я чувствую, как напряжение отступает, а я расслабляюсь. Он шепчет: — Из-за этого я не стану любить тебя меньше. Это не изменит того, что я чувствую к тебе. — Ты так говоришь, но... — Нет. Я знаю, кто ты такой, и каждый день я выбираю тебя. Когда я просыпаюсь утром, я выбираю тебя, и даже не из-за твоих утренних стояков, — говорит он, позволяя серьезному тону перейти в игривый в последний момент, и я смеюсь, не сопротивляясь, когда он снова накрывает мои губы своими. — Я выбираю тебя. — Я чертовски этому рад, — шепчу я, прижимаясь к его лбу своим. Надеюсь, он так и будет выбирать меня каждый день до конца своей жизни. — Я тоже выбираю тебя. — Ну естественно, — ухмыляется он, и я фыркаю. Он слезает с меня обратно на диван, кладя голову на подлокотник. Его ноги остаются у меня коленях, и он робко улыбается мне. — Как там песня? — Неплохо. Потихоньку пишу текст. — Я рассеянно потираю его ступню сквозь ткань носка, заслуживая усталое, но всё же довольное мычание. — Она о тебе. — И что там обо мне? — Ничего такого, о чем ты бы не знал. Он смеется, и я невольно улыбаюсь. Он подтягивает ноги к себе и встает. — Пойдем. — Его голос звучит нежно, так он разговаривает только со мной. Он протягивает мне руку. Я предполагаю, что он хочет пойти в постель, отметить этот Новый год с шиком, так, как мы умеем, ненасытные создания, но когда мы оказываемся в спальне, он направляется к дверям балкона, и мы выходим в ночь. На улице прохладно, и я не вижу звезд из-за огней города, но мне тепло и хорошо, когда я стою рядом с ним. Я обнимаю его за талию, притягивая к себе. — Уже полночь? — спрашиваю я, и он пожимает плечами. Я пытаюсь понять, нет ли каких-нибудь внезапных вспышек фейерверков, по которым можно было бы определить, наступил ли уже следующий год, но, похоже, этого ещё не случилось. — 1980. Волнительно, — говорит он, но я скептически мычу в ответ, позволяя ему целовать меня за ухом. — Ты не взволнован? — Так-то это ничего не меняет. Да и мне нравились семидесятые. Не понимаю, почему они должны заканчиваться. — Можем притвориться, что они не заканчивались. Оставим на кухне старый календарь и будем делать вид, что на дворе снова 1979. — Мне нравится этот план. И я вижу, какое будущее нас ждет. Мы с ним будем писать песни, ездить в туры на другие континенты, покупать, не знаю, лампочки, когда старые перегорят, у нас будет всё, от самой скучной крохотной мелочи до чего-то грандиозного и важного, и в этом мире время не будет существовать. И он будет улыбаться так, как и всегда, пересекать клубы, от чего у меня будет кружиться голова при виде него, а я никогда так и не смогу до конца осознать, как же безумно я влюблен в него. Как безумно я продолжаю любить его. Как и то, что это ни за что не изменится, даже если изменится всё остальное вокруг. И я с нетерпением жду этого. Я, блять, не могу дождаться, чтобы это произошло, но вдруг до меня доходит, что мне и не нужно ждать. Я уже живу в этом будущем. Неподалеку взлетает одинокий огонь фейерверка, зеленые и золотистые искры взрываются и окрашивают мир перед нами. Он говорит: — Давай будем стоять здесь всю ночь, только мы и никого больше, и ждать, пока взойдет солнце.